Социальные сети девушка не проверяла. Ей всё так же не хотелось общения; с головой хватало того, которое ей предоставляли на занятиях в школе (вообще-то, тут никакого общения не было тоже, но не особо важно).

Смех прекратился. Что-то подсказывало, что стоит обернуться; что-то царапало рёбра изнутри, крича о том, что повернуться просто необходимо, и Эверт даже начала нервничать, но всё равно продолжила читать.

«Зря».

Это всего лишь паранойя, просто паранойя и ничего более.

«Это предчувствие».

Эстер стала прокручивать в голове сцену того, как вошли Клэр, Лайла и Лесли, того, что они делали, как и о чём разговаривали, прикидывала причины их смеха и вспомнила о маленьком предмете, который держала в руках Клэр. Маленькое, длинное, фиолетовое.

«У неё зажигалка».

Хихиканье. Прямо. Под ухом.

Её словно ударили под дых: из лёгких вышибло воздух. Все звуки вокруг затихли.

Запах гари.

С ужасом, охватившим каждую клетку её тела, Эстер разворачивается и в эту же секунду ощущает, как на спину выплёскивается холодная вода. Клэр с горящей зажигалкой в одной руке и с пластиковой бутылкой в другой отшатывается назад. На её лице – выражение удовлетворения и неожиданности, радость и испуг; как ребёнок, которого поймали прямо за руку, пока он портил вещи себе в угоду.

В вены и мозг словно пускают лёд, когда Эверт касается своих волос.

Почерневшие и обламавшиеся на кончиках, три светлых локона вымокли насквозь, после прилипнув к дрожащей ладони. Жемчужного оттенка волосы, за которыми она усиленно ухаживала вот уже несколько лет, обгорели от пламени. Уничтожено точно не меньше трёх сантиметров.

Внутри что-то сломалось. Как стержень карандаша, упавшего на пол.

Эстер подняла глаза, расширившиеся от шока и огорчения, на Клэр. Бассетт, открыв рот, молчала. На лице Эверт – ничего, кроме глубокого потрясения. Она ощутила, как к сердцу медленно приливает боль.

— Зачем? – тихо, так, чтоб никто не услышал, ровным тоном спросила та. В её голосе – ни капли злобы, ярости, обиды или гнева; ничего, что могло бы выдать её эмоции.

Не рассчитывая на ответ, девушка с разчарованным видом поднялась из-за стола, и, закинув рюкзак на плечо, пошла к выходу из помещения.

— Эстер, постой, – внезапно окликнула её Лесли. — Мы не хотели, чтоб…

— Не хотели, чтоб что? – уточнила она, остановившись на секунду. На глазах вот-вот должны проступить слёзы. Голос скоро сломается от жгучей боли в горле.

Взглянув на одноклассницу, светловолосая тоскливо улыбнулась. В этот момент её глаза заблестели.

— Мне жаль, – только и смогла выдавить Вест.

— Если бы, – проронила Эверт и вышла из столовой.

Моменты, когда она собиралась и уходила, никому ничего не говоря, стёрлись из памяти. Резко стало плевать. На всех. На всё. На каждого. Хотелось закрыться у себя в комнате и никогда больше не выходить, никого не видеть и ни с кем не разговаривать, не принимать таблетки, не пить и не есть. Замуроваться в четырёх стенах и слиться с мебелью, стать элементом декора, на который никто не обращает внимания.

Пелена из слёз застилала глаза. Эстер шла вниз по улице, смотря вперёд и не моргая. Ждала, пока слёзы высохнут: глубоко дышала, запрокидывала голову вверх, делала всё возможное, чтоб ни одна не сорвалась с ресниц. Плакать посреди улицы – удел разбитого и подавленного человека. Являлась ли она таковой?

Морально истощённая, утратившая интерес к жизни, все издёвки и глупые шутки Эстер старалась пропускать мимо ушей, пропускать сквозь себя и не зацикливаться, но с каждым новым днём это давалось сложнее. Сегодня она провалилась. Сегодня она позволила добить себя.

Всегда делала вид, будто всё равно, будто её не тревожит вовсе – задирала нос и слушала, не внимая словам. Какое-то время было безразлично. Какое-то время не задевало. Ни одна насмешка не оставляла после себя следа в памяти, всё забывалось на следующий же день. Пуленепробиваемая. Холодная. Отчуждённая. Кто только не пытался вывести её из себя – практически все лажали, закрепляя за ней звание бесчувственной суки.

