Она обращалась к нему запросто, как к своему давнему знакомому. Если ее муж и замечал такую подробность, то, видно, не придавал значения. Тимофея же эта простота слегка задевала. Он никак не мог примериться, как ему говорить с Прасковьей. И, если отвечал, то всегда как будто не ей, а кому-то другому за столом. Купец же знай себе подливал вина. От верной смерти ушел, как не порадоваться? Он уже давно торговлю вел. Приходилось и с самим Строгановым торговать. Гостевал у них. Слышал он, что дальний предок их, Спиридон, вроде как крещеный мурза Золотой Орды, попал к татарам в плен и мучили его сильно, за измену веры и службу русским застрогали до смерти. От того и сын его стал называться Строгановым. Но это дело давнее. Теперь-то Строгановы всю торговлю на Урале в своих руках держат. По Каме-реке пройдешь. Или в Пермь подашься – всюду их люди. Везде связи. И думал порой Артемьев, чтоб и ему вот так подняться. Но пока не судьба. Ждать. Много и долго ждать нужно. Тогда и выгорит. Он снова выпил, закусывая стерлядкой. Его нынешняя жизнь, после того, что с ним случилось, стала другой казаться. В ней больше красок, что ли, появилось. Купец пьянел, чувствуя себя счастливым. Так и в запой уйти недолго.

– Он платил хорошо, – между тем уклончиво сказал казак его жене, вспоминая Воейкова. – Да и срок мне вышел уходить.

– Что же думаешь, они людей без надобности станут держать? – попробовал втолковать жене сам купец. – На дело людей наняли, а там и конец всему.

Такое объяснение казалось правдоподобным.

– Ну, как скажешь.

Она вышла за дверь. И сразу, как по команде, к ним зашли двое детей купца, погодки сын и дочь, шестнадцати и пятнадцати годов.

– Чего, Сенька, рыщешь? – ласково спросил его отец.

Было заметно, что детей он любил.

– Стерлядки хочу.

– Ешь вот да сестре дай кусок.

Дети сели на край стола, молча ели, поглядывая на старших. Потом вдруг Сенька, не по годам высокий, с густыми черными волосами, свисавшими чуть не до носа, улучив момент, обратился к гостю:

– А правда, что в той Сибири есть люди с рыбьими хвостами?

– Это кто тебе сказал? – возвысил голос отец.

– Говорят, что есть, – улыбнулся казак. – Но я не видал.

– А ты Кучума видал?

– Нет, не видал. Я его сына видел. Мы его взяли со всем добром. Воевода сказывал, что должны их в Москву привезти.

– Когда?

Глаза у парня загорелись. Его сестра, спокойная, лицом похожая на отца, отмалчивалась, прислушиваясь к беседе.

– Зимой должны…

Он припомнил разговоры об этом еще в стане Воейкова. Посмотреть там и впрямь было на кого.

– Вы, детки, идите, – сказал свое слово купец. – Нам с гостем поговорить надо.

Оставшись наедине с казаком, Артемьев чуть наклонил голову, как скворец, разглядывающий букашку.

– Ты, стало быть, Тимофей, в городе походить надумал?

– Раз уж попал в Москву.

– Это дело хорошее. Но смотри в оба.

– А чего? – улыбнулся казак. – Кромешников, слышь, давно уже нет. Кого бояться?

– Кромешников нет? – купец глянул на него задумчиво, будто и не пил вовсе. – Но люди остались. Ты что же думаешь, их всех перевели? Да и не о том речь. Опричнина – это зипун. Сменил его, надел новый. А суть в человеке осталась. Ее так просто не переведешь.

– Мудрено говоришь, хозяин.

– То-то, мудрено. При новой власти всегда ходи да оглядывайся.

– Но царь-то, он человек бывалый. Еще при Иоанне много чего делал. Имя Бориса Годунова в народе давно известно. Бывалые казаки частенько говорили, что сам Федор Иоаннович к нему прислушивается, как к отцу родному. А это чего-то стоит.

Но у хозяина на этот счет был свой взгляд.

– Много делал? – купец посмотрел на казака, как на ребенка несмышленого. Но природная осторожность не позволила ему дальше высказаться. Тимофей ему помог, это верно, но сколько людей погибло из-за своего языка? Он лишь заметил вскользь: – Бывает, слышь, Тимофей, дело делается, а что выйдет – через год узнаешь. Или через два.

