Это я помню.

Дорогие туфли на шпильках в моем гардеробе поразили меня. Могли ли они быть моими? Они выпадали из общей картины, напоминая тест для детей с узорами: какой отличается от других? Определенно этот. Но, когда я попыталась их примерить, как хрустальную туфельку на маленькую ножку Золушки, они идеально мне подошли. В действительности, я гордо прохаживалась по моей комнате в нижнем белье и на каблуках, серьезно умотавшись, пока мои ребра не заболели, а в спине не начались пульсирующие боли. Может высокие каблуки и не очень хорошо сказываются на теле, особенно на таком, что было скрючено и сломано адскими перегрузками.

Но опять же: если туфли подходят, одевай их, мать твою.

Теперь представьте, каково это найти личность, которая идеально вам подойдет. Это нелегко. Все же я должна продолжать делать это, пока не найду верную – стеклянную туфельку личности.

Все не так плохо. Немного понемногу, я верну файлики в каталог моей памяти. Это как собирать кусочки мха, откладывая их до тех пор, пока не наберется приличное количество в корзине. У меня есть люди, которые мне помогут и все расскажут. Иногда, именно хорошие факты делают меня счастливой. Как тот факт, что мне двадцать пять лет, мне нравится этот возраст: не слишком молода и не слишком стара. Даже лучше, в прошлом году моя заработная плата превысила шестизначную сумму. Не хило для человека, окончившего школу только два с половиной года назад.

Также это пугает. Например, это было в тот момент, когда на прошлой неделе Мэл упомянула, что я практически одна в этом мире. Единственный ребенок, родители далеко. Мало друзей. Я не была популярной, будучи ребенком – я, к сожалению, это помню. Боги подростковых несчастий проводили много времени, измываясь надо мной.

Я весила много фунтов в средней школе, набрав в среднем двадцать фунтов в седьмом классе. Я не была патологически тучной, просто слегка слишком пышной.

К счастью, у меня была хорошая кожа и волосы, но не хватало воображения, когда дело касалось моды, так что я предпочитала что-то однообразное и неопределенного вида – все, что угодно, лишь бы избежать привлечения внимания к себе. Становиться зрелищем было той вещью, что пугала меня в школе до жути, так что я держала голову опущенной, а нос среди книг. В результате, я стала получать хорошие отметки, другая вещь, что кричала: «Я изгой!» верхнему эшелону школьных сливок. В конце концов, я стала частью школьного интерьера, такой же, как парты, доски или мензурки в кабинете химии. Просто той, мимо которой проходят не замечая.

Всю эту информацию приятно иметь, но она все еще не отвечает на вопрос: кто я есть? Теперь. У меня светлые каштановые волосы, янтарные глаза, как говорит мне зеркало, но все равно я кажусь себе незнакомкой. Я могу быть кем угодно.

Задачей, которую я установила для себя на этой неделе – просмотреть свой гардероб. Я начала еще во вторник, когда Мэл ушла на работу – медленно и осторожно. Меня постоянно мучили сильнейшие боли. Доктор Лавелль попросил меня попытаться отказаться от «Оксикодона», но я глотала по две таблетки каждые шесть часов, потому что ибупрофен не мог притупить мою боль. Но я хотела пройтись по моей гардеробной по двум причинам: во-первых, я хотела навести там порядок. Я поняла, что чувствую себя неуютно, когда вещи находятся в сильном беспорядке.

Вторая причина – я думала, что распаковка вещей может помочь разблокировать воспоминания. Вид знакомых предметов одежды, мог стать тем толчком, что мне нужен, и помог восполнить пробелы. Воспоминания, ассоциируются с вещами: одеждой, музыкой, и по большей части с запахами. Если я смогу их высвободить, это может помочь с дальнейшим.

Я поняла, что распаковать все вещи было нереально на данный момент, но все-таки была в состоянии просмотреть некоторые из них. Они все были разного размера, что было странно, но я недостаточно выздоровела, чтобы их все перемерить. Очевидно, после аварии, я сильно похудела.

Знаю, что хочу в ближайшем будущем. Я хочу быть красивой, стройной, богатой и счастливой. Вот и все.

