– Ах, мадемуазель! – Тьерри выгнул бровь. – Не думал, что вы еще ребенок.

– Я не ребенок, – упрямо возразила Клэр, что прозвучало совсем по-детски.

– Alors[9], до дома вас подвезу я.

– Нет, не подвезете, – вмешалась будто выросшая из-под земли мадам Лагард и устремила на Тьерри такой холодный взгляд, будто хотела превратить его в глыбу льда.

– Еnchanté, – приветствовал мадам Лагард нисколько не смутившийся Тьерри. Наклонился и поцеловал ей руку. – Ваша сестра?

Мадам Лагард выразительно закатила глаза.

– Это моя няня, и, пока она в Париже, я за нее отвечаю, – сухо ответила мадам Лагард. – Клэр, пора уходить.

– Клэр…

Тьерри произнес ее имя так, будто перекатывал его по нёбу и пробовал на вкус.

– Вы, конечно же, посетите мой новый магазин?

Клэр сразу поняла, что мадам очутилась в затруднительном положении. Разумеется, посетить новый магазин захочет весь Париж. Иначе как признаться на следующем суаре, что ни разу там не бывали? Мадам Лагард искоса взглянула на Клэр. Похоже, думает, как бы оградить свою подопечную от этого потрясающе обаятельного молодого человека. По крайней мере, такое впечатление возникло у Клэр. Как же она ошибалась!

Мари-Ноэль Лагард была женщиной с богатым жизненным опытом и полагала: дома Клэр слишком опекают и кутают в вату. Как бы бедняжка не задохнулась в тесном мирке английского среднего класса! Надо срочно открыть ей глаза на другую жизнь, иначе Клэр похоронит себя заживо в убогом провинциальном городишке и так и не узнает, что такое жить в удовольствие, – совсем как ее матушка.

Но Мари-Ноэль рассчитывала, что под свое крыло Клэр возьмет один из хорошо воспитанных и блестяще образованных сыновей ее подруг. Научит девочку наслаждаться жизнью, и домой Клэр вернется с чудесными воспоминаниями о Париже и значительно расширившимися горизонтами, не ограниченными клубом садоводов при церкви. Мари-Ноэль чувствовала: в этой девочке таится большой потенциал, и мадам Лагард, как многоопытная женщина, должна помочь ему раскрыться. И ради самой Клэр, и ради ее матери, поистине замечательной женщины, способной на большие свершения, которая вышла замуж за обаятельного молодого священника – и неоднократно об этом пожалела. Но Клэр нужно свести с кем-нибудь подходящим, и главное, чтобы этот кто-то был осторожен. Хороша будет Мари-Ноэль, если отправит девочку в Кидинсборо беременной от толстяка-повара!

– Bien sur. Конечно, – отрывисто бросила она, одновременно давая знак горничной, чтобы поскорее несла пальто.

Наконец они вышли на улицу. Несмотря на поздний час, воздух был по-летнему теплым. Когда сели в такси, Клэр обернулась и посмотрела на стеклянные раздвижные двери, через которые они только что вышли. Оттуда неслась музыка и оживленные голоса. Дым от сигар поднимался к темному небу.

В последний раз папа заходил ко мне в комнату, когда мне было лет двенадцать, не больше. Здесь мое убежище, и представителям мужского пола в него хода нет. К тому же мой папа не из тех, которые заводят долгие беседы по душам. Мой папа из тех, кто развлекает твоих друзей шутками, от которых сквозь землю провалиться хочется, никогда не забывает смазать маслом цепь твоего велосипеда, в Рождество ходит чуть раскрасневшийся и целый день не снимает праздничный колпак. Скорее всего, он никому и никогда не говорил «я люблю тебя» – даже маме. Но это и ни к чему – я ведь чувствую, что папа ее любит. Мальчишек папа иначе как балбесами не называет, но я знаю: когда меня повысили на фабрике «Брэйдерс», он мной гордился.

