– Ей всего шестнадцать? Чем кормят нынешнее поколение? – шепотом спросил меня Артур с иронией в голосе.

– Добро пожаловать! – сказал он Адель с хрипотцой, и я толкнул его в бок: он всегда добавлял низости своему голосу в общении с девушками. Очень часто ему говорили, что у него красивый голос.

Адель приподняла бровь, и я понял, что, возможно, именно эта мысль только что и пронеслась у нее в голове. А затем она покраснела. Сумасбродная Адель, та, что могла одним взглядом поставить на место кого угодно, та, которой неведомо, что такое неловкость и стыд, на наших с Артуром глазах становилась ярко-красной, прямо под убийственный цвет своего платья.

– Я Артур, а этот чудик – Луи, – продолжал знакомство Бодер более дружелюбным тоном.

Она стеснительно улыбнулась. Подняла свои прекрасные глаза на Артура и тихо представилась:

– А я Адель.

Артур улыбнулся своей неповторимой улыбкой, и на его правой щеке показалась ямочка.

– Приятно познакомиться, Адель.

Он чмокнул ее в обе щеки, румянец поплыл по ее коже, захватывая и шею, жилка на которой быстро пульсировала. Я последовал его примеру. Мило улыбнулся и произнес:

– Мы тебя очень ждали!

Она не успела мне ответить – счастливый визг Розы привлек всеобщее внимание.

– Вот вы и встретились, – выбегая из кухни, радостно закричала Роза, тут же схватила в охапку свою любимицу и принялась крепко обнимать.

«Вот мы и встретились», – пронеслось у меня в голове эхом под громкие возгласы Розы и Адель. Вот мы и встретились…

НЕСМОТРЯ НА ГОРУ таблеток, что принимаю, я очень плохо сплю ночами. Весь день брожу по дому, словно зомби. Мама бесконечно трындит о сегодняшнем благотворительном мероприятии, на котором мы обязаны присутствовать всей семьей. Я слышу об этом вечере весь последний месяц, но до последнего надеялась, что меня оставят дома, ссылаясь на то, что я нездорова. Но все гораздо сложнее; у меня сложилось впечатление, что родителям необходимо продемонстрировать меня высшему свету: глядите, мы все еще идеальная семья.

– А как тебе вот это платье? – в очередной раз спрашивает мама, и я пожимаю плечами:

– Никак.

Все платья, которые она мне показывает, слишком консервативны. Все черные, классического покроя, и ни одно из них мне не идет.

– Я похожа на бесформенную бочку, – хмурясь, говорю я, а мама приглаживает мне волосы, ласково шепча:

– Милая, оно тебе так идет.

Я отхожу на шаг, и ее рука повисает в воздухе.

– Я выгляжу в нем как убитая горем вдова? Почему все черное?

– Есть еще в горошек с плиссированной юбкой, – сообщает она и показывает мне его.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Неужели я носила такие вещи? И если да, возможно ли, что с потерей памяти у меня полностью изменился вкус?

– Примерь, а я пойду проверю, как там твой отец, – неловко улыбаясь, говорит она и выходит из комнаты, а я в очередной раз тихо ругаюсь себе под нос, бросая взгляд на оставленное ею платье.

Марсель стоит в дверном проеме и грустно усмехается.

– В самом деле, она купила его в магазине «Модные бабушки», – шутит мой братишка, и уголки моих губ приподнимаются в улыбке.

– Марсель, нынче и бабушки такое не носят.

– Я бы на твоем месте открыл свой шкаф, у тебя наверняка остались наряды поярче и посовременней.

Я смотрю на себя в черном платье: длина его доходит до щиколотки, оно не подчеркивает моего тела, а напротив, висит мешком. Я кажусь себе такой унылой и некрасивой в нем.

– Я любила ярко одеваться?

Марсель кивает:

– Да, как тот еще попугай, но тебе на удивление шло.

Он направляется к моему шкафу и начинает перебирать вещи.

– Ты вообще пересматривала свое барахло?

Я качаю головой:

– Использую лишь то, что в комоде, а те вещи, что висят… не знаю, я еще не привыкла, что все в этой комнате мое.

Если честно, мне очень страшно смотреть на принадлежащие мне вещи и не узнавать ничего. Конечно, в глубине моего сердца таится любопытство, но страх пока что сильнее.

– Если честно, я бы посоветовал тебе остаться дома, однако понимаю, что у тебя нет выбора.

– Идти, конечно, никуда не хочется, но я справлюсь. Напугаю всех своим траурным видом, буду мило улыбаться людям, которые меня помнят, но которых не помню я. Если мне повезет, то услышу не одну историю из собственной жизни. А когда все наиграются, сольюсь со стенами и буду делать вид, будто меня не существует.

