– Отчего же? – живо заинтересовался Игорь. – Прага – отличный город!

– Отличный. И именно поэтому не стоит. Соблазнов слишком много. Поэтому перейдем к третьему этапу.

Игорь молча вздохнул. Гость сделал вид, что не заметил этого вздоха.

– Так вот, третий этап. Польскую машину вы оставляете Новотному, а сами приобретаете машину в салоне на этой же улице, расположенному практически напротив магазина Новотного. Увидите, там «Шкода Октавия» на таком высоком помосте стоит, для рекламы. В этом салоне у вас никто особо ничего не спросит – ваше дело заплатить и отдать паспорт на оформление, хозяин все сделает сам. После этого вы переезжаете в Моравию, в Виловице – это маленький городок у словацкой границы, недалеко от Всетина. Там дня три-четыре поживёте в каком-нибудь пансионате, после чего купите дом – на улице Случовской, недалеко от здания местного полицейского участка, как раз продаётся неплохая вилла – и приобретёте долю в тамошней винокурне – став, таким образом, её совладельцем. Тридцать процентов акций этого заводика станут вам в миллион, от силы – они как раз сейчас предлагаются к продаже, хозяева задумали модернизацию производства, а денег не хватает. Вместе с долей в винокурне вы автоматически приобретаете соответствующий социальный статус и положение в обществе. Да, ещё – сербом, по легенде, вы будете новоделанным, ваши дедушка и бабушка – из русских эмигрантов, и в семье все говорили по-русски. Поэтому вы сербского – если вдруг, паче чаяния, в этих Виловицах найдется полиглот, желающий побалакать по-сербски – практически не знаете. Запомнили?

Игорь тяжело вздохнул.

– Разве ж это можно запомнить?

Володя снисходительно улыбнулся.

– Ладно, всё, что можно – я набросал здесь. – Он достал из внутреннего кармана два листика бумаги, протянул их Игорю. – Выучите наизусть, потом сожгите.

Игорь благодарно кивнул, старательно сложил листки и уложил их в пормоне. А затем спросил:

– А почему я не могу стать совладельцем винокурни, как поляк?

Анатолий Николаевич и Володя переглянулись. Затем тесть наставительно произнес:

– Для адвоката Селюты ты – беглый русский. Для торговца марками Новотного – беглый поляк. Они друг друга не знают – поэтому концы таким несложным методом обрубаются наглухо, и при этом – без жертв. Понял?

Игорь кивнул.

– Понял. А что мне делать в этих Виловицах? И сколько?

Анатолий Николаевич вздохнул.

– Этого, друг мой ситный, я тебе сейчас не скажу. В понедельник, после того, как ты мне отзвонишься из Польши, я поеду в прокуратуру, и там моему дружку закадычному, Олегу Татаринову, расскажу приватно, что совершил ты гнусную подлость – сбежал из страны, прихватив моих родных внуков. Заложу тебя, проще говоря. Чтобы потом, когда меня про тебя спросят – деликатно, осторожно, но всё же спросят – я мог на моего кореша сослаться. Дескать, дорогие товарищи сыщики, давать показания на зятя официально я не могу, но всё, что мог, как гражданин и государственный служащий – сделал. Совесть моя чиста…. Искать тебя поначалу будут яро – всё ж ты не кошелёк с получкой у работяги с ЗиЛа подбрил, а полтора миллиарда полновесных рублей у казны стырил – но потом, думаю, раж поутихнет. Да и я, многогрешный, руку к этому приложу – не шибко активно, но поспособствую, чтобы розыски твои поувяли. Глядишь, годика через два твоё дело в прокуратуре потеряется, интерес к тебе у тамошних ищеек охладеет. Ну а там, ещё через годик, и вернутся, думаю, сможешь – к тому времени и дела-то твоего уже никакого не будет. Так, Володя?

Гость кивнул.

– Главное – первые пять-шесть месяцев нигде не маячить, а там уже будет полегче.

Анатолий Николаевич, хитро прищурившись, спросил у зятя:

– Сколько у тебя сейчас в сейфе есть наличными?

Игорь смутился.

– Анатолий Николаевич, как-то…

Тесть махнул рукой.

– Никто на твои сокровища не претендует. Но за всё в жизни надо платить, правильно? Так вот, друг мой ситный, подымись наверх, открой свой сундук и тащи сюда двести тысяч американских рублей – Володе за добрый совет.

