Уже 14 марта Роман сообщал о новых хлопотах: по царскому указу велено высылать в Воронеж к 26 марта «кумпанщиков» «для провожжения и отдачи на Таганрог в морской караван караблей». По словам стряпчего, он скрывался «от той напасти, избегая и ухараниваяся от присланных приставов по два дни»34.

В письме 26 марта Р. Фомин снова умолял тихвинского архимандрита поторопиться с поставкой солдат, поскольку воевода князь И. Ю. Трубецкой «вельми гневен» и собирается за непоставку солдат к сроку отписать на государя все монастырские вотчины35.

Лишь 8 апреля даточные солдаты от Успенского Тихвинского монастыря предстали перед новгородским воеводой; по словам Р. Фомина, едва ли не последние среди всех новгородских монастырей. Воевода устроил разнос тихвинскому стряпчему и отказался их принимать: «Мне-де указ государской как нарушить, где ваши власти по се время с такими людьми спали? А ныне-де за указом государским и после срока присланных ваших людей не приму ни единого человека, тотчас пошлю отписать ваши монастырские вотчины и угодья без всякой пощады, вы-де одне хощете образцом». Даже власти пустынного и отдаленного Александро-Свирского монастыря, – горячился воевода, – и те «прежде всех монастырей своих людей к отдаче поставили, потому архиерей и все монастыри, а ваши-де не знаемо где были». Стряпчий сообщал в монастырь, что во все пятины посланы дворяне и подьячие, чтобы отписать на государя поместья и вотчины тех собственников, которые не выставили солдат к указному сроку36. Воевода князь И. Ю. Трубецкой изо всех сил старался набрать солдат, но обучить их должным образом времени не хватило37.

Рост налогов и повинностей приводил к ссорам и конфликтам среди подданных, которые старались уменьшить свои беды за счет других налогоплательщиков или соседей. Накануне войны на тихвинского архимандрита поступил новый донос: дворяне Обонежской пятины подали новгородскому митрополиту заручную коллективную челобитную38, о чем сообщал Р. Фомин в своем письме от 25 февраля. Дворяне затянули с подачей челобитной, по-видимому, потому, что собирали многочисленные рукоприкладства: владыка рассмотрел челобитную лишь 13 апреля 1700 г.

Челобитную подписали пятеро дворян Борановых, девятеро Качаловых, пятеро Унковских, четверо Теглевых, по три представителя из семей Дубасовых и Ушаковых, по два от Козодавлевых, Амиревых, Колюбакиных, Базловых, Мартемьяновых, Бухариных, Обернибесовых, Резановых, а также представители других дворянских родов – всего 55 человек. Представительный состав подписавших объясняет, почему челобитная, составленная в январе 1700 г., была подана с опозданием на несколько месяцев. Это была не просто жалоба какой-то одной обиженной дворянской семьи, а мнение значительной части дворян Обонежской пятины.

Один из дворян, подписавших челобитную, – прапорщик Елизарий Козодавлев – имел личные счеты с тихвинским архимандритом. В 1698 г. в Успенский Тихвинский монастырь было сослано сто стрельцов – участников восстания 1698 г. Для их содержания в монастыре соорудили острог, а надзирать за узниками было поручено Е. Козодавлеву. Елизарий вел себя безобразно: бражничал и выпускал из заключения тех поднадзорных, которые умели шить и петь: «Портные швецы шили на него платье, а песенники пели ему песни по многие времяна». Стрельцы не считались с тем, что они находятся в святой обители, и, «напився хмельнаго пития до пьяна», устроили «безчинья в монастыре, песни поют с припляскою».

Со временем Елизарий совсем распоясался, грозил монахам бердышом, «хотел сесть среди монастыря и по вся дни пить», «бранил неподобною бранию архимандрита Боголепа» и при свидетелях говорил: «бес-де нас сюды занес». Но главную опасность представляло бесконтрольное перемещение опальных стрельцов по ночам, в результате чего обнаружилось, что «в передней келарской келии окончина розломана вся без остатку, и в заднюю келарскую келию наличка у замка и з гвоздем выволочена, и келия отворена». Возможно, тогда монастырским властям пришлось припрятать свои святыни, неприкосновенный денежный запас и столовое серебро в более надежное место39 (об этом еще пойдет речь ниже).

