– Он перевел, помните, слово «дантист» как «специалист по Данте»! – кричала Гюзель.

– Он сказал, они все тут ходят на симпозиуме такие гордые, потому что дома бегают на четвереньках! – вторил ей Михаил.

– Она сказала, эта пара олицетворяет, к сожалению, советскую науку, жена хромая на правую ногу, он на левую!

Оба были в ударе. Михаил вдруг сообщил, что вычислил, куда похитители спрятали знаменитого итальянского министра, и по этому поводу он уже звонил в Москву.

Гюзель спросила, его найдут?

– Вряд ли, покачал головой Михаил, я передал адрес, но кому передал! Они дальше себя это не пустят, в этом загвоздка.

Софа про себя отметила этот факт, подумав:

он что, медиум?

– Вот загадка так загадка, телефон, – внезапно сказал Михаил неизвестно кому. – Где взять телефон итальянской полиции. И как им сообщить по-итальянски адрес.

И он странно посмотрел искоса на Софу.

– То есть как, – не отставала Гюзель, – как это, вы знаете адрес?

– Адрес да, но его сейчас уже убили, несут в багажник автомобиля и бросят машину на улице.

– Ну допустим, – Гюзель даже засмеялась, – допустим, вы сообщите им адрес.

– Да, – как бы нехотя отвечал Михаил.

– И, —

– И толку что. Я сообщил уже. Они даже не передадут в Италию. А я не знаю телефонов, надо было посмотреть хотя бы телефон «Коррьере».

– Коррьере делла серра, – автоматически откликнулась считчица, впервые самостоятельно вступив в разговор.

– Вот именно. Там должны быть контактные телефоны. Вы говорите по-итальянски, считчик?

Софа ответила:

– Нет еще.

Это прозвучало значительно.

– Гм! – Гюзель даже подавилась от волнения. – А почему?

– Я не знаю грамматики.

– Парла итальяно? – спросил М. торжественно.

Софа ответила довольно тихо:

– Поко-поко.

– Не понимаю, – искренне и восторженно засмеялся Михаил. – Аллегро мо нон троппо и анданте кантабиле, это все. Из музыки.

– А что вы, Софа, сказали? – поинтересовалась Гюзель.

– Да ничего особенного, – ответила Софа после длинной паузы.

– Миша, а вы что-нибудь еще предвидели?

– Кое-что.

– А именно, – настаивала Гюзель.

– Ну что вас интересует? Какая область?

– Ну… к примеру, как будет с моей книгой? Это можно узнать?

– С вашей книгой все будет в порядке, но позже.

– На сколько позже, это важно.

– Лет на… на несколько.

– Лет? – изумилась Гюзель. – Лет? Да она у них в плане на этот год, понимаете? В плане стоит. Они поставили, потому что это сенсация, сказали.

– Ну вот и хорошо, – мирно ответил Михаил. И они опять заболтали о казусах издательского дела. Какие-то патологические балаболки. Тем не менее, дойдя до дома и подступив к лифту, они оба какими-то остановившимися глазами стали смотреть на считчицу. Гюзель деловито, как бы взвешивая в уме варианты использования ее феноменальной памяти, а Михаил (уже) туманно и растроганно.

«Этого еще не хватало», – подумала считчица.

Тем не менее она спокойно вышла на своем этаже, сказавши «ну пока».

За завтраком вся тройка собралась снова. Гюзель без умолку трещала о прочитанной книге, Михаил просил ее на денек, но Гюзель собиралась вернуться к особо важным местам, которые она промахнула в азарте, не подозревая, насколько они важны. Михаил весь трепетал от страсти якобы к книге. Гюзель грелась в лучах мужского интереса, сама будучи женщиной обделенной (явно), отсюда была живость, нервозность, покусывание и облизывание губ, многоглаголание, ерзанье на стуле, она все время жестикулировала, трогала Михаила, касалась его плеча и зырила ему прямо в глаза своими черными глазками. Михаил тоже жарился на медленном огне и посматривал на считчицу, как бы смазывая ее на ходу продолжительными взорами. «Упаси господи», – думала считчица.

После завтрака они все втроем опять оказались у лифта.

– Погуляем вместе перед работой? – предложила Гюзель.

– Как вы? – обратился Михаил к считчице.

– Не могу, – быстро ответила та.

– Что так?

Но считчица не реагировала, она молчала, проклиная судьбу.

– Ну я тогда жду вас, Миша, пройдемся у моря, – сказала Гюзель. – Возьмите зонтик, будет дождь.

– Софа, ну что же, – заныл Михаил. Считчица отрицательно покачала головой.

– Полчаса вам полезно, – продолжал умолять Михаил.

– Нет.

Тут подошел лифт, и Софа благополучно вышла на своем этаже.

