— Какого… – только и успевает пробормотать Ричард перед тем, как услышать женский сдавленный крик, как будто чем-то заглушаемый.

— С добрым утром, сука, – выплюнула Гилл, вырывая окровавленный нож из плеча содрогающейся в рыданиях девушки. Кровь густо обтекает лезвие, переливаясь в искусственном белом свете. Рик не может разглядеть жертву: лицо до того сильно искажает боль, что он не в силах различить его черты. Лицо распухшее, лицо красное, лицо мокрое от слёз – слёз ужаса, страха, безысходности.

Он ногами врастает в пол. Способности к речи, действиям, мыслям – они искореняются полностью, как будто и не было. Всё, что остаётся – слабое дыхание.

— Твой дружок, да? – яростно выпаливает Скарлетт, хватая парня, что на вид младше девушки (совсем подросток), за тёмно-русые волосы. Зелёные глаза с длинными ресницами подавленно смотрят в пол, лоб едва морщится. Веки падают, когда его цепляют руки Гилл. Раскрасневшееся лицо изначально имело бежевый оттенок. — Да? – сквозь зубы спрашивает она, поворачиваясь к дрожащей девушке. — Отвечай! – взвизгнула Гилл так, что ему, на мгновение, показалось: уши начинает закладывать.

Как в лихорадке, незнакомка начинает кивать, не переставая трястись от захлестнувшего её страха.

— Отлично, – губы растягиваются в улыбке, что вместила в себе все оттенки безумия. Из груди Скарлетт рвётся смех, больше похожий на характерные звуки асфиксии. — Замечательно, – Гилл грубо толкает парня, что молча ждёт своей участи, пока девушка задыхается от кровотечения, умываясь слезами. Длинные светлые волосы липнут к мокрым щекам. — Так даже лучше.

Скарлетт встаёт. Глаза её бегают из стороны в сторону – ими она ищет что-то, что находит быстро: молниеносно хватает небольшую ёмкость, выполненную из толстого стекла, завинченную пластиковой крышкой. С той же скоростью она надевает резиновые перчатки, что валялись на полу у синего чана, натягивая их по самые локти, затем беря такую же стеклянную бутылку, ничем от предыдущей не отличающейся за исключением цветов стикеров, что были приклеены к крышкам.

— Замечательно, – она продолжает бормотать под акомпанемент из чужих всхлипываний. Гилл говорит на порядок тише, когда садится напротив парня: — Сейчас посмотрим, да, – вновь улыбнулась, после чего взглянула на первую жертву. — Какую выбираешь? – Скарлетт подняла обе бутылки вверх, ожидая ответа. — Ах да, как я могла забыть, – внезапно поморщилась та, опуская одну из ёмкостей на пол крышкой вниз и затем протягивая руку к её рту. С мерзким шипением она отрывает широкую клейкую ленту от опухшего красного лица. — Теперь выбирай.

В эту же секунду полились отчаянные мольбы: «отпустите нас, пожалуйста», «мы никому ничего не расскажем», «только не делайте мне больно» и прочее, прочее, прочее… Звонкий удар по щеке повлёк за собой жалобный всхлип.

— Я не спрашивала, отпускать мне вас или нет, – прошипела Гилл, вдавив пальцы в её подбородок. — Я сказала выбирать.

Дрожа и заикаясь, девчонка выдавливает:

— Первая.

Скарлетт одобрительно ухмыляется.

— Хорошо. Рик?

Она поворачивается к нему. Только в этот момент он понимает, что оцепенение испаряется.

— Принеси камеру, пожалуйста, – попросила она тоном непривычно спокойным.

«Сегодня ты снимешь для меня фильм».

— Нет.

Мир останавливается. В этой короткой фразе, что звоном отбивает свой ритм по вискам, он не узнаёт самого себя.

— Мне показалось? – не узнаёт его, похоже, и Скарлетт.

— Я не собираюсь снимать это, – отчеканил Баркер, тоном дав понять: это – окончательное решение.

— Ты уверен? – с тем же спокойствием интересуется Гилл, как бы давая ему второй шанс, время передумать. Молчание служит ответом. — Хорошо. Значит, первая.

Резким движением она срывает ленту и со рта паренька, всё ещё неестественно молчаливого. Вновь оттягивает за волосы, и, когда рот приоткрывается, без всякой осторожности вливает в горло серную кислоту.

