Екатерина Ивановна была отличной наездницей, причем ездила «по-мужски», в мужском английском седле и брюках, что в середине XIX века было неслыханно дерзким вызовом традициям. Участвуя в кавалькадах, верхом на лошади она смотрелась великолепно и в верховой езде превосходила большинство мужчин. Мерлини была образованной женщиной, отлично владела французским языком, имела в доме значительную коллекцию картин.

Салон Мерлини был центром светской жизни в Пятигорске, маленьким осколочком Петербурга в захолустном, по тем временам, городке. Здесь группировалась преимущественно вельможная знать, столичная аристократия Петербурга и Москвы, прибывшая для лечения или развлечения на воды. Все те настроения пренебрежения к простому русскому народу, быдлу, которые царили в гостиных двух столиц, с удивительной точностью перенесены были в дом Мерлини.

«Лев петербургских гостиных», блестящий красавец и кавалер Алексей Столыпин (Монго) тотчас по приезде в Пятигорск занял одну из главенствующих позиций в салоне Мерлини. Он практически не бывал у Верзилиных. Князья А. И. Васильчиков и С. В. Трубецкой также охотно посещали дом Мерлини, хотя не забывали и Верзилиных. Вообще, в салоне Мерлини вращались более степенные и солидные люди. Атмосфера здесь была скучноватой для молодежи, особенно для тех молодых людей, у которых бурлили в крови мужские гормоны, невольно подталкивающие их на окраину Пятигорска, к дому с тремя очаровательными головками в окне.

Салон Мерлини был, в сущности, еще и игорным домом. В комнатах дома шли крупные карточные игры. Ведь игра в карты была одним из самых увлекательных зрелищ среди состоятельных дворян. В 30-40-х годах XIX века Пятигорск не зря имел репутацию «кавказского Монако». Сюда съезжались, чтобы прилично заработать, карточные шулеры не только со всей России, но даже из других стран. По этой же причине частенько захаживал в салон Мерлини отставной майор Мартынов (мастер карточной игры), которому в бывшем его полку вероятно не зря дали обидное прозвище «Маркиз де Шулерхоф».

Лермонтов редко бывал у Мерлини, тогда как Верзилиных в последний месяц жизни посещал, по воспоминаниям современников, ежедневно и чувствовал себя у них как дома. Очевидно, сказалась взаимная неприязнь двух очень властных и сильных натур, какими были Мерлини и Лермонтов, а, во-вторых, имела место враждебность вельможных завсегдатаев дома Екатерины Ивановны к свободолюбивому, независимому поэту. Аристократы не любили Лермонтова за резкость и остроту языка, самостоятельность суждений, тяжелый характер. Михаил Юрьевич платил им презрением, зло острил над ними.

«Ядовитая гадина!» — отзывались о Михаиле Юрьевиче некоторые лица в салоне Мерлини. И это совсем не вымысел первых биографов Лермонтова, как это предполагает В. Захаров[97]. Отвергая примитивные и шаблонные схемы травли и убийства Лермонтова типа оси «Царь — Бенкендорф — III отделение — Кушинников — Мартынов», мы, в то же время, принципиально не согласны с позицией В. Захарова и более доверяем точке зрения биографов Лермонтова П. К. Мартьянова и П. А. Висковатова, которые, общаясь лично с современниками поэта и, в том числе, с посетителями салона Мерлини, построили свою версию не на «голом песке», а на беседах с друзьями и недругами поэта, жившими в 1841 году в Пятигорске. В частности, П. А. Висковатов[98] сказанное о Лермонтове выражение — «ядовитая гадина» — сам лично слышал от лиц, бывших в 1841 году на водах. Эти люди в 70-х годах XIX века были еще живы и, несмотря на то, что поэт стал уже знаменитым, не постеснялись высказать свою ненависть к нему.

Пришло время рассказать о преддуэльной ситуации, связанной с именами Лермонтова и Лисаневича и произошедшей летом 1841 года.

