А Давид остался один, с жутким ощущением безысходности и беспомощности. Нужно было уходить отсюда, чтобы теперь точно быть с Милой и принять ее судьбу, а в случае, если она, если ей… В случае, если ей не суждено остаться в живых, участь Давида была решена. Он попросит о развоплощении. Хотя… существовал еще один способ, оставалось только решиться использовать еще и эту возможность…

Белоснежные Врата обжигали своим светом, и Давид жмурился, пытаясь хоть на миг отстраниться от лучей, и в тоже время неосознанно тянулся к ним, будто они наполняли собой какую — то пустоту в его душе. Он часто видел эти Врата, но никогда они не казались ему настолько светлыми и чистыми. Врата, как Врата. Самые обычные двери в самый обычный Рай. И только сейчас он, наверное, понял, насколько недоступна теперь для него эта обитель. Одно дело было знать, что ты никогда сюда больше не попадешь, вот за эти сияющие ворота, и совсем другое физически прочувствовать, что доступа больше нет и не будет. И тем не менее, именно за этими воротами жила последняя надежда Давида.

Он стоял и не знал, что ему делать, как вообще не знал, увидит ли кто — то его, а через несколько мгновений все его тревоги разлетелись как стая перепуганных птичек, потому что Врата стали отворяться. Давид замер, ожидая, кто же выйдет к нему, и с какой целью. Прогонят? Посмеются? Помогут?

И когда из Врат вышел Гавриил, Давид крепко зажмурил глаза, не в силах смотреть на слепящую белизну его крыльев. Сам Гавриил пришел к нему, и оставалось только гадать: дадут ли ему помощь здесь или же его ждет смерть? Он был недостоин того, чтобы просто стоять рядом с Гавриилом рядом и все же. Все же он был здесь для того, чтобы вымолить шанс для Милы и Адама, а значит, был обязан пойти для этого на все.

— Открой глаза, Давид, — раздался тихий и спокойный голос Гавриила и Дав перестал жмуриться.

Теперь Высший Архангел предстал перед ним в виде обычного человека, и его свет уже не так слепил Демона, но все равно, любой, кто увидел бы их со стороны рядом, понял бы, насколько они разные.

— Я знаю, зачем ты здесь, Давид, — Гавриил сложил руки перед собой и окинул Демона долгим изучающим взглядом. — И я знаю, что ты сегодня уже просил помощи.

От этих слов внутри Дава разлился жгучий стыд, который, правда, довольно быстро ушел, будто стыдиться было не нужно, а Гавриил произнес, словно знал обо всех чувствах Давида:

— Не нужно стыдиться этого, Давид. Я на твоем месте поступил бы точно также, поверь мне.

Дав нахмурился, вглядываясь в глубокие и усталые глаза Архангела.

— Ты бы тоже обратился за помощью в Гадес? — удивленно спросил он, слыша, как абсурдно звучит этот вопрос.

— Нет, Давид, — ни капли, не удивляясь вопросу, ответил Гавриил, — Я бы обратился за помощью к своим, а то, что теперь тебя демоны во главе с Сатаной «свои», не стоит сомневаться.

Он снова помолчал, произнеся эту совершенно очевидную истину, и задумчиво склонил голову набок.

— И, как бы это тебя ни отвратило от нас еще больше, но мы не можем тебе помочь, Демон порока.

Давид вскинул голову, потому что этот удар был для него совершенно неожиданным. Только не так быстро! Только не так мгновенно отнять надежду на помощь! Это жестоко!

— И дело не в том, что мы не хотим. Как раз Рай заинтересован в том, чтобы Адам выжил как никто иной, но мы не можем. Так сошлись все обстоятельства. Помочь себе может только сам Адам, когда в нем перестанут бороться все сущности и возобладает какая — то одна. И если это будет правильная сущность, он останется жив. Если нет — в его существовании нет смысла.

Гавриил поднял вверх руку, давая понять, что не закончил, и Дав, с губ которого так и рвались вопросы, не стал задавать их.

— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что любая жизнь имеет право на существование, и ты прав, но есть одно весомое «но». Это не тот случай, Давид, поэтому я могу сказать тебе только одно: Адам сам будет волен выбрать свою судьбу, и он выберет ее в ближайшее время, а пока, — Архангел развел руками, — Пока нам остается только ждать, а сейчас мне нужно идти, прости.

