Джулиано Медичи ненадолго пережил свою возлюбленную. Спустя два года он погиб от рук заговорщиков Пацци, пытавшихся свергнуть династию Медичи. По одной из версий, в заговоре участвовала семья Марко Веспуччи – возможно, таким образом обманутый муж собирался отомстить рыцарю Симонетты. Принц Юности навсегда остался Принцем Юности, Джулиано не суждено было состариться. Его брат Лоренцо жестоко покарал заговорщиков – и велел Боттичелли расписать дворец Барджелло фресками, изображавшими повешенных мятежников (не сохранились, уничтожены в 1494 году). А Марко Веспуччи женился во второй раз – и назвал рождённого в новом браке сына Джулиано. Вряд ли он поступил бы так, будь у него счёты с Принцем Юности…

Умерев молодым, остаёшься красивым и юным навек. Будучи живым, идёшь дальше, старея и разочаровываясь в себе и окружающих. Когда умерла Симонетта, Боттичелли был в самом расцвете сил. Всего через два года после её смерти появляется самое загадочное и, пожалуй, самое значительное произведение художника – «Весна» (1477–1482, Уффици). Боттичелли писал его по заказу троюродного брата Великолепного – Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, который намеревался украсить этой работой свою виллу Кастелло. Есть, впрочем, и другая версия: «Весна» была свадебным подарком старшего Лоренцо младшему, женившемуся в то самое время на Семирамиде Аппиани.

Ни одно другое произведение Боттичелли не вызывает столько толкований и прочтений: кому-то эти девять фигур на фоне тёмного леса кажутся воплощением гуманистических идей неоплатоника Марсилио Фичино, а для кого-то символизируют истинно весенний расцвет медичейской Флоренции (картина была создана до бунта Пацци и смерти Джулиано Медичи)… Некоторые интерпретаторы видят в Венере, изображённой здесь, иное воплощение Девы Марии, а в Меркурии, отвернувшемся от прочих участников сцены, обычно узнают Джулиано, Лоренцо Великолепного или его юного тёзку-жениха.

Но не зря Сандро Боттичелли считался одним из самых эрудированных художников кватроченто. Годы, когда он не желал учиться, остались далеко в прошлом, и, создавая «Весну», он, скорее всего, опирался не только на идеи современников-неоплатоников, но и на античные тексты Овидия и Лукреция:

Похожая на картон для гобелена[3], «Весна» написана с пренебрежением пропорциями и логикой: плоды здесь появляются вместе с цветами, а фигуры расположены как будто на одной плоскости. И, конечно, здесь вновь присутствует Симонетта Веспуччи, да не одна, а несколько. Нимфа Хлорида, преследуемая ветром Зефиром, роняет изо рта цветы – это Симонетта. Она превращается в Весну, – или Флору, – рассыпает цветы по лугу. Три грации – хариты, богини веселья и радости жизни – это три не слишком-то весёлых, но чрезвычайно грациозных, пленительных Симонетты… Только Венере художник подарил иные черты – она похожа скорее на прежнюю безымянную музу Боттичелли.

После «Весны» он создаёт один шедевр за другим: пишет фреску «Святой Августин» (1480) для церкви Оньисанти, уезжает в Рим расписывать Сикстинскую капеллу сценами из жизни Моисея, делает изумительный «Портрет молодого человека» (1483, Лондон) и новое «Поклонение волхвов» (1481, Национальная галерея искусств, Вашингтон; далее – Вашингтон)…

Интересно, что художник постепенно «раздевает» свою мистическую возлюбленную. Пристойно одетая на первых портретах, в «Весне» она появляется в полупрозрачных одеждах, а на полотне «Рождение Венеры», созданном в 1485–1486 годах для украшения всё той же виллы Кастелло, предстаёт во всей своей божественной наготе. Любопытно, что до Боттичелли обнажённые тела появлялись в живописи лишь в том случае, когда их нагота была частью какого-то религиозного сюжета: между античным культом красивого тела и Ренессансом лежало стыдливое Средневековье, когда всё телесное считалось порочным и грешным. Именно Боттичелли вернул наготе право быть частью искусства: его Венера, пусть и стыдливая – «pudica», ступая на берег острова Кипр, приносит с собой освобождение от запретов. Ещё секунда – и харита, встречающая богиню на берегу, спрячет её дивную красоту под покрывалом, но пока раковина плывёт, подгоняемая дыханием уже знакомых нам Зефира и Хлориды, мы продолжаем любоваться Венерой, а точнее, Симонеттой – и будем делать это вечно…

«Весна» и «Рождение Венеры» сделали уже известного художника Сандро Боттичелли поистине знаменитым. Могли бы сделать и богатым, но он не умел правильно распоряжаться деньгами, вёл беспечный образ жизни – и в подтверждение оставил в кадастре следующую запись: «Сандро ди Мариано, 33 года, художник и работает дома, когда хочет».

