Последняя неделя перед торможением тянулась долговато, терпение начало сдавать. У Врежа это выразилось в тон его специальности. Без затруднений обращённый кое-кем в детектива, он пас командира тайком и даже открыто, одновременно обходя за версту Ли Даогуня, знакомого с парапсихологией и способного поймать на тайных мыслях. Наконец Бакунц, придравшись к пустяку, запер командира для тоскливого всестороннего обследования. Запуганный медицинскими терминами Уэддоу почти не сопротивлялся. Вреж ввёл ему немного астимулятора вторичной нервной деятельности, не давая, при этом уснуть. Теперь врач мог разговаривать с подопечным и, используя притупленную бдительность последнего, задавать ему каверзные вопросы. Подноготную таким способом, может, и не узнаешь, но, используя вопросы с заведомо известными ответами, можно уловить "формулу лжи" пациента. И Вреж уверенно шёл к своей новой цели. Прокисший Уэддоу мямлил ответы на дубовейшие вопросы, а Вреж считывал с датчиков по разрядам выражения лица, речевые обороты. Поймать "формулу лжи" командира оказалось очень легко; проще говоря, он и врать-то не умел.
Обследование закончено, введено тонизирующее, но полчаса лучше не вставать. Для отвода глаз Вреж затащил на осмотр ещё троих, в том числе и Ли Даогуня. Как видит командир, осмотр этих троих таким подробным быть не может из-за стеснённости, сколько просил расширить медицинские отсеки: никто не слушает. Но если этот диагностик даст отрицательный ответ, то опасения врача, слава богу, окажутся напрасными. Разумеется, так и оказалось. Все вышли с видом облегчения, и лишь Ли Даогунь, выходя последним, через уменьшающийся проём закрывающейся двери посмотрел Врежу в самые глаза.
Оставался день до торможения. Звёздная гравитация близлежащих светил сделала своё чёрное дело. Запасов энергии уже теперь точно двум кораблям на обратный путь не хватит. А очередные трудности – какие? Усыплять на следующий день всех арамисовцев; торможение, разумеется, далеко не первое, но всё равно это процедура какая-то не жизнеутверждающая. Ещё эта коррозия… Дар какого-то невидимки. Не прогрыз бы этот невидимка обшивку вообще…
Как-то в купе к Врежу, собиравшемуся уже напоследок увидеть земной сон, вплыл Ли Даогунь. Бакунц понял, что попался. Он лёжа замер, всё ещё в надежде выкрутиться.
– Вреж! …А Вреж!
Не Рей, а Вреж! Это уж было поразительно.
– А… Ли! Только, что-то ты поздно. Или что стряслось?
– По-моему ты понимаешь, зачем я зашёл.
– Дай подумать, может пойму.
– Подумай.
И молчание. Вреж решил не тянуть резину: бунты на кораблях известны ещё с Карфагена, но не всегда же – за борт.
– Тебя интересуют мои отношения с командиром?
– Поделись… Может, не пожалеешь.
– Ты за ним ничего не замечал?
– То, что он постарше нас, да и это не очень бросается…
Ли Даогунь улыбался, но смотрел прямо в глаза, а это не всегда приятно.
– Хочешь узнать. Ли, что за процедуру я с ним проделал, тогда, на глазах у тебя?
– Зачем ты за ним, извини, шпионил? Или это – такие игрушки?
– Извини, что не встал при допросе!
– Ну вот, обиделся! Или это – вопрос тактики? Но, начал – продолжай! Не хотелось, чтобы у врача прорезалась бы мания преследования. – Голос Ли стал помягче. – Я же должен следить за совместимостью. Понимаешь, думаю. Ты психолог?
– Обучался, но специалистом не являюсь.
– Не обижайся… Итак, что Майкл натворил?
Вреж – рассказал, но Дорис ни разу не упомянул. Ли Даогунь был не готов к такому:
– Да, и мне теперь кажется, что что-то не то: чем-то он всё время обеспокоен… Говорил он уже, как-то невнятно и уже не смотрел в глаза. Бакунцу, правда, показалось, что собеседник, что-то не договаривает, но, тем не менее, Дорис Гимус заочно обрела второго союзника.
– И всё же какая-то ерунда: сжигать энергию себе во вред! Или он, по-твоему, не собирается возвращаться? – Для приличия, Ли всё ещё сопротивлялся.
– Вот и проверим. Делать, всё равно нечего. Окажется всё глупостью – задам ей трепку…
– Ей… Ну, всё ясно – кому.
– А, что тут? Не Монике же… Ну, созаговорщик, приятного сновидения, напоследок!