В ней в полной мере проявилась подстрекательская роль аристократов из кружка Мерлини, подговаривающих молодого офицера С. Д. Лисаневича вызвать на дуэль поэта. Обратимся вновь к П. А. Висковатову, который писал свою книгу на реальном материале, лично встречаясь со многими очевидцами и свидетелями: «Искали какое-либо подставное лицо, которое, само того не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги. Так, узнав о выходках и полных юмора проделках Лермонтова над молодым Лисаневичем, одним из поклонников Надежды Петровны Верзилиной, ему через некоторых услужливых лиц было сказано, что терпеть насмешки Михаила Юрьевича не согласуется с честью офицера. Лисаневич указывал на то, что Лермонтов расположен к нему дружественно и в случаях, когда увлекался и заходил в шутках слишком далеко, сам первый извинялся перед ним и старался исправить свою неловкость. К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль — проучить. „Что вы, — возражал Лисаневич, — чтобы у меня поднялась рука на такого человека!“».[99]

В XIX веке установленный П. А. Висковатовым факт подстрекательства Лисаневича не встретил возражений современников. Очевидно, все так и было. Прошло более 100 лет. И вдруг В. Захаров[100] начинает сомневаться в этом факте и даже обвиняет, совершенно безосновательно, Павла Александровича в авторском вымысле!

Но Лисаневич — реальное лицо.

Семен Дмитриевич Лисаневич (1822–1877) — прапорщик Эриванского карабинерного полка, сын злодейски убитого горцами генерала Д. Т. Лисаневича. Летом 1841 года Семен Дмитриевич действительно находился в Пятигорске; по данным современников, являлся знакомым Лермонтова, посещал дома Верзилиных и Мерлини, ухаживал за Надеждой Верзилиной. Портрет Лисаневича, написанный художником Г. Каррадини, приведен в книге Т. Ивановой «Лермонтов на Кавказе»[101]. О факте подстрекательства Лисаневича лицами из окружения Мерлини подтвердили П. А. Висковатову Н. П. Граббе, сын генерала П. X. Граббе, и Э. А. Шан-Гирей.

Не доверять П. А. Висковатову, посвятившему всю жизнь свою изучению биографии Лермонтова, опросивших сотни лиц, лично знавших Михаила Юрьевича, мы не имеем никакого морального права!

Нельзя переписывать историю заново!

Николай Соломонович Мартынов (1815–1875) — дворянин, сын пензенского помещика полковника Соломона Михайловича Мартынова. Последний нажил приличное состояние от московских винных откупов. Детство и юность Николая прошли в Москве, где прочно пустило корни большое семейство Мартыновых. Мать Николая, Елизавета Михайловна, любила и заботилась о нем. У него был брат Михаил, 1814 года рождения, однокурсник Лермонтова по Школе юнкеров, выпущенный в Кирасирский полк; старшие сестры Елизавета и Екатерина и младшие — Наталья (1819 года рождения) и Юлия (1821 года рождения). Последняя к 1841 году была уже замужем за князем Л. А. Гагариным, а Наталья Соломоновна не была еще ни с кем скреплена узами брака. Знаменитый карточный шулер Савва Мартынов приходился родным дядей Николаю. Имение Мартыновых Знаменское-Иевлево находилось недалеко от Москвы, близ Середниково, где в 1829–1832 годах юный Миша Лермонтов мог встречаться с Мартыновыми.

Николай Соломонович учился вместе с Лермонтовым в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров в Петербурге. Его выпуск был следующим за выпуском Лермонтова и старшего брата своего, Михаила. В Школе юнкеров выходил самиздатом журнал «Школьная заря», в котором, по отзыву А. Ф. Тирана, главное участие принимали двое — Лермонтов и Николай Мартынов. «Мартынов писал прозу, — вспоминал А. Ф. Тиран, — его звали homme feroce[102]: бывало, явится кто из отпуска поздно ночью: „Ух, как холодно!..“ — „Очень холодно?“ — „Ужасно“. Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен. Или говорят: „А здоров такой-то? Какая у него грудь славная“. — „А разве у меня не хороша?“ — „Все ж не так“. — „Да ты попробуй, ты ударь меня по груди“… Его и хватят так, что опять болен на целый месяц»[103].