– А Гришку-то, похоже, прибьют, – нарушая молчание, равнодушно сказал один из сидельцев.

– И поделом ему! – вставил другой. – Нечего ломаться. Если вызвали – иди!

– Куда иди? Нешто не понимаешь? Ему идти – все равно как голову под нож положить.

– Дорога одна!

– Его пытают, чтоб на Верескуна показал.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да знаю, – отозвался сиделец. – Он же из его шайки!

– А ты молчи! – вдруг вскинулся на него собеседник. – Или пойдешь доложишь?

– Да ты дурак, ей-богу. Мне самому – каюк. Сижу вот и жду.

– Жди, – сурово пообещал собеседник. – Каюк придет.

Потом опять долго молчали. Дверь открылась во второй раз кряду, прежний человек выкрикнул:

– Медников?

– Я.

– Выходи.

Тимофей вышел из застенка и последовал за своими провожатыми. Ввели его в большую комнату, где находилось несколько человек.

Лампы помалу чадили, и все происходящее казалось каким-то наваждением.

У одной из стен он заметил лежавшего человека и признал в нем того Гришку, которого вывели за час до него. Гришка был в крови и недвижен.

«Помер?» – пронеслось в голове Тимофея.

Один из тех, кто был здесь, повернулся от окна на стуле и уперся в него взглядом.

– Это кто?

– Да вот, Медников.

– А-а… братец, вот и ты! – как будто обрадовался ему человек, длинноусый такой, похожий на запорожского казака, взгляд неприятный, колючий. – Ну, чего скажешь?

«Таких людей только на пытку и ставить», – подумал Тимофей, а вслух сказал:

– А что говорить? Не пойму, за что забрали.

– Не поймешь, – усмехнулся длинноусый, как видно, ждавший этих слов. – Как он себя вел? – обратился он к кому-то за спиной.

– Воейкова все требовал, – ответил человек, один из тех, кто принимал его давеча в острог.

– Воейкова? Ай-яй-яй, – покачал головой длинноусый. – Самого Воейкова ему подавай! Вот тебе и ливонский пятак. А он тебе кто?

– Я служил у него, – сказа Тимофей, исподлобья взглянув на веселого приказного дьяка.

– Вот, – кивнул длинноусый, будто ждал этого ответа. – Это верно. Значит, признаешь?

– Что признаю?

– Что служил у Воейкова и сбежал. Дезертир, стало быть.

– Я ни от кого не бегал! – резко выдохнул Тимофей. – Я все жалованье сполна получил да и отбыл. Весь разговор!

– Эй, Осипов, давай сюда этого… что из Сибири прибыл, – флегматично и как-то устало приказал длинноусый.

При этих словах Тимофей сжался как пружина. Из Сибири!

Слова для одних обычные для него могут быть роковыми. Хоть не чувствовал он за собой никакой вины, но появление какого-то человека, будто знавшего его по Сибири, подействовало, как сигнал тревоги.

Но гадать долго не пришлось. Через несколько мгновений в пыточную вошел… Игнат Нарубин. Их взгляды встретились.

– Узнаешь? – длинноусый кивнул в сторону Медникова.

– А как же? Он и есть. Тимофей Медников.

– A ты узнаешь этого человека? – Дьяк повернулся к казаку.

Тимофей нахмурился, вроде как ему и неудобно было называть имя этого мужика и признаваться в знакомстве с ним.

– Нарубин.

– Вот и встретились, – заключил длинноусый с каким-то даже удовольствием.

Ему, видно, понравилось, что дело разрешалось без долгих проволочек. Перед ним лежала бумага, которую он рассматривал, повернув к свету.

– Медников… бежал из расположения… так, так… Ну, что скажешь?

– Я не убегал.

– Что, мне к Воейкову самому обратиться?

Длинноусый не сердился даже, терпеливо ждал, пока допрашиваемый дойдет до той точки, когда дальше отступать некуда, вся истина наружу вылезет. Ему было не привыкать, сколько уже вот таких прошло через его руки.

– Вот бумага, – заключил длинноусый. – А вот и человек. Что ты скажешь? – Он повернулся к Нарубину.

– Так и есть, – торопливо кивнул Нарубин. – Он… этот Медников, когда к Оби шли, он спас язычника одного, который…

– Да это старик был совсем! – крикнул Тимофей, распаляясь от такой подлости. – Зачем его убивать?