У Баркера внутри что-то рушится.

Он видит, как глаза в адской агонии закатываются ко лбу, изо рта сочится белая пена, а тело парня начинает биться в неконтролируемых конвульсиях. По ушам вновь ударяет крик – истошный, очевидно раздирающий глотку. Стены сотрясаются от обилия разнообразных звуков: смеха Скарлетт, мучительных рыданий девушки, и… Кажется, он и сам близок к тому, чтоб потерять сознание, рухнув на пол, но неожиданно накатившая тошнота его отрезвляет.

Тело всё ещё бьётся, живая жертва всё ещё задыхается. Пена обращается красной, когда он, связанный, обессиленно валится набок. В стеклянных глазах лишь белизна с закатившимися зрачками, лишь тонкая влажная дорожка на остатке щеки.

Кислота выела нижнюю половину лица до самой кости. Одежда прожжена ею же.

А его телом завладевает нерешимость: словно туго перетягивает дыхательные пути шнуром, вызывая онемение во всём теле, блокирует мыслительные процессы посредством отрезания мозга от кислорода. Ему действительно не кажется?

Не в силах втягивать воздух в лёгкие, он исступлённо вглядывается в труп, валяющийся в луже, всматривается в кости, что выглядывают из слоёв разъеденной плоти, созерцает навсегда застывшее выражение чудовищной, невыносимой боли, и… Сколько это длилось? Господи, нет.

Нож в руке Гилл смотрится до чёртиков естественно.

— Пеняй на себя, дорогая, – скалится Скарлетт, смотря на сходящую с ума девчонку, что начинает ёрзать и бить связанными ногами по полу. — Ты сама выбирала, правда же? – она демонстративно откручивает крышку второй бутылки и делает небольшой глоток. — Вода, к слову, с лимоном. Снижает сахар и ускоряет метаболизм.

Скарлетт снимает толстые перчатки, швыряя их к ногам мёртвого парня. С видом наиболее обыкновенным она любуется выжженными дырами на белом лице, взглядом изучает тело – как мусор или груду бесполезного хлама, что вот-вот подвергнется утилизации. На ней – ни тени удовольствия, радости или других положительных эмоций, только лишь сосредоточенность. Пугающе глубокая задумчивость.

Ричард незаметно для себя самого сползает по стене. Почти задыхается.

— Да ну, чего разнылась? – весело интересуется та, вновь опускаясь к ревущей девушке. — Эй, ты что? – кровь, что заливала плечо, останавливалась медленно. Было видно: жертва слабла по мере того, как та покидала сосуды через рваную рану – попытки сопротивления вот-вот сойдут на нет. Впрочем, как и её визги. — Милая, не стоит, правда, – Гилл вытирает слёзы с мокрых щёк тыльной стороной ладони, волдыри на которой Рик заметит только несколько часов спустя. — Хочешь, чтоб я тебя отпустила?

Девушка начинает кивать: без остановки, изо всех оставшихся сил. В её расширяющихся глазах мелькает искра надежды: крошечной, но до ужаса яркой.

— Отпустить?

В ответ Гилл получает кивки ещё более энергичные. А затем, всего какую-то секунду спустя, резко мрачнеет. Звонкий удар отрезвляет помутнённое сознание.

Баркер вздрагивает.

Скарлетт бьёт её по лицу так, что та падает, а затем, с остервенением, вбивает носки незашнурованных ботинок в рёбра.

Забавно, как за полчаса из изящного создания в платье «от-кутюр» Гилл превратилась в тварь в человеческом обличии, одетую в огромную стянутую футболку, впитавшую кровь, и тяжёлые блестящие ботинки.

Скарлетт наносит удары, кривясь от напряжения, пинает ослабевшую девчонку, что уже больше не всхлипывает, как чёртову игрушку, и наверняка грезит о хрусте её костей. Бьёт по бёдрам, животу, грудной клетке так яростно, что даже проскакивает мысль: не прикончит ли она её раньше, чем доведёт задуманное до конца?

Волосы, выбившиеся из причёски, падают на мокрый от пота лоб, и Гилл быстро сдувает их с лица, вслушиваясь в равный плаксивый скулёж, исходящий снизу. Сердце колотится, а девчонка, уже не хныча, умоляет остановиться.