– Это он только сказал про трешницу, а когда полез в бумажник, там оказались одни десятирублевки и мелочи полтора рубля.

– Брешешь… По твоим фонарям вижу! – зашипел Кошка и так стукнул кулаком по столу, что звякнула посуда.

Припертый к стенке перекрестными вопросами, Тарас наконец сознался, что у него есть еще полтора рубля, которые он оставил для продуктов больной матери и должен сейчас же купить их и отнести домой.

– Не помрет! – грубо оборвал Кошка и, вскочив с табуретки, решительно скомандовал: – Вынимай! Не отдашь?.. Тогда мы из тебя мокрое сделаем.

Тарас знал, что сопротивляться этому атаману нет смысла, и выбросил на стол серебро.

Соловей сдвинул свою фуражку на затылок. При виде серебра его глазенки загорелись.

– Ты не ерепенься, – уже подобревшим тоном повел речь Кошка, когда Соловей с деньгами ушел за спиртом к знакомой торговке. – У меня мысль есть насчет твоей матери. Ты говоришь, что в том чемодане хорошие вещи?

– Да.

– И номер пустой?

– Как моя требуха полчаса назад.

– Тогда чего же мы сидим здесь, будто слепые у церкви?

И Кошка стал шепотом развивать план, как можно завладеть богатым чемоданом.

В «обжорке» было шумно. Солдат без ноги и руки, оперевшись на костыль, пел. Голос у него был настолько сильный, что временами заглушал гармошку своего слепого товарища в синих очках. Солдат пел с чувством, многие слушали его внимательно. И Тарас тоже.

Закончив одну песню, солдат затягивал другую. Все они были грустные, будто вырывались с кровью из самого сердца. За певцом, в темном углу, парень шептал что-то на ухо толстой пьяной женщине. Она кивала головой и зевала. Кто-то пьяно спорил. Свет керосиновой лампы с трудом пробивался сквозь затхлый прокуренный воздух и слабо освещал серые стены. Тарасу невольно вспомнились распрекрасно-патриотические военные картины, украшающие ярко освещенный гастромический магазин…

Наконец вернулся Соловей со спиртом. Спирт разбавили водой и выпили. Соловей покорно одобрил предложение Кошки. Решили бросать жребий, кому идти в гостиницу.

Кошка оторвал от папиросной бумаги тонкую ленточку. На одном конце он написал крестик и, зорко следя за Тарасом, разорвал ленточку на три части. Быстрым движением спрятал между пальцами бумажку с крестиком, а две другие, чистые, бросил в картуз Соловья. Тарас, недавно принятый в шайку, не заметил шельмовства атамана. Первым вынул пустую бумажку Соловей. Вторым полез Кошка. Он долго возился в картузе, взял пустую бумажку и оставил там с отметкой.

– Эх, досталась бы с крестиком… – вздохнул он с нарочитым сожалением о том, что может вытащить пустую.

Выбор пал на Тараса. Пряча робость, он развязно сказал:

– Попробуем и мы…

– Да, это не каждому достается… – опять с сожалением вздохнул Кошка. – Ну, ничего, другой раз и ко мне завернет счастье.

Минут через сорок Тарас вышел из «обжорки» подгримированный и переодетый в приличный гимназический костюм. Этот костюм был взят на одну ночь у хозяина «обжорки» Карпа Васильевича под обязательство, что четверть всей добычи пойдет в его пользу.

Кроме того, Карп Васильевич, мужичок с ласковым взглядом и с бородой, как у святого с иконы, договорился, что весь остальной украденный товар будет продан ему. А уж насчет оплаты обещал не обидеть.

С группой каких-то загулявшихся жильцов гостиницы Тарас проскользнул мимо швейцара и поднялся на второй этаж. Несколько минут просидел он в уборной, обдумывая, куда бы можно было спрятаться. Затем с видом старожила гостиницы прошелся вдоль дверей номеров. Улучив удобный момент, шмыгнул под лестницу и притих там за ящиками.