К обеду она не появилась. Ее телефон начал трезвонить через час и звонил без передышки. Софа сначала хотела перевести регулятор громкости, а затем нашла за письменным столом розетку и отогнула один проводок. Аппарат умолк.

К вечеру постучались в дверь.

– Софа! – приглушенно прокричала Гюзель из-за притолоки. – Софа, что с вами? У вас ключ в замке, – забубнила она после паузы (видимо, проконтролировала замочную скважину). – Софа! Вы живы?

– Я заболела, – наконец крикнула Софа. В коридоре начались переговоры. Видимо, они оба приволоклись под дверь.

– Но нельзя же не есть, – глухо завопила Гюзель. – Врача надо! Врача!

– Можно! – крикнула Софа.

– Принесу вам ужин? – вопросительно провизжали в коридоре.

Софа с ненавистью смотрела на дверь.

– А телефон, вы не подходите к телефону! Миша что-то важное хотел вам сказать!

– Нет! – рявкнула Софа. – Сломан телефон!

Они посовещались.

– Мастера надо, мастера завтра! – издалека зарокотал Михаил. – Телефонщика!

– Простите! – вдруг сказала Гюзель в самую дверную щель. – Я вас заговорила, наверное, теперь я молчу! Молчу! Вы отдыхать приехали? А? Тяжелая работа, – сказала она в сторону.

Потом они еще разок постучали и удалились. Утром, после завтрака, опять забарабанили в дверь.

– Врач, откройте.

Софа ответила:

– Не надо! Спасибо!

– Не надо ей, – кому-то объясняя, сказал голос.

Затем закричала Гюзель:

– Софа, это просто врач! Вы что! Врач!

– Спасибо, я в порядке! Опять переговоры.

– Вам тут завтрак! Оладушки со сметаной! Поставили у двери!

Молчание. Удалились наконец.

Тем не менее надо было как-то функционировать. Софа собралась и встала у окна. Если все будет как обычно, горизонт расчистится.

Так и произошло. Отбрасывая тень, выполз Михаил. За ним выскочила Гюзелька. Они повернулись лицом к фасаду и начали считать этажи, добираясь глазами до ее окна.

Софа быстро вышла. Заперла номер и пулей сбежала по лестнице в столовую, съела то, что осталось на столе, – яйцо, холодную кашу и хлеб с сыром. Официантки собирали посуду. Фу, пронесло.

Затем Софа проверила, чист ли горизонт, выкатилась в город, побежала на электричку, проехала одну станцию и там села у реки, подстелив казенное покрывало с кровати. Почва действительно еще не прогрелась, хотя был теплый солнечный денек.

Река пахла тиной, открылись какие-то дальние леса, редкие облачка стояли над миром. Орали чайки. Тишина, покой.

В голове у Софы проносились монологи, черт бы ее побрал, Гюзельки. «В двенадцатых годах единичные случаи каннибализма, апрельских санных подледных погребений в овраг, то есть аналог палеообрядов, сатыы былыт, куйаас, внурук, урбэлээх, бляа», – думала Софа.

– Да! (встревал Михаил) – аналоги-аналоги. Я вычислил адрес по карте Рима, но невозможно передать! Скоро обнаружат, тогда!

– Уус, чыггыч милк шамсан. (Это Гюзелька проклятая.)

– Явки их не обнаружены, хотя работают карабинеры всех провинций!

– Поговорка в словаре Даля насчет саней, послушайте (визжит Гюзель). Встал не так и запряг не так, сел не так и поехал не так! Заехал в овраг, не выедет никак! (Захохотала.) Похороны, похороны!

Софа разделась, сняла с себя лифчик и подставила свое зимнее тело теплому солнышку, хотя иногда поддувал ветерок. Затем подошел человек в полузимней темной куртке, сел рядом, поговорили, он пригнал лодку, поехали на недалекий остров, зашли в кусты, он постелил куртку, легли, совокупились, после чего он высадил Софу с лодки на то же место. Опять поговорили, Софа дала рыбаку ошибочное название дома отдыха, не тот номер комнаты и не то имя (Марфа). А затем (дело шло к послеобеденному времени) они зашли в бар при станции, выпили по бокалу вина, он купил и поставил перед Софой малиновое желе преотвратного вкуса. Софа для приличия съела. Рыбак явно не хотел покидать Софу, все договаривался о встрече сегодня вечером. Он собирался взять ключ у друга от лодочного сарая. На всю ночь не смогу, жена ревнивая. Свой адрес он не дал. Затем они расстались на улице, он все не мог отлипнуть. Софа пошла прочь, тут же подвалил следующий, в пиджаке, навязался провожать, пригласил в тот же бар. Опять сели, ели, пили, все это тянулось, затем на вечерней заре, при негаснущем закате пошли в дюны, теперь уже на покрывало.