Шесть лет назад было официально объявлено, что Император Палпатин и лорд Вейдер погибли при взрыве Звезды Смерти. От Люка ожидали, что он, по меньшей мере, осудит предшественника. От него ожидали отречения, упразднения Империи. Страха, смятения. Как же, вчерашний фермер на троне. Все ждали, что он сделает.

Он тогда провел официальные похороны Палпатина по полному церемониалу. И ни слова осуждения себе не позволил. Только кенотаф во дворце не поставил, как ему предлагали, но с тем, что превращать дворец в склеп — плохая идея, согласились даже самые фанатичные имперцы. С тех похорон и пошла история, что на самом деле в тело Люка вселился его отец — рассказывали также версию с Палпатином, но она быстро сошла на нет, — как же иначе бывший фермер и повстанец смог бы так правильно себя вести? Лея тогда очень возмущалась, а он только и мог, что улыбаться. Запущенный явно Исардом слух был почти правдив.

…Но вот так намекать бывшему фермеру и повстанцу на «я все знаю, играй по моим правилам, иначе…» старому Исарду все же не стоило.

Шаттл садится в доке больницы, Люк благодарит пилотов, надевает шлем и выходит наружу. Не один, конечно. С ним двое охранников, тоже, как и он сам, в стандартных наемнических доспехах. Все в глухих шлемах. Ничего особенного с точки зрения сторонних наблюдателей. Которых здесь нет. Но мало ли.

Их не встречают, но Люку и не нужен провожатый, где палата, он знает и так. Выучил за четыре года.

По серому коридору прямо, в глухом лифте на этаж выше, еще по коридору — где в пустых стенах ощущаются камеры, генераторы полей и оружие. В этом блоке палата одна. Рядом с ней — операционная. Помещения для врачей, для дежурной бригады. Сейчас они пустуют, год назад пациент потребовал, чтобы им занимались только дроиды. Люк пытался спорить — но безуспешно. Не приказывать же! Лечащий же врач только плечами пожал и перебазировал бригаду подальше, чтоб их эмоции до пациента не дотягивались.

Люк стягивает перчатку и прикладывает ладонь к замку. Дверь открывается, и он входит в тамбур. Охрана остается снаружи.

Здесь уже можно снять шлем, чем он и занимается, пока его сканируют и пока открывается вторая дверь.

В заставленном аппаратурой отсеке темно, свет загорается только с его появлением.

Жилые условия СИБ мог обеспечить какие угодно, хоть двадцать комнат с садом. Но пациент настоял на минимальном варианте. Аппаратура жизнеобеспечения, стационарная бакта-ванна, сейчас закрытая. Окно-экран на три стены — космос за стенами больницы в режиме реального времени. Посредине комнаты в инвалидном кресле-кровати со встроенной аппаратурой — человек в черном комбинезоне и в шлеме виртуальной реальности. Его руки в перчатках инертно лежат на подлокотниках кресла.

Когда Люк входит, человек на кресле чуть шевелится, забрало его шлема поднимается, он улыбается Люку.

— Здравствуй, отец, — говорит Люк.

***

Сначала они разговаривают о кораблях. О том, что на Куате стартует новый исследовательский проект — и если теория подтвердится, то грядет революция в двигателях на сверхдальние дистанции. Свобода от гипертрасс повлечет передел зон влияния, возможно — наверняка, увы, но так хочется надеяться на лучшее, — очередную войну — но… но до звезд других галактик станет возможно дотянуться. Дух захватывает.

— Если бы я мог, — у отца горят глаза, — я бы к ним напросился. Это самый интересный технический проект за последние лет десять.

Люк сидит рядом с ним, всматривается ему в лицо. Отец кажется увлеченным и радостным. Он лишь чуть похудел, и не скажешь, что пережил три операции за последнюю неделю. Люк осторожно кладет живую ладонь на его левую руку. Отец чуть поворачивает к нему голову, и радость исчезает с его лица, как выключили.

— Бессмысленно, я ничего не чувствую, — говорит он.

— Не получилось? — тупо спрашивает Люк. Он был уверен, что… Что, по крайней мере, не стало хуже. Отец же еще месяц назад мог пошевелить ладонью!

— Не получилось.

— Мне не докладывали, что прогноз ухудшился.

— Так он и не ухудшился. Я по-прежнему проживу еще года три, — отец морщится.

Да. Понятно. Замечательно все понятно.

— И… когда?

