– Ну, зачем же сразу Бубочка? Я кое-кому приплатил. Так что меня в любом случае известят.

Она отвернулась, оставив меня любоваться безупречной спиной, и расплакалась, отчего ее лопатки затрепетали, приводя меня в смятение. Когда красивая женщина плачет в твоем присутствии, это всегда выглядит плохо, неважно – ты виновен в ее истерике или кто-то другой. И рецепт тут один: утешение, просто способы разные. Можно по плечу погладить, можно дать организму выжать из себя всю жидкость. Хорошо действуют заверения, что никому не отдам, буду любить всегда, и прочее, но с незнакомками это работает плохо. Потому я придвинулся ближе, стараясь контролировать вулкан страстей под халатом, уселся рядом и начал гладить ее по голове, как маленькую. Анжелика всхлипывала, привалившись к моему плечу, и, кажется, совершенно не стеснялась всплеска своих эмоций. Если бы сейчас где-то поблизости играла сентиментальная музыка, а еще лучше – грустным голосом пела Шаде, я бы Лику в два счета утешил.

– Боже мой, какая я дура! – пробулькала она в перерывах между всхлипами. – Ведь знала, что он подлец. Мурыжил меня почти полгода, все говорил: Анжелочка, потерпи, я уже вот-вот разведусь, подарками задаривал, на море возил… Говорил: моя старуха ни на что не годна, не любит, не ценит, ласковых слов не говорит, а ты – одна моя ягодка, никому тебя не отдам… А сам… Сюда… С Бубочкой…

Анжелика взвыла и рухнула на кровать лицом в подушку, яростно колотя постель кулачками. Я осторожно погладил ее по спине, стараясь не пересекать невидимой границы, где жалость перерастает в вожделение.

– Не плачьте, прошу вас! – неуклюже попросил я.

– Да как мне не плакать? – приглушенно ответила подушка ее голосом. – Он говорил: секс жену не интересу-у-у-ует, а у нее вон какой самец в шифоньере прячется!

– Не расстраивайтесь так. Мне ведь тоже непросто.

– Вам-то что? – пробурчала Лика. – Не вас обманули, использовали и выкинули на помойку.

– Почему же? – пожал я плечами. – У меня ситуация схожая. Если еще не выкинули, то это дело времени. Сладкие песни о грядущем разводе я тоже слышал. Правда, о женитьбе на Бубочке речь не шла, но, признаться, ее статус меня не устраивал. Я предпочитаю иметь дело со свободными женщинами. В таких ситуациях выход всегда один: бросать первым, всегда и всех.

Лика поднялась, яростно вытерла слезы и ехидно спросила:

– Боитесь, что лесорубы попортят вам фотокарточку?

– С чего вы взяли?

– По вас видно. Вон у вас все какое… накачанное, гладенькое, насинтепоненное, прямо гладиатор в стрингах. Как с картинки. Только масла не хватает, чтобы блестел лучше. И ведь не обнимешь такого – выскользнет. Лицо у вас – рабочий инструмент, его холить и лелеять надо. Типичный альфонс!

Попытка оскорбить показалась смешной, но я не стал заострять на этом внимания. Пусть девочка потешится, ей полезно отвлечься от причины своего расстройства.

– Ну, я и не скрываю. Да, я альфонс. А вы?

Вот тут Лика рассвирепела, подскочила и зашипела разъяренной кошкой:

– По какому праву вы меня оскорбляете? Я – порядочная девушка, и за своего Пусика хотела замуж! – рявкнула она и, подумав, запальчиво добавила: – В конце концов, может быть, сейчас он в ресторане с вашей Бубочкой не подснежники нюхает, а обсуждает предстоящий развод.

– Это вряд ли, – фыркнул я, вернув ее с небес на землю. Лика гневно поглядела на меня глазищами Одри Хепберн и уточнила:

– Почему?

– Не хочется вас расстраивать, Лика, но мне кажется, вы у него не одна, кому он обещал золотые горы и небо в алмазах.

Она открыла рот, закрыла и вновь села на кровать.

– Откуда вы знаете?

– Ну… понимаете, когда двое часто лежат в постели, рано или поздно они начинают рассказывать о своих тайнах. Бубочка рассказала: муж ходок, она даже детектива нанимала, который докладывал о его похождениях, фотографировал девиц… Бубочка говорила, там целый рой прекрасных бабочек. Возможно, среди этого великолепия были и вы.

– Подонок!