Игорь молча кивнул и живо поспешил в глубину дома. Анатолий Николаевич, проводив его взглядом, обернулся к Володе и спросил:

– Как думаешь, выдюжит?

Гость пожал плечами.

– А что тут выдюживать? Ему ж никто никаких заданий не даёт, его дело – отсидеться в европах, с чистыми документами…. Тут главное – чтобы он не засветился где-нибудь сдуру. Если б мне кто такую тропу подготовил во времена оны – я бы своему счастью до самых Виловиц не верил бы. Справиться!

Пожилой хозяин кивнул.

– Тут я с тобой согласен, – а затем, помолчав несколько минут, добавил озабоченно: – Меня в этом деле только одно смущает – деньги зятёк мой через албанскую фирму строительную отмывал, и через этих же албанцев счета в Цюрихе открывал. И они прекрасным образом в курсе – сколько дуболом этот бабок упёр, и где их положил. – Налил себе коньяка, выпил единым махом, выдохнул. – И скажу тебе, Володя, честно – не столько меня прокуратура наша тревожит, сколько эти нехристи. Уж больно много они знают…

– Эгер хайятта ми?[1]

Что? Вот чёрт, голова, как будто свинцом налита, в ушах глухой шум, все вокруг в какой-то пелене…. По ходу, ранение у него не смертельное, хотя… Кто эти черти в «песчаном» американском камуфляже? Не американцы – точно; у тех, конечно, в армии всякой твари полно, но такого, чтобы из пяти военнослужащих все пять носили кудрявые семитские бороды – это вряд ли, перебор, Да и форма у этих какая-то старая, изрядно ношеная, что называется – «второй срок», в такой солдаты – хоть американские, хоть наши, это без разницы – ходить брезгуют, чай, не оборванцы какие-нибудь, регулярная армия.… А эти хлопцы, по ходу, донашивают это шматьё за кем-то, и, стало быть, они – НЕ армия; вот только кто?

– Эгер тюрк аламат?[2]

Настойчивый, зараза…. Что ему ответить? И на каком языке? Кажись, отвечать придётся – эвон как он решительно мне в бок автоматом тычет…. Любопытство его, вишь, разбирает. Ладно, отвечу, всё одно ни хрена не понимаю, что он там балакает…

– Украина. – Я ж украинец по паспорту…. Хотя…. Где тот пачпорт? По ходу, не у них, точно – раз любопытствуют так настойчиво. Где-то у меня в карманах? Если бы был – эти, в камуфляже, ещё вчера вытащили бы; хотя и редко я в сознание приходил, но помню, как они меня тщательно шмонали после перевязки…. Телефон забрали, с которого я последнее письмо отправил. Деньги – ну, это мелочь, сотни полторы от силы…. Чёрт, куртка! Паспорт – в куртке! В нагрудном кармане! А куртку, помнится, перед самой заварухой одел Туфан…. В ней его, кстати, и успокоили – шесть или семь пулевых, как минимум три – смертельных, в голову…. То есть украинец – выходит, как раз покойный Туфан Сарыгюль, а я, получается – турок? Хорош турок, три слова по-турецки….

Допрашивавший осклабился.

– Украина? Наташка? Давай-давай?

Дались им эти наташки…. Да, ничего не скажешь, шлейф после себя наши бабы оставили в Турции и в прочих египтах – стыдобы лет на сто, не меньше.… Хотя, по ходу, то, что я – украинец, его вроде как обрадовало. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Дальше в палатке появился давешний доктор – который позавчера, сразу после короткого, но яростного огневого боя, делал ему перевязку. Ничего, опытный, чертяка….

Доктор уверенно уселся у его импровизированного ложа, посчитал пульс, послушал сердце, осмотрел перевязанную рану, перебросился парой фраз с охранником – чёрт его знает, на каком языке! – а затем, достав из саквояжа пачку одноразовых шприцов и несколько коробок с ампулами, деловито принялся готовить укол.

Что этот эскулап ему собирается колоть, интересно? Переливание крови вчера он ему сделал весьма ловко – а, учитывая, что происходило это в голимой пустыне, то даже мастерски – а сегодня, судя по склянкам, будет вкачивать глюкозу и ещё что-то, не разобрать, что там на них написано…