После бесславного возвращения Васильчикова Столыпин и Глебов сами отправились в Пятигорск, чтобы распорядиться перевозкой Лермонтова, оставив Васильчикова и Трубецкого с пострадавшим. Поэт лишь через четыре с половиной часа после ранения был доставлен в Пятигорск на телеге слугой Лермонтова Иваном Вертюковым и слугой Мартынова Ильей Козловым.
Но когда же наступила смерть?
Этот вопрос не так прост, как кажется на первый взгляд.
Официальная точка зрения современных литературоведов указана в Лермонтовской энциклопедии: «Лермонтов скончался, не приходя в сознание, в течение нескольких минут»[182]. Иными словами, говоря медицинским языком, у него наступила клиническая смерть в течение 15 минут после ранения.
Указанная точка зрения базируется преимущественно на рассказах Глебова и материалах сфальсифицированного и необъективного следствия. Данная версия о быстром наступлении смерти Михаила Юрьевича была выгодна не только Глебову, но и всем секундантам, ибо:
а) снимала с них ответственность за то, что они не побеспокоились о приглашении доктора на дуэль (при мгновенной смерти доктор бы не помог);
б) оправдывала их медлительность и нерасторопность, приведшую к тому, что Лермонтов больше 4 часов пролежал в поле без оказания помощи (не все ли равно, когда убитого привезли в Пятигорск?).
Однако существует и противоположная точка зрения, утверждающая, что поэт жил значительно дольше — от одного до четырех часов после ранения.
Он был действительно без сознания, через некоторое время перестал подавать внешние, видимые, признаки жизни. Но ведь секунданты не имели абсолютно никаких, даже примитивных, медицинских знаний и навыков. Поэтому при глухости тонов сердца и низком артериальном давлении у раненого Лермонтова секунданты вполне могли ошибиться в определении времени наступления смерти. И они, дежуря в тот вечер при пострадавшем, действительно несколько раз сомневались: мертв ли Лермонтов или еще жизнь теплится в нем? Биограф Лермонтова П. А. Висковатов описал эпизод, случившийся с Глебовым и пересказанный последним Эмилии Клингенберг. Тело Лермонтова длительно лежало под дождем, накрытое шинелью, покоясь головой на коленях Глебова. «Когда Глебов хотел осторожно спустить ее (голову), чтобы поправиться — он промок до костей, — из раскрытых уст Михаила Юрьевича вырвался не то вздох, не то стон; и Глебов остался недвижим, мучимый мыслью, что, может быть, в похолоделом теле еще кроется жизнь»[183]. Подобный же звук, напоминающий стон, вырвавшийся из груди Лермонтова, слышал позднее Васильчиков, сменивший на посту Глебова и дежуривший у тела поэта в сроки от двух до четырех с половиной часов с момента окончания дуэли. После этого звука, как вспоминал Васильчиков, они вместе с Трубецким «несколько минут были уверены, что Лермонтов еще жив»[184]. Некоторые ученые с осторожностью предполагают, что звуки, которые слышали секунданты, могли быть обусловлены выходом спертого воздуха из груди Лермонтова.
Существует показание слуги Лермонтова, молодого гурийца Христофора Саникидзе: «При перевозке Лермонтова с места поединка его с Мартыновым в Пятигорске (при чем Саникидзе находился), Михаил Юрьевич был еще жив, стонал и едва слышно прошептал: „Умираю“; но на полдороге стонать перестал и умер спокойно…»[185]. Многие историки подсмеиваются над якобы нелепым приказанием убеленного сединами коменданта Пятигорска полковника Ильяшенкова отправить «убитого» Лермонтова на гауптвахту. В свете изложенного, становится очевидным, что коменданту кто-то доложил, что Лермонтов на дуэли ранен, но жив.
Наконец и некоторые ученые-медики, например С. П. Шиловцев[186], подвергают критике официальный взгляд, что Лермонтов умер мгновенно на месте поединка, и утверждают, что раненый жил еще несколько часов после выстрела убийцы.