Лика взвилась вверх разъяренной фурией, и на мгновение я подумал, что ее ярость сейчас выльется на меня, но, оказалось, под подонком она подразумевала любовника. Подлетев к комоду, Лика принялась швырять разложенные на нем коробочки с украшениями, духи, косметику прямо в сумку.

– Я здесь ни минуты больше не останусь! – воскликнула она и добавила не без яда: – А вы можете передать своей Бубочке пламенный привет! А если повезет – мои благодарности Пусику.

– Тихо, тихо, не кричите, иначе сюда сбегутся горничные, – предостерег я, поднимаясь с кровати. – Вы же не хотите, чтобы нас с вами застали в чужом номере? Начнутся объяснения, вопросы…

– Ну и пусть! Я все скажу! Всем! – выпалила Лика.

– Лика, ваша прямота, конечно, достойна восхищения, но неужели вы думаете, что Пусик признается, что привез любовницу?..

Я замолчал и поглядел на нее с подозрением. Лика утихла и ответила мне таким же недоверчивым взглядом. Мы помолчали. Она не выдержала первой:

– Что? Почему вы на меня так смотрите?

– Как вы попали в номер? – спросил я. – Вряд ли ваш кавалер дал вам ключ, зная, что в любой момент вернется жена.

Лика мотнула головой. Я обернулся и увидел на пуфике сложенное белье.

– Видите полотенца?

– Да. И что?

– Я вошла вместе с горничной, которая их принесла, дала ей на чай, – пояснила Лика. – А перед тем спросила у портье, в каком номере остановился мой муж, и спокойно поднялась наверх. Откуда же я знала, что в самый интересный момент из ванной вывалится голый мужик… Кстати, а как сюда попали вы? Неужели в кармане альфа-самца, покорителя престарелых дам, имеется полный набор отмычек?

– Ну, у меня все куда проще, – усмехнулся я. – Без всякого криминала. Я прибыл раньше, дождался, когда Бубочка с Пусиком выйдут из номера, а потом в холле она незаметно отдала мне ключ.

Скепсиса в ее взгляде не убавилось, скорее наоборот.

– Вам что, не хватает денег на отдельный номер? Попросили бы в долг у старушки, вряд ли она бы отказала кавалеру с манерами кавалериста.

– Хватает. Но заниматься любовью на супружеском ложе куда пикантнее. Это, знаете ли, тонизирует. Кстати, я забыл представиться. Меня зовут Филипп.

– Потрясающее имя. И главное – редкое, – сварливо прокомментировала Лика голосом старушки из новогодней комедии. А затем, помолчав, добавила: – Знаете, Филипп… меня терзают смутные сомнения…

Я нахмурился. Ход ее мыслей мог завести слишком далеко, и я поймал себя на мысли, что именно сейчас игры кончились, и продолжать дискутировать бесполезно и даже опасно. Часики тикали, оставляя все меньше времени для возможных маневров. Я это понимал, и, кажется, понимала она, продолжая гнуть свою линию. Я нахмурился на всякий случай и спросил:

– По поводу?

– Вы давно знаете свою Бубочку?

– Где-то месяц, а что?

– А то, что, если она решила порезвиться на супружеском ложе с любовником, среди ее родственников наверняка был Дункан Маклауд.

Признаться, этот неожиданный вывод меня слегка выбил из колеи, поэтому я глупо протянул:

– Лика, я вас не понимаю…

– Филипп, – мягко ответила Лика, и даже свою ручку положила на мою, мол, дурачок ты, дурачок, – мне не хочется вас пугать, но Пусик… Он… как бы вам помягче сказать… Словом, не сырая вафля. Он страшно ревнив. Однажды мне сделал комплимент мужчина в ресторане, так Пусик потом устроил драку. Вы не смотрите, что он маленький и плешивый. Между прочим, у Пусика какой-то там дан в дзюдо, а еще эта восточная кровь… Вы знаете, что у него при себе кинжал?

После ее слов Пусик представился мне этаким отцом Федором из незабвенного опуса о великом комбинаторе: диком, с торчащими усами, кинжалом и колбасой в зубах, – застрявшим где-то на скалах Тифлиса. Картина была настолько комичной, что я фыркнул, а вот Лика веселиться не думала, лишь посмотрела на меня с жалостью.

– Что вы говорите? – сказал я.

– Да-да, я не шучу. Какой-то подарок от турецкого партнера, вещь дорогая, красивая. И он, чуть что, за кинжал хватается. Про пистолет я вообще молчу.