– Это ты к чему?

– А к тому, – с некоторым наставлением молвил купец. – Зерно в землю бросишь весной. Но урожай только осенью соберешь.

– Пойду я.

Тимофей встал из-за стола. Разговор с хозяином утомил его.

Артемьев был человек хороший, но скучный. Была в нем какая-то приниженность. Набросили на него когда-то узду, он и рад в узде ходить. Жена его куда более свободного нрава. Хоть и негоже женщине мужу своему указывать. Припомнилось, как отговаривала она купца идти к родственникам погибших на дороге людей. Но, подумав о ней, казак нахмурился. В этой женщине сидел бес. Таких людей лучше обходить стороной.

Когда Тимофей выходил из избы, хлопнула входная дверь и навстречу ему вышла молодая девушка. Увидев незнакомого ей человека, смутилась и отвела глаза, пробормотав что-то вроде приветствия.

– Ну, чего испугалась? – шутливо сказал хозяин. – Это же Тимофей, мой друг. А это Наталья, сестра жены. Они тут с матерью поблизости живут.

– Рад знакомству, – сказал Тимофей, еще раз более внимательно глянув на девушку.

Она была немного похожа на свою старшую сестру. Но черты лица более тонкие. Если жену купца можно было назвать привлекательной, то Наталья была красива, это казак понял с первого взгляда. И уже не так хотелось ему идти в город. Сама Наталья тоже как будто замерла на несколько мгновений, но тут же опомнилась и прошла дальше. С ней о чем-то своем заговорил купец. О Тимофее вроде как забыли. И стоять здесь попусту уже не имело смысла.

Помедлив немного, он вышел во двор. В самом углу примостилась избушка-поварня. В доме не готовили, опасаясь внезапного пожара. Казак разглядел, что там кто-то копошился.

Вспомнил он вчерашний ужин. За столом тогда прислуживал человечек один малозаметный. Звали его Федот. Поутру его не было видно. Наверно, занят он был по хозяйственным делам. Наверняка привезенные товары раскладывал. Других слуг, кроме Нилы, в доме купца не было.

Пошел Тимофей по-над берегом Москвы-реки, по сторонам внимательно смотрел, людей встречных привечал.

Москва удивляла. Такого скопления домов и церквей он никогда еще не видел. Люди, как муравьи, бродили туда-сюда, и вроде никому до других дела не было. В станицах и хуторах каждый человека на виду. Никто незамеченным не пройдет. А здесь…

Еще когда приехали сюда, он все глаза проглядел, поворачивая голову то направо, то налево.

– Тимофей, голова оторвется! – рассмеялся тогда купец, придерживая лошадей.

– Не оторвется, – усмехнулся казак.

Людская суета увлекала, манила. И церкви одна краше другой. Рассказы старых казаков будто оживали в памяти. И все было так. И не так. Каждый ведь свое видит. А на другое и внимания не обращает.

– Что за река?

– Яуза, – пояснил Артемьев. – Зимой лед станет – ходи пешком. А Дон льдом покрывается?

– Не везде. Смотря какая зима.

В ту пору свирепствовали по Москве разбойничьи шайки. Одних разбойников ловили и вешали, другие на их место появлялись. Особой «любовью» пользовались шайки, где вожаками были некий Верескун и Дергач. Про них также поведал казаку Артемьев, прибавив при этом, что многое в рассказах людей переплетено до неузнаваемости, где правда, где вымысел – пойди разберись!

Дергач был атаман жестокий до крайности. Говорили, что он бывший стрелец, приговоренный к смерти. Каким-то немыслимым образом ему удалось бежать. С тех пор больше всех ненавидит он стрелецких сотников да дьяков. Нашли как-то раз зимой одного дьяка из Казенной избы, повешенного за ноги. Вороны уж выклевали ему глаза. А в другой раз сотник стрелецкий, опытный воин, вышел из дома и пропал. Нашли в овраге с пробитой головой. Но прямых доказательств того, что это люди Дергача орудуют, не было. Иной разбойник сам за другими именами скрывается. И тому смысл есть большой. Пока Дергача и людей его ищут, другие воры спокойно свои дела обделывают.

Долго бродил Тимофей по осенней Москве. От Китай-города ветер нагнал тучи, обещая дождь.