Думаю, что хочу быть и хорошим человеком тоже. Никто не хочет быть плохим человеком… верно? Это было бы печально, если бы кто-то хотел.

Но может быть я вовсе и не хороший человек. Может быть, жизнь меня побила, превратив в ожесточившуюся, обиженную суку. Кто знает?

Я нет.

Вот, что я знаю наверняка:

Меня зовут Джейн Джейсен, и я недавно купила собственный дом в Ривердейле, штат Нью-Йорк. Он был двухквартирным двухэтажным домом в английском стиле, построенном где-то в 1927 году. Я работаю в «MT Системс» в средней части Манхэттена, где я являюсь айти специалистом, и они щедро платят за мою работу.

Мои родители живут в Седоне, штат Аризона, и я вполне уверена, мы очень рады тому факту, что между нами много миль. Я всегда была разочарованием для них: я не была такой же красивой как моя мать или атлетически сложенной, как мой отец.

К вечному разочарованию моей матери, я абсолютно не интересовалась шмотками или макияжем или чем-либо хоть отдаленно напоминающим девчачье, когда я была ребенком.

Я все еще могла слышать ее голос: «Ты знаешь, Джейн, меня волновало, во что я одеваюсь раньше, чем я могла соединить слова в предложение».

Как будто это должно было впечатлить десятилетнего ребенка, которого не волновало, что я ношу, покуда оно не начинало вонять или если не выглядело абсурдно.

Я закатила глаза и огрызнулась на нее. «Сколько тебе было лет, когда ты смогла соединить слова в предложение, мам? Пятнадцать?»

Если моя мать выказывала презрение по поводу отсутствия у меня женственности, я выказывала такое же по отношению к недостатку у нее мозгов.

Я также была разочарованием в плане моих перспектив – помню разочарование в темных глазах моего отца, когда он пришел посмотреть на мою игру в футбол или баскетбол, а я абсолютно проваливалась в этом. Командам приходилось драться за то, чтобы я не была в их команде, никто не хотел получить обузу в виде Джейн Дженсен, которая была неудачницей в любом виде спорта. Те первые дни начальной школы были началом моих детских унижений. Я хотела бы забыть это, но они были единственным, что очень живо помнила и в больших деталях. Ну, конечно же.

Мой отец тоже был с прибамбахом. Однажды вечером за ужином, я слушала, как он рассказывал жениху своей младшей сестры, «Есть две вещи, что ты должен знать о нашей семье. Первая, мы все крикуны. Вторая, мы всегда идем по пути меньшего сопротивления. Это может быть не самый успешный путь, чтобы прожить жизнь, но это то, как мы живем… и теперь, ты собираешься стать одним из нас».

Он говорил, так сильно в это веря и с таким самодовольством, что я взрывалась смехом прямо за столом. Все игнорировали меня – это было нормой. Бедный парень просто смотрел на моего отца, как будто тот был сумасшедшим и слабо кивал. Моя тетя Кара неубедительно улыбалась, но было очевидно, что она хотела провалиться на месте. Я думала, все это было невероятно уморительным.

Он, по сути, говорил правду: Дженсены были семейством крикунов, но к несчастью для меня я родилась без этой способности. У меня тихий голос, а громкие голоса заставляют меня подпрыгивать. Но, однако, я обладаю склонностью следовать по пути наименьшего сопротивления, и это лишь модное слово для обозначения неудачницы. Все знают, чтобы преуспеть в жизни нужно рисковать – чем больше риск, тем больше награда.

Ох, верно. Если уж я и не почувствовала себя одинокой (из-за моей нехватки личности), то факт, что я была единственным ребенком решил меня добить. У меня была одна хорошая подруга, что тоже работала в «MT»; ее зовут Мэлани Б., но все зовут ее Мэл. А не Мэл Би. Спасибо Богу, у меня есть Мэл и спасибо, что я ее помню. Она единственная в моей взрослой жизни, кого я вспомнила. Я знаю, есть и другие люди, но их я помню смутно, и они мелькают как тени в покрывшихся паутиной закоулках моей памяти. Когда я пытаюсь вспомнить слишком усердно, я получаю в ответ ослепляющую головную боль.