Мама только и знает, что нервно тараторить: как я буду дальше жить, что смогу делать, а чего не смогу, какое будущее меня ждет… Как же я устала от этих речей! Я не парализована, не в инвалидном кресле. Всего лишь потеряла два пальца на ноге. Папе даже не полагается синий парковочный значок. Мама, когда узнала, расстроилась. Серьезно. Потом прочла статью в одном из своих журнальчиков, пришла к выводу, что у меня депрессия, и стала что-то бубнить про психолога. Это меня тоже взбесило. Депрессия – тяжелая болезнь, а я просто немного грущу. По моему мнению, когда теряешь часть тела, это совершенно нормальная реакция, и обсуждать тут нечего. Но отрицать не могу, – кажется, будто из себя прежней я превратилась в кого-то другого. Настигало вас когда-нибудь адское двухдневное похмелье? Чувствую себя, как на второй день вот такого похмелья. Не хватает сил, чтобы сделать миллион и одну вещь, взяться за которые просто необходимо. Но их так много…

Папа тихонько постучал в дверь. Я даже удивилась. Мама никогда не стучится, а мальчишки ко мне не поднимаются: просто орут с первого этажа.

– Здравствуй, деточка, – произнес он и протянул мне чашку чая.

Не сказала бы, что мы глубоко патриархальная семья, но раньше папа ни разу не заваривал чай.

– Сам заварил? – уточнила я, подозрительно поглядывая на чашку.

– Да, – быстро ответил папа. – С двумя кусочками сахара, правильно?

Должно быть, у мамы спросил.

– Можно войти?

– Ты же у себя дома, – удивилась я.

Папа явно нервничал. И что еще хуже, когда сел, осторожно достал из кармана два шоколадных печенья в упаковке.

– Что случилось? – Я пристально взглянула на него.

– Ничего.

– Если требуется шоколадное печенье, значит случилось. Не томи, выкладывай.

– Просто угостить тебя хочу. – Папа покачал головой.

Я продолжала молча смотреть на него. Так я и поверила!

– Мне тут звонила твоя учительница… – наконец начал папа.

– Говоришь так, будто я школьница, – проворчала я.

– А по-моему, эта женщина и сейчас многому тебя научила, – заметил папа и сел за мой белый туалетный столик.

Что и говорить, вид непривычный. В зеркале отражался папин затылок. До чего же он облысел!

– Надо же было как-то скоротать время, – пожала плечами я.

Папа поглядел на мою кровать. Там лежали несколько французских книг – Клэр одолжила.

Я с трудом продираюсь сквозь текст при помощи толстенного словаря. Получается медленно и нудно, но все же смысл постепенно вырисовывается.

– Так вот, твоя учительница говорит, что нашла тебе работу.

– Нет, не нашла. – Я покачала головой. – Просто она знает одного человека… вернее, знала. Они много лет не виделись. Ему на лето нужны дополнительные рабочие руки.

– Она говорит, это как раз твоя сфера.

– Да уж. В чужой стране. Скорее всего, я там полы мести буду.

– Разве плохо поработать за границей? – Папа пожал плечами.

– Что, надоела я тебе? Отделаться от меня хочешь?

– Нет, – деликатно заметил папа. – Просто тебе всего тридцать, тебя ничто здесь не держит… Разве ты не хочешь попутешествовать? Посмотреть мир?

Теперь плечами пожала я. С этой стороны я вопрос не рассматривала. И вообще в последнее время думала только об одном: как же мне, бедняжке, не повезло и как все должны меня жалеть. А про дальнейшие планы ни одной мысли в голову не приходило. Я утратила частичку себя – даже две частички. Хватит потрясений на один год.

Но папа на секунду заставил меня взглянуть на предложение Клэр с новой стороны. Приятно будет отправиться туда, где люди понятия не имеют, что со мной стряслось. Никаких сочувственных взглядов и нездорового любопытства. Стоит пройти мимо соседских детей, и те сразу принимаются меня обсуждать. Всего один раз выбралась в клуб с Кейт, и вот что из этого вышло: в час ночи ко мне привязался пьяный Марк Фармер с просьбами показать ступню. После этого эпизода в клуб не тянет. Кто я им: звезда шоу уродов? В Кидинсборо память у людей долгая. Как-то раз в начальных классах Сэнди Верден навалила кучу в штаны. Так вот, об этом до сих пор вспоминают.

– Сама знаешь, деточка, – папа ласково смотрел на меня, – не люблю раздавать советы.

– Знаю, – подтвердила я. – Очень ценю это твое качество. А то мама насоветует за двоих.

– Честное слово, – папа грустно улыбнулся, – будь я моложе и предложи мне кто-нибудь пожить на новом месте, побывать там, где ни разу не был, пусть даже совсем недолго, согласился бы не раздумывая. Как можно упускать такой шанс?