– Нас обвинят в популизме. Легко обвинять, когда не пускаешь во власть и не даёшь ничего сделать для людей, для своего народа, для своей страны. Пусть так, пусть не пускают! Мы запустим общественное движение, которое будет жить и после выборов, вне зависимости от их результата. Для всех умных и неравнодушных людей. И называться оно будет…

Я лихорадочно начинаю шарить глазами вокруг. Название-то я и не придумал. Как его назвать?! Марина, стол, президиум, мануфактура, «Самсунг», «Победа». Взгляд мой падает к ножкам пианино.

– «Белый аист»! – ору я в полной тишине.

Спасительная бутылка вина оказалась кстати и на этот раз. Я ослабляю и без того довольно хилый воротник.

Когда я несколько прихожу в себя, то вижу как мне жмёт руку по-прежнему бледный директор, мелькают вспышки фотокамер, а зал скандирует:

– Кли-мен-ков! Кли-мен-ков!

Миша с Мариной куда-то суетливо убегают, потом возвращаются, потом просят всех соблюдать тишину. Меня швыряют в кресло, я жадно пью воду и вяло улыбаюсь в центр зала.

Меня выдвигают единогласно. Тут же формируют группу доверенных лиц —Марину, Афанасия Ивановича (мастера пятого участка) и Танечку из бухгалтерии. Я жму твёрдую пятерню Иваныча и ладошку-ледышку Танечки. В этот момент кто-то грузно швыряет своё тело прямо на меня. Я невольно отшатываюсь, думая, что на меня совершается покушение.

– Сеня! Ты как здесь?

– Здорово, Толя! – произносит Сеня, мой Сеня, в смысле тот самый, в смысле друг. – Вот, перевёлся к вам в Минск. Машины собирать.

– Миша, включите этого молодого человека в мой штаб. Мне нужны крепкие кулаки и спокойные мысли.

Пока Миша недовольно записывает паспортные данные ошарашенного Сени, я вдруг замечаю группку мужиков, которые оживлённо переговариваются и резко машут руками в мою сторону. Я выдвигаюсь к ним. Завидев меня, они замолкают. Тут же рядом вырастает Миша.

– Мужчины, в чём дело? – спрашиваю я.

– Так-то особенно ни в чём, господин депутат. А только что-то мы вас не припомним. Вы давно у нас работаете вообще?

Я вопросительно смотрю на Мишу. Тот отвечает:

– Анатолий Борисович работает у нас редактором с осени.

– А чего ж это мы ни разу не пересекались? Ни на пятилетии завода, ни в коридорах?

Теперь я начинаю бледнеть, но Миха лихо выкручивается:

– А Толик удалённо работал. Компьютер, Интернет, всё такое, слыхали?

Наших мужиков пристыдить просто. Стоит заикнуться про высокие технологии, как они замолкают. Для них эти ИТ – иной мир со своими правилами и зарплатами. Они начинают что-то бурчать и смотрят в идеально чистый пол.

– Слушайте, мужики, – вступаю я, отстраняя Мишу и подзывая Сеню, – а давайте выпьем. Сеню-то вы знаете? Ему доверяете?

Трое молча смотрят на четвёртого, видимо начальника. Тот смотрит на меня, переводит взгляд на Сеню и обречённо машет рукой. Я показываю Михе кулак и иду отмечать с «моим» коллективом выдвижение в депутаты.

Мы сидим за столом – я, Сеня, Марина, Настя, Андрюха и Танечка. Я уже раздавил с мужиками три бутылки «Белого аиста» на четверых, поэтому скромно беру пиво. Зато остальные начинают соревноваться в поглощении стоковых напитков и самодельных коктейлей. Меня больше всего интересует возвращение Сени, остальных – идея с общественной инициативой «Белый аист».

– Вот это да, красивое название! Как это тебе в голову пришло, старик? Вино такое есть…

Я быстро успокаиваю всех, говоря, что придумал это совершенно случайно. Нашу страну часто ассоциируют с белым аистом (white stork специально для «Би-би-си»), соответственно, будут ассоциировать и со мной, гордой и недоступной птицей, при этом очень верной, вьющей гнёзда всегда близко к людям и якобы приносящей детей, укутанных в выстиранные «Тайдом» пелёнки. Марина делает пометки в своём блокноте и говорит, что у неё была идея провести кампанию под лозунгом «выбор честных и молодых», но мой вариант гораздо лучше. Я по-отечески похлопываю её по сухой и холодной ладошке и примирительно говорю, что это отличный лозунг и мы будем его использовать.