Со временем личные обиды отдельных дворян соединились в коллективный донос на архимандрита Боголепа. Челобитчики обвинили его в том, что он живет «в братстве и со крестьяны безо всякого разсудку» и «правых бить велит без пощады». За этим общим заявлением следовали конкретные обвинения: вопреки царскому запрету на каменное строительство в монастырях в связи с возросшими расходами на строительство Азовского флота и иными государственными расходами, Боголеп без доклада царю, патриарху и своему владыке «завел в монастыре и за монастырем каменные и деревянные многия строения», отчего многие крестьяне будто бы разорились.

Другое обвинение касалось жестких методов управления: тихвинский архимандрит запретил всякие жалобы на свои действия, пригрозив тем, «хто пойдет на меня бить челом, и я-де того на монастырских или на наемных лошадех велю догнать верст за сто или болши и, поимав, привесть в монастырь, и велю ему руки и ноги переломать, и посадить в такое место, что по смерть света не увидит». А на тех, кто осмеливался противоречить, он «на всех осердитца и не велет пущать в монастырь», а иных велел высылать из церкви и не пускать на постой на Тихвинском посаде.

Особую ненависть у дворян-челобитчиков вызвал доверенный человек Боголепа старец Герман Агеев, которому прежний новгородский митрополит Корнилий запретил жить в Успенском Тихвинском монастыре. Утверждали, что Герман у Боголепа был «в первенстве», притеснял и мучил посадских людей и крестьян, «отнял» жену у собственного сына и «резал» монаха соседнего Никольского Беседного монастыря. Во всех монастырях, где он ранее жил: в Троице-Сергиевом, Макарьевском Калязине, Саввино-Сторожевском, Новгородском Деревяницком «и в ыных, а везде без плутки своей и за воровство бит, ни откуль добрым порядком не выхаживал».

Далее челобитчики обвиняли Боголепа в потворстве старообрядцам: он-де не донес митрополиту на извет попа Пашского погоста о том, что его прихожане «не исповедываютца и противятца церкви святой, а причащаютца в хлевах». О том же доносил и игумен Палеостровского монастыря – в се это Боголеп будто бы оставил без должного внимания. Челобитчики просили «переменить» Боголепа и быть на его месте архимандриту Духова монастыря Феодосию, постриженику Успенского Тихвинского монастыря; также просили «вывесть» из обители «ведомого вора» монаха Германа, а монастырского казначея Геронтия «счесть» в расходе монастырской денежной казны.

Решение митрополита Иова 19 апреля 1700 г. по этой челобитной свелось к назначению в Успенский монастырь нового келаря Симеона, что свидетельствовало об озабоченности владыки, в первую очередь, финансовым состоянием обители, а может быть, и нарушением царского указа о запрете каменного строительства в монастырях. Иные обвинения дворян-челобитчиков митрополит Иов отложил для дальнейшего рассмотрения, что указывало на нежелание владыки немедленно расправиться с тихвинским архимандритом40.

Для оправдания перед митрополитом Боголеп был вызван в Новгород, где прожил «многое время».

Одновременно с дворянской челобитной на тихвинского архимандрита были поданы еще три коллективные челобитные: от братии Успенского монастыря, от посадских людей Тихвинского посада и от крестьян и бобылей монастырской вотчины. Для розыска по делу митрополит послал в монастырь игумена Нередицкого монастыря Филарета, дьяка владычного Казенного приказа Ивана Богдановича Сназина и подьячего Ивана Протопопова. Боголеп сумел организовать встречные челобитные от части своих монахов, а также от тихвинских посадских людей и крестьян с утверждениями, что доносы на их настоятеля были составлены без ведома челобитчиков. Этот формальный повод, по-видимому, и помог прекратить все обвинения против тихвинского архимандрита41.