Что случилось сейчас?

Она ослабла. Кажется, что-то пошло не так. Кажется, её всё-таки сломали.

Эстер была уверена в том, что это не имеет никакого веса, что травля не ударит по её психике и уж тем более по ней; убеждала себя, что сможет закрыться и верила, что получится выстоять, но, касаясь своих сожжённых волос, девушка чувствовала, как трещит каждая внутренность, готовясь рухнуть.

Ощущения были такими, как если бы рёбра сломались внутрь и несколько раз пробили лёгкое. Казалось, уже невозможно дышать.

Эстер держалась до последнего. До последнего метра, взгляда и вздоха, до запертой двери в своей комнате и до зеркала на столе. Сидя перед своим отражением, она понимала, что всё происходящее сейчас – реально, как никогда. Тишина внутри и снаружи, пустота дома и в голове.

Запуская пальцы в волосы, девушка чувствовала, как двоекратно усиливается боль, что раскалённой лавой растекается в лёгких, выжигая в них дыры. Она будто отравляет душу, впитывается в кожу с таким рвением, что её хочется содрать. Всё, что угодно, лишь бы не чувствовать.

Глаза снова наполняются слезами и Эстер беззвучно выдыхает, до сих пор надеясь на то, что скоро её настигнет спокойствие и рыдать не придётся.

Надежды разбиваются о скалы её собственных эмоций.

«Ты обязана рассказать».

Глаза быстро краснеют. Слёзы стекают по щекам. В абсолютной тишине она слышит звук их падения.

Они выедают кожу, как ржавчина выедает металл; настолько горячие, что, кажется, способны расплавить её лицо. В ней – глубокая проникновенная пустота. Раздирающий на части вакуум, поглощающий всё живое, что ещё оставалось внутри.

Эверт не отводит взгляд в сторону, смотрит прямо в зеркало и наблюдает за тем, как уродливо и мерзко выглядит сейчас – плачущая, жалкая, жалеющая себя, постепенно опухающая и хлюпающая носом. Девушка закрывается руками, пытаясь вытереть мокрые щёки, но это не помогает – Эстер прорывает. Всё, что копилось в ней так долго, наконец дождалось своего часа.

«Почему я?» – заедает в голове. «Неужели я сделала что-то настолько ужасное?».

Самым отвратительным было то, что ответ ей известен. Она знала, почему. Знала, за что. Знала, что сделала. Испытывала чувство вины и продолжала спрашивать.

Обе руки отбрасывают волосы назад и закрывают глаза. Эверт тихо скулит, как раненый щенок, не в силах молчать. Эстер не может успокоиться.

Она тянется к телефону.

«Всё будет иначе, если ты расскажешь».

Под сотню пропущенных сообщений от Эрика. Её терзают сомнения.

«Просто сделай это».

Девушка замолкает, стискивая зубы и переводя дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох. Палец зависает над кнопкой отправки голосового сообщения.

«у тебя всё в порядке?».

Она начинает запись.

— Я не… я не знаю, что со мной, – воздуха в лёгких катастрофически не хватает, голос дрожит и ломается. Около трёх секунд Эверт молчит, с целью подавить новый приступ слёз. — Мне так… никогда… – заикаясь, Эстер не может подобрать слов. — Я никогда не чувствовала себя так паршиво, и просто… просто, блять, отвратительно.

Светловолосая вытирает лицо рукавом свитера и начинает перебирать волосы, говоря тише.

– Понятия не имею, почему так… почему всё выглядит таким ужасным. Мне начинает казаться, что…

На этом моменте она разрыдалась в голос, и, ладонью прикрыв рот, погасила экран телефона, тем самым помешав отправке сообщения.

Нет, ни в коем случае. Никто не должен был узнать.

Задыхаясь, она взвыла. Дрожь прошила всё её тело, и теперь, раскачиваясь на стуле и обхватывая голову руками, Эстер сдалась, дав волю чувствам. Виски вновь начали пульсировать. Физическая боль глушит все её эмоции, а через час сводит их к минимуму.

Обессиленная, Эверт безжизненным взглядом впивалась в потолок. Вновь тишина. Молчали все – люди за окном, голоса в голове, молчала она сама. Только котёнок, сопевший на подушке, зевнул и спрыгнул на пол, зашумев короткими коготками.