Гавриил развернулся и, больше не прибавив ни слова, скрылся за воротами, оставив Давида стоять и смотреть ему вслед ненавидящими глазами. Сколько он так стоял, он и сам не знал. На него просто нашло какое — то блаженное оцепенение, в котором не хотелось ничего: ни думать, ни идти куда — то, ни говорить с кем — то. Он все стоял и смотрел на Врата, ощущая, как с каждой секундой он все дальше от них. И зная, что это был последний раз, когда ему дали возможность прийти сюда, а потом повернулся и направился прочь.

Ему предстояло вернуться на землю как можно скорее, чтобы увидеть Милу, побыть с ней, прочувствовать ее запах, кожу под пальцами, запечатлеть образ. Он разучился молить, и он не мог молить Адама, чтобы тот дал возможность им обоим с Милой выжить, потому сегодня понял одну вещь: это будет только выбор его сына, в который отказывались вмешиваться и силы Рая, и силы Ада. И значит оставалось только ждать того, когда Адам сделает этот выбор.

Давид и сам не понял, как оказался у дверей в больницу, наверное, выполнял все действия автоматически. На улице все также бушевала безумная непогода, и было неясно, какое именно время суток сейчас. Да это было и не важно. Толкнув перед собой стеклянные двери, Давид вошел в холл больницы с одним осознанием: надежды на кого — то у него больше не осталось…

========== Глава 13 ==========

Сколько прошло времени с тех пор, как Мила оказалась здесь, по его вине, Давид не знал. Каждую минуту он ожидал, что ему скажут, что Милы больше нет. Надежда на то, что все окончится хорошо, таяла с каждой секундой, а ожидание беды убивало одним только фактом своего существования.

Давид сидел возле постели Милы, подперев ладонями подбородок и глядя только на лицо любимой, которое было пепельно — серого цвета. Как бы ему хотелось сейчас оказаться на ее месте, он бы даже готов был умереть, чтобы только она могла выздороветь, лишь бы ему знать, что с ней все будет в порядке. Дав протянул руку и взял ледяную ладонь Милы. Она казалась такой хрупкой и невесомой, что становилось страшно от одного взгляда на эти прозрачные пальцы, которые он держал в своей ладони, но он все равно чувствовал, как под его горячими пальцами бьется точка ее пульса, и это было самое желанное ощущение. Демон настолько ушел в свои мысли, что не сразу заметил, как веки девушки затрепетали, и она приоткрыла глаза.

— Давид, — почти беззвучно прошептали ее пересохшие губы, но Демон расслышал. Его взгляд метнулся к лицу любимой, потому что он был готов даже к тому, что сейчас поймет, что ему показалось. Настолько сильно он хотел, чтобы это оказалось правдой, но Мила смотрела на него потухшими глазами, которые блестели в скудном свете больничных ламп, а в глазах ее плескалась любовь. Темная, мрачная, нежная… Такая нужная ему любовь.

— Мила! — он шепнул ее имя, опускаясь перед ней на колени, и заглянул в темноту в ее взгляде. Пытаясь привыкнуть к ней и пытаясь принять. Пытаясь поверить в том, что темная сущность Адама победила, и в тоже время отрицая этот факт, как будто не желая его. Это был выбор его сына, и назад дороги не было. И пусть Давид понимал, что именно сейчас жизнь Милы и жизни его сына ничто больше не угрожает, все внутри Демона восставало против. Только сейчас он осознал, что выбор сделан. Жребий брошен и остается только ждать.

— Я люблю тебя, — шепнула Мила, с трудом делая вдох, и едва улыбаясь одними губами, как будто не хотела позволить улыбке осветить ее взгляд, в котором навечно поселилась Тьма.

— Я тоже тебя люблю. Если бы ты только знала, как сильно я тебя люблю! — шептал Дав, покрывая поцелуями тонкую кисть любимой.

Если бы только любовь умещалась в словах, если бы было такое слово, которое могло бы донести до нее все те чувства, что он испытывал к ней, он бы сказал его, но то жгучее чувство любви, которое пылало под его кожей, невозможно было облечь во что — то. И пусть эта любовь была порочной, демонической, пусть она была не той любовью, которая так сильно ценилась у ангелов, он ни за что бы не променял ее ни на одно богатство мира. Была ценна только Мила: ее аромат, ее кожа под пальцами, ее хрупкая, почти прозрачная ладонь…