Марсель поворачивает голову и заглядывает мне в глаза.

– Обещаю, буду всегда рядом, не отойду от тебя ни на минуту.

– Спасибо, но это не изменит того факта, что все будут смотреть на меня с наигранной жалостью, спрашивать, как мое здоровье, и желать скорейшего выздоровления. Большинство из моих ровесников, которые будут присутствовать на вечере, я не переношу на каком-то интуитивном уровне. Может, ты в курсе, почему у меня вообще не было друзей?

– У тебя были друзья, но они… в общем, я не знаю, почему Прюн и ее компашка тебя не переносят, но поверь мне: ты классная, а значит, проблема в них.

– Ну спасибо, – фыркаю я, и Марсель мне подмигивает:

– Всегда пожалуйста.

– Я просто хочу сказать, что за жалостливыми взглядами скрывается самое настоящее злорадство. Я чувствую это. Мама утверждает, что мне все мерещится. Но, Марсель, я потеряла память, а не здравый смысл. А если плюс ко всему я припрусь в этом платье старой девы, то это станет лучшим днем в жизни той же Прюн.

– Да-а, мама всю жизнь мечтала напялить на тебя что-то такое, а еще волосы в косичку заплести. Не поддавайся.

Марсель достает фиолетовое платье в пайетках на тонких бретельках. Оно короткое и с открытой спиной.

– Если она скажет, что это неуместно, ответь: «Мы идем на благотворительную тусовку, а не на похороны». Ты всегда так делала. И у тебя где-то были фиолетовые блестящие полусапожки к этому платью.

Я беру у него из рук вешалку:

– Красивое.

– В прошлом году ты в шутку сказала, что это платье приносит тебе удачу.

– А может, это была не шутка?

– Ты не веришь в удачу, Адель, – серьезно отвечает братишка.

– А во что я верю, Марсель?

– В человеческую силу.

Я озадаченно хмурю брови:

– В каком смысле? Я была агрессивной?

Марсель усмехается:

– Да нет, ну, не считая случаев, когда я съедал без спроса твои киндеры. А насчет удачи… Ты верила в собственные силы, верила в себя, и тебе не нужна была мнимая удача, чтобы достичь цели.

– Ну, возможно, если бы я хоть капельку верила в удачу, она бы сжалилась надо мной и я не оказалось бы девятнадцатилетней барышней с амнезией, которая не помнит ни целей, ни желаний – словом, ничего.

Марсель пожимает плечами, но ничего не отвечает.

– Как твой живот? – тихо спрашивает он, опуская глаза.

Я прикусываю губу и тоже прячу взгляд.

– Все хорошо, не переживай, даже не знаю, что на меня нашло…

– Не делай так больше, – грустно просит он, – и надень это платье. Пусть все эти сплетники, шепчущие за твоей спиной «бедная Адель», поперхнутся собственной желчью.

Марсель направляется в сторону двери, а я ловлю его за руку:

– Спасибо.

Он нежно хлопает меня по руке:

– К сожалению, я не могу помочь большим.

В его голосе столько жалости. Я наклоняюсь и оставляю смачный и звонкий поцелуй на его щеке.

– Ты уже помогаешь, малявка, – с иронией произношу я, и он, качая головой, выходит из комнаты.

Мне кажется, я практически никогда не вижу его улыбки. Искренней, ребяческой. Ему всего шестнадцать лет, но у него такой взрослый взгляд. Я гадаю, что именно заставило Марселя так быстро повзрослеть: случившееся со мной или воспитание наших родителей.

Я раздеваюсь, аккуратно отлепляю пластырь и рассматриваю свой порез. Он до сих пор красный, все еще болит. Я вновь обрабатываю ранку и приклеиваю новый. Соблазн порезать себя вновь очень велик, но меня останавливает образ Марселя. Ужас в его глазах и просьба больше так не делать. По коже бегут мурашки, а в голове проносится слово «сумасшедшая». Однако у меня нет настроения заниматься самокопанием. Я надеваю платье, и у меня дух захватывает – оно идеально. Мне нравятся мои открытые плечи, линии ключиц, длина шеи. Я следую совету Марселя и нахожу полусапожки; они на каблуках, но мне в них удобно. Платье обтягивает мои крутые бедра, наверняка раньше оно сидело на мне как влитое, сейчас же немного велико, но это не портит вида. Я распускаю волосы, и они каскадом падают на спину, закрывая ее. Я чувствую себя сексуальной, притягательной, манящей, красивой.