Биограф Боттичелли Джорджо Вазари утверждал, что после «Рождения Венеры» тот написал ещё «много обнажённых женщин», которые пользовались у публики большим спросом – увы, до нас эти работы не дошли, не сохранились… Почему не сохранились? Ответ на этот вопрос мы дадим чуть позже, а пока задумаемся вот над чем: пытался ли Боттичелли найти замену Симонетте, отыскать ещё одно прекрасное лицо, которое сможет вдохновлять его так, как это делала она?

Истории искусства известно как минимум об одной такой попытке. «Второй Симонеттой» принято называть Джованну дельи Альбицци, молодую жену Лоренцо Торнабуони (совпадение или нет, но многие влиятельные мужчины Флоренции носили это имя; а Торнабуони был к тому же дядей Великолепного: тесен мир).

Торнабуони – могущественный флорентийский клан, соперничавший с Медичи и так же страстно покровительствовавший художникам. Они особенно выделяли Доменико Гирландайо – сверстника и соперника Боттичелли, но в 1486 году заказали фрески для своей виллы не ему, а нашему герою. Эти фрески были свадебным подарком Лоренцо Великолепного. Боттичелли расписал две стены в лоджии виллы: первая фреска называется «Юноша, приветствуемый Свободными Искусствами» или «Лоренцо Торнабуони и Свободные Искусства», вторая – «Джованна Альбицци с Венерой и грациями». Обратите внимание на лица девушек с обеих фресок – это целая плеяда «Симонетт», безымянная «Сила» и две-три «Джованны», также принадлежавшей боттичеллиевскому типу: неправильные черты лица, печаль во взоре, золотистые волосы. Лицо её выразительно, хотя в целом невесту сложно назвать красавицей. Тем не менее она могла стать «второй Симонеттой», если бы над ней, как и над первой музой Боттичелли, не висел злой рок. Через два года после свадьбы Джованна Торнабуони умрёт при родах, а спустя девять лет её супругу отрубят голову за участие в заговоре.

Фрески виллы Лемми – как их стали называть по имени нового владельца – были спустя годы закрашены, а обнаружены заново только через четыреста лет во время ремонта. Эксперт, к которому обратились владельцы, в 1863 году выкупил их по дешёвке и продал Лувру – теперь они украшают вход в Большую галерею главного музея Франции. Боттичелли же вернётся к памяти о первой – единственной и неповторимой – Симонетте. Она появляется в «Алтаре святого Варнавы» (1488, Уффици), где не только Мадонна, но и святой Иоанн, и святой Михаил, и ангелы имеют явное сходство с Веспуччи.

Во Флоренции тем временем наступают новые порядки. В город приходит непримиримый враг тирании Медичи – монах по имени Джироламо Савонарола… Родом он был из Феррары, и поначалу флорентийцы не обратили внимания ни на самого монаха, ни на его проповеди. А ведь ему суждено было сыграть роковую роль в жизни Флоренции, как, впрочем, и Флоренции – в жизни Савонаролы. Отчасти эта история напоминает значительно более поздний сюжет с Распутиным и Романовыми, но если Распутин скорее изображал из себя старца-праведника, то Савонарола действительно верил во всё, о чём так страстно вещал на улицах Флоренции, обличая бездуховность горожан и пороки властителей. Он был выдающимся оратором, и, начиная с 1490 года, проповеди его собирали всё больше и больше слушателей, а сам он оброс паствой и поклонниками, в число которых входил и Сандро Боттичелли. Лоренцо Великолепный, пригласивший монаха в город, поначалу не понимал, кого он пригрел на своей груди, а когда разобрался, было уже поздно. Савонаролу избрали настоятелем монастыря Сан-Марко, и он со всем своим риторическим пылом проклинал нынешнюю власть Флоренции, а заодно осуждал современное ему искусство, где с явно неблагопристойными целями изображались обнажённые тела и разряженные святые. «Вы, живописцы, поступаете нехорошо, – качал головой монах. – Если бы вы знали, как я, о соблазне, который происходит от этого, вы, конечно, так не поступали бы. Вы думаете, что дева Мария была разукрашена так, как вы её изображаете? А я вам говорю, что она одевалась, как самая бедная женщина»[4].