Лежать было не совсем удобно, но Тарас с этим мирился. Разгоряченная спиртом голова шумела. Была твердая уверенность в удаче. Тарас уже стал мечтать, как он с товарищами будет делить шелковые вещи, белье, табак, часы, может быть, даже деньги или иные дорогие предметы, которые, несомненно, находятся в чемодане.

Все реже и реже стали хлопать двери номеров, меньше людей ходило по лестнице над Тарасом. Гостиница погружалась в сон.

Тараса тоже стала одолевать дремота. Он пробовал щипать себя, кусать губы, мазать слюной глаза, чтобы прогнать сон, но все это плохо помогало.

Затем какое-то болезненное полузабытье охватило его, и перед глазами поплыли обрывки воспоминаний, путаные, как бред. То серебром сверкала на солнце поверхность Волги, над ней струился теплый, как дыхание, воздух, и Тарас погружается в приятную прохладу. Затем все это заволоклось густым облаком, и Тарас уже бежит по улице с большим тяжелым чемоданом и связкой колбасы. Откуда-то появляется мать. Тарас кидает ей круги колбасы. Мать ловит и глядит на сына жалостливыми глазами. Но тут появляется худая ребристая сука, которая жила на соседнем дворе. Тарас был с ней в дружбе, часто давал ей хлеб и учил ходить на задних лапах. Но Стрекоза (так звали собаку) была непонятлива, так и не освоив это искусство. Вслед за Стрекозой появляется уже огромная стая собак. Они множатся, заполняют улицу. Лохматые кобели бросаются на грудь, рвут штанины, ноги. Тарас бьет их по мордам…

Но что это? Собачьи морды вдруг обращаются в городовых, полицейских. Они цепляют Тараса крючками, тащат, хохочут. Он вырывается, орет и в этот момент открывает глаза. К нему возвращается сознание, на лице выступает холодный пот. Он внимательно прислушивается, не слышал ли кто его крика. Но вокруг темная тишина.

Той храбрости, с которой Тарас пришел в гостиницу, уже нет. Улетучилась и вера в удачу. Тарасу уже мерещится, что за ним кто-то следит из темноты. И стоит только выбраться из-под лестницы, как его поймают, начнут избивать, а затем полуживого поведут в тюрьму.

Но когда Тарас думает о заточении, это почему-то не кажется ему страшным. «Тюрьма так тюрьма…» – примиряюще решает он.

Где-то далеко, точно за стеной, четыре раза пробили часы. Тарас вздрогнул. Его уже давно ждут на улице, надо действовать, иначе…

Тарас осторожно выбирается из своей засады. Неслышными кошачьими шагами крадется к знакомой двери. Вот он всунул отмычку в замок. Раздается металлический хруст, дверь с тихим скрипом открывается…

В номере шторы опущены. Темно, как в погребе. Несколько минут Тарас стоит как столб, без движения, прислушиваясь к любому шороху. Но – чиркает спичка по коробку, и комната озаряется светом. Чемодан стоит на том же месте, где и был оставлен, – в углу возле койки.

Тарас пробует вскрыть его, но не может. Замок сложный, отмычка его не берет. Тогда он открывает окно. На противоположной стороне улицы маячат две тени. Тут же условный знак – визг дерущихся кошек… Значит, можно действовать. На припасенной тонкой длинной веревке он спускает чемодан вниз, а сам обезьянкой соскальзывает по водосточной трубе. Только теперь он облегченно вздыхает.

Чемодан оттащили далеко в сторону, на перекресток улиц. Отсюда хорошо видно во все стороны и можно не бояться погони.

– Давай глянем, чё там, – с решительным нетерпением предложил Кошка.

Тарас возразил, мол, опасно, и вообще, не мешало б на всякий случай отволочь ценный груз еще подальше. Но атаман, храбрясь, громко приказал: