Да, они с Костей видятся каждый день, а если у Ромкиной группы лекция или семинар с Пятаковым — так вообще праздник. Да, несколько раз целовались в тёмных углах, когда Ромка допоздна задерживался в академии и тайком пробирался на третий этаж — где точно так же допоздна торчал Костя. Несколько же раз созванивались. Но это всё не то! Они не разговаривали ни о чём, кроме политистории и политэкономии, про расписание Костя говорил, про методички, которые надо купить всей группе. И всё второпях, будто преступники. Или школьники. Но ведь они оба взрослые люди, это же неправильно, это нечестно! И Костя ни разу не сказал, нравится ли ему Ромка. Просто целовались и тут же разбегались, стоило лишь раздасться какому-нибудь шороху. Так нравится или нет? Будет ещё что-то, кроме быстрых, словно краденых поцелуев? Или Костя уже жалеет, что они переспали, и потому избегает Романа? Типа, как это возможно, студент и препод, разница в возрасте, разница в статусе, бла-бла-бла… Ромка, не сбавляя шага, вдарил кулаком по тумбе с афишами — как раз шагал мимо кукольного театра. Тумба отозвалась глухим «бам-м», а костяшки на Ромкиной правой руке взвыли от боли. Нет, это Ромка сам взвыл — коротко и глухо, как пёс с отдавленной лапой. Костяшки засаднило, но тут же охладило студёным ветром, и Ромка забыл про отшибленную руку. Позвонить Косте, спросить напрямую? Ромка уже нашарил в кармане телефон, даже вынул его. Но вдруг остановился посреди улицы, не обращая внимания на недовольные взгляды встречных прохожих. Машка ещё что-то говорила, после того, как отобрала у Ромки сок. Сейчас, сейчас, надо вспомнить… Точно! Если тебе кто-то нравится, и ты чувствуешь, что этому человеку ты тоже интересен, но он не решается к тебе подойти — заставь его ревновать! Пусть на тебя вообще все внимание обращают, он тогда взбесится и станет активнее. Вот что Машка сказала! Взбесить Костю… Это вообще реально? Он же даже на прогульщиков и опоздальщиков не орёт, просто щурится нехорошо и давит ледяной вежливостью. Лишь однажды Ромка видел разозлённого Пятакова — когда выяснилось, что Роман Кузнецов его студент. Ох, как давно это было — хищный зверь, набросившийся с поцелуями так, что трещала кафедра в аудитории, м-м-м! Два месяца с того эпизода прошло, два! И больше ничего! Так, ладно. Разозлить, заставить ревновать, и пусть уже дело сдвинется с мёртвой точки? Решено! Ромка двинулся вперёд так резко, что чуть не влетел в пожилую пару, мирно шествующую в сторону рынка. Торопливо извинился и помчался домой, машинально массируя ноющие костяшки на правой руке. Держись, Константин Рихардович, грозный Хряк, тормоз тысячелетия! Будет тебе Ромка, которого ты ещё не видел! Увидишь — и помрёшь от ревности. Или уже скажешь ему, что на самом деле чувствуешь, и перестанешь ускользать, вечно занятый кучей дел.
И Ромка тоже скажет. Скажет, что чувствует. Три слова, последнее начинается на «л». Скажет громко, потому что это правда. Вот так!
***
Костя проснулся рано, даже ещё не рассвело. Побродил по квартире, странно опустевшей и холодной. Хотя мама не перевезла к тёть Гале никакой мебели, только одежду взяла и свои книги, а всё равно дома стало пусто. Что холодно — это понятно, отопление не включат, пока на улице плюс. Но ведь были и раньше промозглые ноябри, однако в родных комнатах никогда не замерзали до мелкой дрожи руки и щёки. Что не так? Костя глянул на термометр — мама повесила эту древнюю штуковину рядом с кухонным шкафчиком, сейчас таких уже не делают: стеклянный столбик протянулся ниткой среди проволочек, изображающих струны на деревянной скрипке. Двадцать два. Совсем не холодрыга, как чувствуется. Такое ощущение, что холод идёт изнутри. Костя зябко передёрнул плечами и зажёг газ — раз уж встал так рано, почему бы себя не побаловать сваренным кофе вместо растворимого?
