Схватив кинжал, еще раз осмотрелся. Все было тихо. Он быстро скрылся в ближайшем кустарнике. С того дня шел к морю по ночам, днем отлеживаясь в укромных местах. Иногда казалось, что не дойдет. Сомнения одолевали, туда ли путь держит? Но казацкая привычка ориентироваться по солнцу и звездам, привитая в детстве отцом, не подвела.

Море выкатилось на него, как паводок весной. Он пробирался по зарослям виноградника, и вот оно, Сурожское море.

Здесь неподалеку было селение. Он два дня прятался в винограднике, воровал яблоки в садах, присматривался. Отыскал он и лодки рыбацкие. В памяти оживали рассказы старых казаков. На утлых суденышках переплывали они большие расстояния. И не раз. Главное, чтоб ветра сильного не было.

В одном из садов нашел кувшин. Когда кувшин ухватил за ручку, раздалось шипение. Из травы поднялась змеиная головка. Тимофей отпрянул и тут же резко бросил кинжал, пригвоздив гадюку к земле. Позже он наполнил кувшин ключевой водой. Без воды садиться в лодку – верная смерть.

Присмотрел одну лодку. К ней старик выходил, что-то чинил и шел назад. Когда подготовился, на рассвете в лодку сел и погреб на север. Солнце застало его уже далеко от берега. Так и держал.

Перекопь у него слева оставалась.

Ему повезло. Море несколько дней спокойное было. Выгреб к пустынному бережку, лодку бросил и по плавням дальше. Не верилось, что выбрался. Но правду говорят: если долго все хорошо идет – жди беды.

На татар он нарвался случайно. Двое их было. И было в них что-то чудное, словно они сами от кого скрывались. Потому он их и не сразу заметил. А как увидел – поздно уже было.

Один из них его приметил и указал другому:

– Урус!

Казак сразу главное усмотрел. У них не было огнестрела. Только сабли. Значит, ближний бой. А у него лишь кинжал. Хоть и длинное лезвие, а с саблей все равно не сравнишь.

Может статься, это обстоятельство и помогло ему. Когда они увидали, что он вооружен только кинжалом, в манере их появилось презрение. Они засмеялись, тихо переговариваясь меж собой.

– Гяур! – сказал первый, проведя рукой по горлу. – Белый бог тебе не помогай! Ты – баран!

И это, как понял Тимофей, не было оскорблением. Татарин просто-напросто сравнивал его с бараном, идущим на убой. Он казался легкой добычей. Но они просчитались.

Тимофей был зол, как зверь, но и осторожен, как зверь. Не за тем он выбрался из полона, чтобы в землю лечь недалеко от своей земли. Схватка была яростной и скоротечной. Ему повезло. Первого он быстро ранил, и довольно тяжело. Потом отошел на несколько шагов в сторону, чтобы другой не смог своему товарищу чем-то помочь. И со вторым дрались они жестоко. Уже безоружные, катались по траве, татарин ругался, Тимофей молчал, собирая последние силы. Когда все было кончено, долго стоял и смотрел на мертвого врага. Потом глянул на другого. Он еще был жив и, прикрывая кровавую рану на боку, пылал ненавистью, сжимая клинок. Он надеялся, что казак подойдет к нему и тогда он сможет ранить его. Но Тимофей, оглядевшись вокруг, понял, что помощи раненому ждать неоткуда. Сам помрет.

И медленно пошел на север…

Ветерок задувал в щели, свистел, как мальчишка, шуровал соломой. Чуялось, как где-то рядом вздыхает домовой, крадется по двору, балует. Все казалось каким-то зыбким, ненастоящим.

Как будто в полусне Тимофей услышал легкие шаги по двору, вроде как кто-то крался в ночи. Если это вор, то собака должна облаять его. У Головина кобель злой, чужого не подпустит.

По деревянной стенке сарая как будто зверек пробежал. Легкое такое шуршание. И сразу тихий голос:

– Тимоха, ты здесь?

Тимофей вздрогнул, быстро глянув в пустой угол сарая. Показалось? Но разве он мог что-то рассмотреть в такой темноте?

Видать, домовой и в самом деле его блазнит, издевается.

Но голос повторился. И была в нем, ей-богу, человеческая теплота, живость.

– Тимоха…

– Шу тебя, нечисть! – сплюнул Тимофей.

Перекреститься он не мог, так как руки были связаны.

– Не ругайся… – кто-то вполне отчетливо произнес за стенкой.