– Не кричать! – взвизгнул длинноусый, стукнув кулаком по столу. – Здесь глухих нет!

– Старик этот сказал, что Кучума не взять…

– Как так? – удивился и сам дьяк.

– Он шаманом был в этом племени, – пояснил Нарубин. – Мы с мужиками решили, что убить его надобно, чтоб заразу такую не сеял, а Медников не позволил.

– А дальше?

– Кучума мы разбили, но не взяли живьем, – торопливо пояснил Нарубин, как будто боялся, что ему не поверят. – Он по Оби ушел.

– Это мне известно, – отмахнулся длинноусый. – Ты говори по делу, что да как?

– Я и говорю… Он, Медников, язычников жалел, всячески укрывал. Татар то же самое.

– Не так было! – выдохнул Тимофей, бледнея от ярости. – Я не давал людишек почем зря грабить. А он… все золото искал, людей пытал, через это мы с ним и повздорили.

– Мы в походе! – взревел Нарубин, колыхнулась в нем прежняя злоба на Тимофея. – Я за царя!

– Ну, тихо! – снова подал голос длинноусый. – Ты… – он обратился к Медникову, но не договорил.

С пола раздалось непонятное бормотанье. Гришка в себя приходил.

– Вот еще паскуда! – выругался дьяк. – Эй, Осипов, давай этого обратно веди. А мы сейчас разбойничком займемся.

Когда Тимофея уводили, он бросил взгляд на Hapyбина. Тот блаженно улыбался, как монах, которому сам патриарх явил свою милость.

Уже ночью, когда был слышен храп сидельцев, сильно избитый Григорий подобрался к дремавшему Тимофею.

– Слышь-ка, казак…

– Чего?

– Слушай… я, когда наверху был, краем уха слыхал разговор…

Казак не мог понять, отчего это лихой человечек вдруг захотел с ним говорить? Непохоже это на него было. И потому не слишком показывал, что это его интересует. В темноте это проще было сделать. Лежишь, будто спишь.

– Да не спи!

Григорий чуть обозлился. Этот сильный мужик был обидчив не в меру. Как будто раньше сотником служил, никак не меньше.

– Чего привязался? Я тебе не Рябой.

Тимофей вспомнил, как тот обошелся с придурковатым Рябым.

– Дурак… это же тебе надо…

Григорий дышал тяжело. Видно, грудь сильно отбили. И ртом чуть шепелявил. Еще один такой допрос с пристрастием, и его можно сразу отправлять в мертвецкую.

– Они меж собой говорил о тебе, казак… там с доносом что-то не того и потому тебя убьют как-нибудь так…

– Как так?

Теперь уже Тимофей насторожился. В этих словах было что-то похожее на правду. Дезертиром он не был. И это всем известно, в том числе и самому воеводе Воейкову.

Нарубин вовремя откуда-то появился, но чудно как-то, сам бы он доноса не делал. Если бы начали по-хорошему дознаваться, Нарубин бы и сам мог попасть под пытку. Так что…

– Ну, выведут тебя и все… Потом труп сбросят куда-нибудь, хоть в Поганую лужу…

– Все-то ты знаешь… – сказал казак, но отчужденность в его голосе пропала.

– Да уж знаю.

– Тебе сильно досталось, – сочувственно произнес Тимофей, повернувшись к нему.

Этот ночной разговор сблизил их. Но жизнь каждого подходила к своему пределу.

Дверь отворилась, и двое, помедлив, спустились вниз. В руке одного из них горела свечка.

– Давай вот этого…

Стрелец грубо растолкал Медникова.

– Вставай!

– Куда еще? Ночь на дворе!

– Поговори еще!

Тимофей выбрался из темницы, и его сразу схватили под руки.

– Шагай!

Он услыхал, как сзади него выводили наверх кого-то еще. Когда вышли на улицу, оглянулся через плечо. Рядом с ним стояли Григорий и Рябой.

Рябой поежился. Мартовская ночь еще была холодна. Григорий чуть подтолкнул казака под руку.

– Помнишь, что я говорил?

– Эй там! Язык узлом завяжи, а не то отрежу!

Некоторое время шли молча. Ночная Москва обступала, нависая громадинами церквей.

Тимофей чувствовал, что наступил последний час. И выбирал момент для схватки. Им вдвоем с Гришкой на многое рассчитывать не приходилось. Но жизнь отдадут не зря.