Отец смотрит не на Люка, на космос за окном. На движение транспорта, на далекие звезды.

— Мои оптимисты утверждают, что через полгода.

— Ты, — Люк сглатывает. Нет, он не отпустит отца, он будет драться, он… Он же надежду принес, в конце то концов. — Послушай, я привез тебе подарок.

— Новую революционную терапию я пробовать не буду.

— Отец!

Тот молча и резко качает головой. Влево-вправо. Короткое движение, воротник, поддерживающий шею, мешает. Боковой свет превращает морщины и шрамы в черные разломы, будто человеческое лицо когда-то склеили, но теперь оно вот-вот осыплется черепками.

— Они добиваются невероятных результатов. Послушай…

— Давай лучше про корабли, — очень устало говорит отец. — И так времени мало.

— Я не дам тебе отключить жизнеобеспечение, — Люк удивляется, услышав себя. Неужели он это сказал вслух. Признал, что понял: отец не собирается жить все эти три года без возможности пошевелиться. Улыбнуться. Говорить самому. Пусть даже его никто не увидит, пусть даже ухаживать за ним станут только дроиды.

— Ты мне прикажешь?

Люк прикусывает язык. Ему очень хочется сказать «да». Да, прикажу. И ты подчинишься, ты мне присягал. Но это не мысли Люка Скайуокера. Так, наверное, мог бы думать Палпатин. Это все капюшон, думает Люк немного истерически, Лея права.

— Отец, попробуй. В последний раз.

— Ты это уже говорил.

— Я имею это в виду.

— Ты это тоже уже говорил.

Люк проводит ладонью по лицу.

— Если ты меня любишь, — с трудом произносит он.

Отец сжимает губы.

— Запрещенный прием.

— Пожалуйста, — Люк наклоняется ближе и утыкается лбом ему в плечо. — Прошу тебя.

— И что будет, когда не получится?

Люку очень хочется ответить: ну что ты. Нельзя сдаваться заранее. Конечно получится.

— Тогда я приду сюда, — отвечает он, — и отключу твои приборы сам. И до конца буду с тобой.

Пожалуйста. Пожалуйста.

Отец молчит. И после долгой, очень долгой паузы произносит:

— Это и был твой подарок?

— Да.

— Ты обещал, в последний раз.

— Да.

— Хорошо.

Люк улыбается ему в плечо. Чувствует, как Сила отца аккуратно касается его волос, приминает их, окутывает плечи.

— Где хоть это заведение находится? Или это тоже тайна?

— Набу, — отвечает Люк, внутренне сжавшись, но взрыва не происходит. Отец только вздыхает коротко.

— Ну что ж… Набу так Набу. Может, так и хорошо… Хоть еще раз увидеть.

Люк не уверен, отдает ли отец себе отчет в том, что произносит это вслух, и потому молчит.

========== 2 ==========

Он позволяет себе пожалеть, что поддался на шантаж сына сразу, как только чувствует, что Люк покинул станцию. Детали эмоций с такого расстояния через блоки не просочатся, даже при их связи, и можно немного… отпустить контроль.

Уже привыкнув считать время в формате «до выключения осталось…», тяжело от этого отказаться. Впереди не будет Силы и темноты, и отсутствия боли, впереди — следующий круг очередной терапии. Главное — не поддаться окончательно, не понадеяться.

Не в первый раз же. Не во второй, даже не в пятый.

Он Силой выключает экраны. Закрывает глаза. Все равно они почти бесполезны. Без компенсаторов он уже не видит звезд на экранах, не видит космоса. А скоро и с компенсаторами видеть перестанет. Когда болезнь окончательно сожрет глазные нервы.

Прощальный подарочек от Палпатина: дегенерация нервной ткани. У его состояния невыговариваемое название, маскирующее непонимание врачей, что же это такое, отчего развивается так странно и не поддается никакому лечению. Сам он знает причину, но его знание бесполезно.

У молний Силы не должно быть такого эффекта, однако дело не в молниях. Они — лишь неприятное дополнение. Тогда, в тронном зале второй Звезды Смерти, все нарушенные и обойденные клятвы пали на них с Палпатином волей Силы. И Палпатин не смог вырваться из его рук, потому что предал, и он сам не смог защититься — потому что убивал того, кого клялся оберегать во имя Империи. «Не подниму на него оружия, не устрою восстания, не ударю Силой». Палпатин любил триады в клятвах, это его и подвело. Включи он пункт «не подниму руку», и разорвать путы оказалось бы невозможно.