Настя громко чокается с Сеней и приговаривает «ну, давай». Они взяли на двоих бутылку водки и тарелку с закусками. Я спокоен за их спонтанный дуэт. Настя способна перепить экипаж израильской подводной лодки «Рахав». А Сеня слишком предан Кристинке. Как она, кстати?

– Да пишет треки в Москве, – в действиях и речи Сени появляется раскованность. – Обратно вроде не собирается и отвечает редко.

– А ты как в Минске оказался?

– Да посидел я в своём Кобрине несколько месяцев и вдруг понял – не могу. Потянуло в Минск, в столицу. Здесь у меня зарплата выше в три раза, чем дома. Квартиру, конечно, приходится снимать, но зато многое могу себе позволить.

– Чего не набрал?

– Как-то не хотел отвлекать, что ли. Подозревал как тебе тяжело, но не решался.

Я обнимаю своего самого надёжного человека из моего копирайтерского прошлого и без слов, но с улыбкой чокаюсь с ним бокалом.

Настроение у всех приподнятое. Андрей обсуждает с Мариной законодательные ограничения. Танечка заливисто смеётся с Настей. Мы с Сеней тихонько поём «Нечего терять», потом «Болванкой в танк ударило». Я рассказываю Семёну, что смогу попасть на концерт к Егору Летову. Он не верит. Я, если честно, тоже. Понял бы, если бы на такие концерты можно было сходить в России или Казахстане, но у нас? Потом все делаются серьёзными и с тревогой поглядывают на меня. Не свойственная нашему северному образу жизни стремительность происходящего слишком напрягает. Всего пару дней назад я перебивался с халтуры на халтуру, а теперь у меня в кармане лежит штука баксов, ещё одна ляжет туда через две недели и так шесть раз подряд.

– Кандидат Клименков, а какая у вас программа? – обращается ко мне Андрей.

– Побольше дешёвого популизма, обращений к чувствам и к чёрту логику, – поднимаю я бокал.

– Звучит неплохо. Теперь конкретнее.

Андрей с Мариной увлечённо начинают составлять тезисы. Я кладу руку на могучее Настино плечо и дружески хлопаю Сеню. Даже если не выгорит ровным счётом ничего, этот вечер я не забуду. Вечер классных людей. Начинает играть медляк. Я выдёргиваю Марину с её места и уволакиваю танцевать. Поёт Глызин. Вообще, заведение оказалось первым попавшимся в плохом смысле этого словосочетания и к романтике не располагает. На стене над фальш-камином висит картина с обедающим десятком грузинов. Они укоризненно смотрят на меня и восхищенно на Марину. Мужчинам предлагают шашлык с красным вином. Я делаю пол-оборота и впериваюсь взглядом в безвкусно оформленное меню, где благодаря жёлтому мелу явно выделяется «ШАШЛЫК ОТ 7,5 РУБЛЕЙ!». Женщин на окружающих меня картинах нет вообще. Зато чуть ниже носа есть Марина.

Марина мило краснеет в районе щёчек и крепко впивается пальчиками-коготками в мои плечи. Она полная противоположность Насте и похожа больше на Ирку, которую я всеми силами стараюсь забыть. Я начинаю задавать ей какие-то малозначимые организационные вопросы и снимаю напряжение. Чего не скажешь о моих штанах, где напряжение только растёт. Во время лёгкого па и незаметно отодвигаюсь от неё на пару сантиметров. Пытаюсь думать о больших серых американских грузовиках и вместо этого вдруг представляю себя на опрокинутом набок царском броневике в купленном в Стокгольме костюме. Кричу про равенство, справедливый раздел земли и ICO для госкорпораций. Внизу напряжённо застыл отряд латышских айтишников, а по улицам гоняют городовых.

Глызин переходит в Rockabye. Это не медляк, это песня для чилаута, но я не выпускаю Марину. Я ведь ничего о ней не знаю. Муж, ребёнок? Или подобная слабоизлечимая в нашем обществе болезнь? Господи, я кажется крепко наклюкался.

– Я тебе помогу, – вдруг слышу я в своём ухе.

Её глаза блестят, я ничего не понимаю.

– Помогу не для галочки, а по-настоящему. Я сделаю всё, чтобы в тебя поверили. Я ненавижу эту Арно, молодая выскочка, эскортница. Я вообще-то тайно состою в «Движении сопротивления».