Спустя несколько мгновений засов был сбит и дверь тихонько приоткрылась. Теперь-то Тимофею было ясно, что это живой человек.

Незнакомец шагнул к пленнику, нагнулся и, ощупав, перерезал веревку.

– Уходим, быстро!

И тут Тимофей признал в нем Матвея Ширшова.

– Матвей, ты, что ли?

– А то кто ж? Идем, идем.

Он помог Медникову подняться, легонько толкнул в плечо.

– Не робей, казак.

Едва вышли из сарая, Матвей его направил к плетню.

– Сюда, сюда.

– А чего кобель не кинулся? – удивился Тимофей.

– Он меня знает, стервяга, – тихо посмеялся Матвей. – Но я ему все равно мяса дал, он на той стороне двора.

Перелезли через плетень – и ходу в степь.

В маленькой балке у Матвея кони припасены были.

– Я для тебя взял, Тимоха.

Он подвел его к коню. Тут же и снаряжение было приготовлено. Сапоги, сабля, короткий кафтан.

– Я же верну, Матвей. Ей-богу!

– Да уже не вернешь, – с потаенной грустью молвил Матвей, глядя куда-то в степь.

– Да ты что?

– Вот то. Бежать тебе отседова надо, Тимофей.

– Так прямь и бежать?

– Семен тебя убить надумал. Ты разве не понял?

– Да он с ума сдернул! Решил, что я Архипа убил! Это же надо придумать!

– Именно, – сказал Ширшов, сам ничему не удивляясь. В своей жизни повидал и не такое. – И он от своего не отступит. А с ним даже Горлик считается. Они тебя все равно убьют, если не уйдешь.

Тимофей задумался.

– Как же ты меня нашел?

– Когда приехал за тобой, Пелагея сказала, что тебя уже проводили. Я взбеленился, что, как? А когда узнал, что Костылев приезжал, сразу смекнул, откуда ветер дует. Я сюда, на хутор, к Головину. Ему не показывался, без толку. Он бы не признался, а я бы тебя не выручил. А здесь их человек пять или шесть. В лоб лезть мне не резон. Хорошо, что они все пьяные. До утра не прочухают. А утром ты у Воронежа будешь. – Ширшов рассмеялся.

– Век благодарить тебя буду, Матвей.

– Езжай с богом, Тимоха. Примерь сапожки-то. Вдруг малы? Но я на твой рост прикинул.

Сапоги и вправду впору оказались.

– Вот и сабля тебе.

– Ты заботливый, как отец. – Медников бережно принял саблю. С детства у него уважение к хорошему оружию было. – Может, свидимся еще?

– Не загадывай.

Тимофей сел на коня, Матвей сунул ему плетку.

– Эх, Головин, паскуда! Кинжал, что из Крыма привез, себе забрал.

Он подумал о Костылеве, который его оглушил сзади. Этот тоже вполне мог кинжал забрать. То-то он торговался в Лебяжьем. А ведь раньше, бывало, они пацанами вместе на Дон бегали, ловили рыбу, купались. Но недолга человеческая память.

– На, вот. – Матвей отдал ему свой нож. – У меня таких десяток. А тебе в дороге сгодится.

Тимофей сунул нож за голенище. Со степи дул ветер прямо в лицо. Вот она, судьбина!

Бежал от крымчаков домой, а ныне из дома приходится бежать.

– Прощай!

Жеребец послушно вынес седока из балки, уходя в пустынную степь.

Ширшов перекрестил в воздухе беглеца и сам вскочил на коня. Оглянулся в сторону хутора. Интересно, догадается ли Головин, как сумел Тимоха сбежать из сарая? Ясно дело, поймет, что кто-то свой помогал, раз кобель не залаял.

Но своих немало, поди разберись!

Алексей понял, что лошадей разбойнички держат в потайном месте, недалеко отсюда. Он заметил, что время от времени кто-то из разбойников куда-то уходит, а другой возвращается. Так они меняли дозоры.

Уже после полудня появились несколько новых людей. Были они веселы, разговорчивы. Но, увидев незнакомого человека, смолкали.

Между тем Денис подозвал Алексея.

– Иди-ка сюда!

В руках он держал сапоги. Не новые, но вполне справные. Даже железные подковки на них выглядели так, будто их лишь вчера подковали.

– Вот, надевай.

– А это откуда?

Он взял сапоги, с некоторым недоверием рассматривая их. Никак не ожидал он, что обновка его ждет так скоро. Не хотел он признаваться, что никогда в жизни не носил сапог.