Тем не менее, ранение Лермонтова было смертельно опасным, и привезли его на свою квартиру, во флигель Чиляева, уже мертвым. Остается лишь гадать, сколько часов или суток прожил бы еще поэт, окажи ему своевременную врачебную помощь.
Страшная весть о смертельном ранении Лермонтова мгновенно разнеслась по Пятигорску. Уже в ночь с 15 на 16 июля люди устремились на квартиру убитого. Офицер А. Чарыков вспоминал: «…на самой окраине города, как бы в пустыне, передо мною, в моей памяти, вырастает домик, или, вернее, убогая хижинка… направо, в открытую дверь увидел труп поэта, покрытый простыней, на столе; под ним медный таз; на дне его алела кровь, которая несколько часов еще сочилась из его груди»[187]. К убитому приходило много дам, поклонниц, которые плакали и мочили свои платки в крови поэта, продолжавшей обильно сочиться из неперевязанных ран.
Михаил Глебов поздно вечером 15 июля явился к коменданту города В. И. Ильяшенкову и первым из участников трагедии доложил о дуэли. Он был сразу же арестован как секундант Мартынова. Вскоре пришли на квартиру к самому Мартынову и увели его под конвоем. По Пятигорску затем долго ходили слухи, что якобы Николай Соломонович намеревался сразу после дуэли сбежать к чеченцам. На следующий день, 16 июля, арестовали Васильчикова, который объявил себя секундантом Лермонтова.
Медицинское освидетельствование тела умершего было произведено дважды. Оба раза его выполнял ординарный врач Пятигорского военного госпиталя 30-летний Иван Егорович Барклай-де-Толли (дальний родственник знаменитого полководца). Первый осмотр тела ординатор сделал в ночь после дуэли, в первые часы наступившего 16 июля. На основании внешнего осмотра трупа, проведенного во флигеле Чиляева, Барклай-де-Толли выдал медицинское свидетельство № 34, в котором говорилось, что «Тенгинского пехотного полка поручик М. Ю. Лермантов застрелен на поле, близ горы Машука, 15 числа сего месяца, и, по освидетельствовании им, тело может быть предано земле по христианскому обряду». В этом свидетельстве о смерти нет описания ран. Предполагают, что составлено оно по просьбе друзей поэта, которым необходимо было начать хлопоты для погребения по христианскому обряду. Получить разрешение на это было трудно, ибо убитые на дуэли приравнивались к самоубийцам.
Однако в связи с заведенным по случаю насильственной смерти делом, потребовалось второе медицинское освидетельствование — более полное (очевидно, первым заключением остались недовольны). Второе освидетельствование выполнил 17 июля все тот же Барклай-де-Толли, в присутствии плац-майора Унтилова, жандармского подполковника Кушинникова и других официальных свидетелей. Составленное «Свидетельство № 35» гласило: «…При осмотре оказалось, что пистолетная пуля, попав в правый бок ниже последнего ребра, при срастении ребра с хрящом, пробила правое и левое легкое, поднимаясь вверх, вышла между пятым и шестым ребром левой стороны и при выходе прорезала мягкие части левого плеча, от которой раны поручик Лермантов мгновенно на месте поединка помер…»[188].
Медицинское освидетельствование тела было произведено недостаточно профессионально. Врач ограничился лишь внешним освидетельствованием трупа, не производя вскрытия. Вследствие этого, невозможно утверждать с абсолютной точностью, какие органы были поражены (очевидно, правое и левое легкое, сосуды средостения и, возможно, печень и сердце). Ординатор не имел права, без вскрытия трупа и медицинских обоснований, а лишь со слов других лиц, предполагать о смерти Лермонтова на месте поединка.
Утром 16 июля тело обмыли. Но окостенелым членам трудно было дать обыкновенное для мертвеца положение; сведенных рук не удалось расправить, их накрыли простыней. «Веки все открывались, и глаза, полные дум, смотрели чуждыми земного мира». Рот был полуоткрыт, контрактура мышц лица придавала лицу выражение усмешки. Даже на смертном одре поэт выглядел независимым, непокорным.