Кофе сделал своё благое дело: Костя перестал мёрзнуть. Снаружи к окну прилип бурый тополиный лист — словно просился погреться, устав мотаться по воле осенних шквалов. Костя открыл окно, потянулся, чтобы его достать. Но от резкого порыва ветра, забросившего на подоконник горсть холодных дождинок, лист оторвался от стекла и умчался вниз, на серый асфальт, к другим таким же мокрым бурым листьям. Костя проводил его взглядом и захлопнул оконную створку.
Пора собираться. Сегодня понедельник, у Ромкиной группы лекция и семинар по его предмету. Волшебные несколько часов, которые они проведут на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Ромка всегда устраивается поближе к преподавательскому столу, что на лекциях, что на практике. Мучительные несколько часов, когда можно сколько угодно обмениваться взглядами, наблюдать, дышать в такт — и не сметь прикоснуться.
— Нет повести печальнее на свете… — зеркало отразило уже привычно нахмуренные брови и тоскливые глаза. Костя попытался улыбнуться, но только всё испортил: в сочетании с общей унылостью физиономии улыбка вышла нестерпимо фальшивой. Будто приклеенная. — Нет повести печальней, вот же хрен… когда любимый парень — твой студент…
В неведомо откуда плодящихся экспромтах Косте удавалось называть Ромку так — любимым. Рифмовать всё подряд Пятаков пристрастился ещё в школе, в театральной студии, которую организовал, как ни странно, учитель географии. Помнится, так много красивых слов было сказано о недюжинных литературных способностях Кости. А он взял и пошёл в экономисты, неблагодарный просиратель природного таланта.
— Печальней нет, но между тем, мой друг, — зеркальный двойник послушно повторил Костин взмах рукой и второй вариант улыбки, уже не такой картонный, — пора шагать мне в светлый храм наук.
Географ Виктор Степанович довольно улыбнулся в коротком мысленном видении Кости. Да, вот так и гибнут, невостребованными, таланты в людях…
***
— Ромка… — в глазах Милы можно было разглядеть целую вереницу вопросительных и восклицательных знаков, окружённых стайкой сердечек с крылышками. — Какой ты краси-и-ивый!
Примерно такую реакцию окружающих Роме и предсказывали в салоне красоты, в котором он провёл вчера два с половиной часа. Предварительно облазив с мамой все одёжные лавки в торговом центре на Монаховых прудах. Мама просьбе сына удивилась, но и обрадовалась тоже — она не раз сетовала, что сынуля ни в какую не соглашается сменить стиль с привычного спортивного на более элегантный. Вот отец никогда с ней не спорил, носил всё, что она выбирала или шила сама. А как тут поспоришь, если у мамы тридцать три диплома по дизайну одежды и собственное ателье с пошивочным цехом? Крохотные, конечно, но очень даже известные в городе, не баран чихнул! Вот отец и смирился, хотя тоже больше любил простецкие джинсы, кроссовки и футболки без принтов. Но встречают-то везде по одёжке. С тех пор, как мама всерьёз взялась шлифовать внешний вид Кузнецова-старшего, у отца карьера в его «Строймате» эскалатором вверх рванула — за пять лет из торговых представителей стал руководителем отдела и теперь постоянно мотался за границу, очаровывать, ослеплять и создавать репутацию. Лицо фирмы, его прямо так и назвал во всеуслышание генеральный. Маме есть чем гордиться.
Теперь Ромка отца очень даже понимал. По одёжке встречают, даже те, кто уже давно знает. Сердечки бултыхались не только в Милкиных серых глазищах: признанные королевы группы Дара и Дина соизволили прервать своё царственное общение, чтобы во всех деталях обозреть преобразившегося старосту.
— Ну наконец-то, Кузнецов, — Дара одобрительно кивнула, отчего её толстенная рыжая коса соскользнула с плеча и закачалась за спинкой стула, подметая пол пушистым кончиком. — Лицо нашей группы перестало выглядеть тупым качком. Хвалю. Теперь хоть в деканат сможешь ходить спокойно, чтоб не принимали за дворника.
— Захочешь пригласить меня в кино, я обещаю, что подумаю, — кокетливо повела плечиком Дина. — Скинь мне свой номер, Ромочка.
Надо же, лицо группы. Прямо как у отца всё получилось. Ай да мама!
— Я подумаю, Диночка, — откуда только гонор взялся? Ещё в пятницу Ромка и подумать не мог, что будет совершенно без смущения разговаривать с такой красивой девчонкой, как Дина. Это всё дизайнерская одежда, не иначе. — Вообще-то мой номер есть в групповом чате, странно, что ты его не знаешь.