На следующий день все уже плелись к камере жизнеобеспечения; плелись нехотя, мол, опять… Но и некоторая торжественность тоже была где-то рядом: ради чего летели-то! На "Арамис" переправились Жанкевски и Шеметов и тоже улеглись в "Аквариум". Всё теперь отдано в руки автоматики. Вреж вошёл в камеру последним, до торможения ещё сорок минут. Сделать себе этот медвежий сон покороче? Или рискованно? Не привыкать! Через сутки всё равно самому всех будить надо… Итак, когда сверхскорость покажет ноль? Ясно. Вот через десять минут мне и вставать. Вреж знал, что и рисковал он серьёзно. Пробуждение возможно лишь при отключенном жизнеобеспечении, а что это такое при перегрузках гашения, он сам мог бы объяснить любому. Но так человек создан: ради мелочи он может поставить на карту полкоролевства… Пожав руку везению, Вреж принял лежачее положение, набрал код и стал куда-то проваливаться.
* * *
Чернота… Как её много… Чернота, или нечто? Чернота с золотистыми бликами окутывала всё, проникала во внутрь, задевала всё живое. Какой активный этот кошмар; он не даёт никакого послабления! Полуживой Вреж чувствовал, что зависим от чего-то страшного, всесильного, имеющего такие неясные очертания и делающего так больно… Сознание работало лишь на одно: существование – это мучение… Как всё долго. А почему надо терпеть? Почему… Больно! Единение вечности и ада… А может? Да… Да, окошко! Где-то перед глазами прояснилось удивительно ясное окошко, которому он невероятно обрадовался. Появилось ощущение тишины, хотя шума до этого никакого и не было… В окошке виделся солнечный земной пейзаж, его яркость оттенялась окружающей чернотой и болью. Очень хотелось туда, в ту страну, где так бушует день, где блистает царство жизни… Но ночь вокруг всё не отпускала. Оцепеневшая память, как-то отдельно, выдала очертания живописных облаков в каком-то средневековом оконце… Картина? Да, это же – Мадонна Литта! В ярком прямоугольнике перед закрытыми глазами Врежа не было ни Мадонны, ни младенца, но им виделся лишь оживший эпизод из легенды, нашёптанный, так из далека, кистью великого Леонардо… Облака и зелень. Они очень давно растаяли, эти облака, но на маленьком кусочке картины они плывут до сих пор. Не изменилось небо над землей за эти долгие-долгие годы. И где сейчас она, эта наша Земля!.. А окошко, к счастью, становилось всё больше, постепенно оттесняя кошмар в никуда. И вот, наконец, земной предполдень впустил к себе измученного Врежа, дав ему земной сон, который, словно спохватившись, тихо растворился. Код сработал полностью, Бакунц, наконец, бодрствовал.
Корабль иногда подёргивался. Сверхскорость погашена, но нормального полёта ещё нет. Вреж чувствовал себя скверно, тем более жалея о только что пропавшем голубом мире: у только проснувшегося, сновидение – реальность.
Опасения почти сбылись, пробуждение его началось до окончания гашения сверхскорости, хотя и всего лишь за несколько минут. Сверхскорость и сверхторможение. А сверхторможение, значит свеверхперегрузки. Вот и защититься от них может только сверхспящий, то есть гравизащига безобидна только для полуанабиозника. А что это такое: остатки сверхторможения для не защищенного организма, Вреж теперь хорошо знал. Огненная боль в позвоночнике и окровавленный костюм оттенял мысленное проклятие собственной беспечности суточной давности. Поднялся он довольно тяжело. Медленно, не сразу нашел причину кровавых пятен: полопались сосуды в носу и в гортани, на ноге были две непонятные глубокие ссадины. И лицо, и тело были в синяках… Ко всем бедам он, кажется, стал хуже слышать.
Бакунц ввёл себе тонизирующее, умылся эмульсией, применяемой при травмах; пробуждение состава экипажа надо были встречать в форме. Зазмеилась злоба на Ли Даогуня. Это в его ведении находится функциональное регулирование камеры жизнеобеспечения, а ведь всё могло обойтись и дороже. Хотя и торможение могло пройти с отклонениями, а это уже сфера деятельности командира… Те же действующие лица… Остались бы подозрения детской фантазией! На сигнальном дисплее погасла одна красная точка – пробудился Ренальдини. Врежу, почему-то, очень захотелось рассказать ему о своих сомнениях насчет командира. Этот темпераментный человек просто источал жизнеутверждение, но и трезвые его глаза также запоминались. Сказать – не сказать? Нет не надо. Тем более, какие факты-то? Просто глупо буду выглядеть. Да и вообще, побитый вид биолога-медика как раз на руку именно Сандро, вернее ему на язык.
