— Удивлён, — совершенно не удивлённо проронил её спутник. Этому можно было дать больше, лет этак за двадцать пять. Красивые, вытянутые и утончённые черты лица, тонкий узкий нос, густые волнистые чёрные волосы, перевязанные в низкий хвост, и глубокие синие глаза. Он был в синем жакете поверх белоснежной рубашки, строгих чёрных брюках и лакированных полуботинках. По сравнению со встопорщенной и вызывающей девчонкой — совсем другой.

— Пф, — только и сообщил своё мнение третий. Бледный, коренастый парень с пепельно-сиреневыми волосами, через левый глаз проходил тонкий красноватый шрам. В проколотом правом ухе поблёскивали две серёжки. Лицо было треугольным, острым, как у лисички, а наигранно мрачные глаза отдавали льдистой синевой. Он был в кожаной куртке, джинсах и сапогах, и с ним Файр уже пересекался — этим июлем, на Охоте.

— Это Кали, Гамлет и Виас, — представил их Верран. — А это Файр. В вашем отряде. Нет, Кали, я его не переведу, и нет, Гамлет, ещё выходной ты пока не заслужил. Свободны. Обустраивайся.

Кали зло зыркала на него, скрестив руки на объёмной груди.

— Вторая полка — моя! — заявила она сердито.

Верран захлопнул за собой. Файр, наконец получивший возможность осмотреться, не мог сдержать любопытства. Помещение, в которое его притащил новый начальник, напоминало хламовник. Стены разрисованы или исписаны аккуратными чернильными строчками. Три двухъярусные кровати, одна из которых завалена шмотками на нижнем месте — какая-то одежда, книги целой грудой. Шкаф тут же, тоже забитый. На полу — стёршийся ковёр. Окна распахнуты, их два, с широкими подоконниками и батареями под ними. Единственная свободная койка застелена была кое-как; отмеченная Кали — с ворохом одеяла и косой подушкой, упаковкой чипсов; ещё одна идеальная до рези в глазах и ещё одна вся искорёженная, с тремя одеялами и грудой подушек. У стены напротив окон — плазменный телевизор, водружённый на тумбочку, на открытых полках которой теснились диски и приставки.

— Тут все живут? — изогнул брови Файр.

— Да, прикинь, — Виас, видимо, единственный адекватный, прошёл до нижней койки под свободной и бухнулся на неё; та самая, в одеялах и подушках. — Ещё есть пацан, но он мало времени здесь проводит. Кали много мешает, но со временем привыкаешь.

— Завались! — отрезала Кали. Девчонка сверлила Файра недовольным взглядом, затем раздражённо вздохнула. — Почему тебя ваще сюда перевели?

— Язык, — с укором заметил ей Гамлет. Кали, подхватив с ближайшей кровати одну из книг, попыталась в него запустить, но парень уклонился и добавил: — И манеры. У нас гость.

Как же, гость. Знакомы они были с Кали, с этой неуёмной дурёхой, вечно лезущей не в своё дело и донимавшей всех в округе. Оказаться с ней в одной команде — сущая пытка. У Файра нервно дёрнулось веко — и с ней-то теперь предстояло ютиться?! Да он сдохнет скорее, чем к ней привыкнет! Чёртова шавка, только и знает, что бесить! Настроение Кали от его настроения мало отличалось — белая и светловолосая, как изящная кукла, в злости она напоминала мегеру, а на него смотрела, словно на целый легион отвратительно бесячих врагов.

— Приплыли, — проворчал Виас, улавливая атмосферу. Он, как был, в одежде, улёгся на кровать и свернулся калачиком, разглядывая их. — Хоть к Миднайту переезжай. И почему у него отдельная комната?..

— Особенный экспонат, — вздохнул Гамлет, беря в руки книгу и опускаясь на пол, раскрывая на случайной странице. — Будем терпеливы…

Кали долго смотрела на Файра — а затем попыталась его придушить.

С этого момента началась череда бесконечных ссор.

— Я не понимаю, какого чёрта меня переселили к ним! — бушевал Файр.

На ветру покачивался талисман, повешенный над окном. В кои-то веки раздвинутые шторы прогоняли своим бодрым сиянием розоватую дымку, струившуюся из вытянутой трубки. На узловатых пальцах Миднайта поблёскивали тяжёлыми металлами перстни с драгоценными камнями. Поддельные или настоящие? Да и всё равно. Файр, злой и насупившийся, болтал ногами, сидя на высоком стуле. Миднайт, устроившийся на расшитой дивными узорами подушке, отложил трубку и взял в руки карты. Те самые… как их там? «Пути странных», типа того? Файру выпали тогда Смерть, Кровь и Феникс, и предсказание исполнилось.

— Эй, ещё раз попробуешь?

— Я не гадаю одному человеку дважды, — проговорил как пропел Миднайт.

— Скучный хрыч.

— Следую воле Небес…

Настроение у шамана явно было хорошим. Раньше Файр не особо понимал, как различать интонации этого причудливого гадателя на куриных костях, но теперь стало отчего-то легче. Наверно, стоило сравнить его с бессмертным, как сразу стало проще. Если тот проклятый тип улыбался, то у Миднайта на сероватом лице проступала чаще усмешка, причём почти жалостливая: вон какие бедные эти люди, раз не знают того же, чего знает он. Миднайт считал себя лучше них всех, потому что был выше, был умнее, больше слышал. Ха. Наконец-то за личиной твоё реальное лицо проступило!

Файр недалеко от него ушёл. Правда, ему было до форточки, людей, странных или лиф он там резал. Пусть они все передохнут, ему же спокойнее. Парень откинулся на спину, прогнувшись в пояснице и чудом не кувыркнувшись. Полежал так, глядя в чёрный потолок. Хм, действительно, чёрной краской замазан. А поверх — самостоятельные рисунки созвездий, весьма искусные. Файр никогда не спрашивал своего временного начальника, зачем ему это всё. Эти кости в мешочках, амулеты и талисманы, бусы-перстни-браслеты. Зачем игры в шаманов, предсказания по собственному настроению и томные взгляды фиолетовых линз. Зачем?

Вспомнилось ещё что-то.

— А четвёртый чел, этот ваш Айзек, — проворчал Файр, — вообще не бывает в спальне. Возвращается в полночь и сразу на койку. Не показывается. Я из душа выходил однажды, столкнулся — так чуть копыта не отбросил! Белый весь, глаза ярко-оранжевые, а теней от него — как вода разлились!..

— Выполняет свою часть сделки, — промурлыкал довольный Миднайт. — Как прелестны их хитроумные планы, как будто не Судьба всё решает!..

— А что, Судьба?

— Рок. Жребий. Монетка, заботливыми руками подброшенная.

— Руками бессмертного, — проворчал Файр. Накрылась Охота. Накрылась возможность отлова лиф. Всё из-за него накрывается!

— Может, и его, — не стал отрицать шаман. — У бессмертного создания во всём роль особая.

— Ты что-то знаешь, — с подозрением протянул Файр, слезая со стула и бухаясь напротив, испытующе заглядывая в непробиваемо-туманные глаза Миднайта.

— Я многое знаю, сын пламени, такова моего существования дорога, — шаман улыбнулся и протянул руку, коснувшись его лица; Файр отпрянул, не успев и нахмуриться. Миднайт покачал головой со смешком. — Храни талисман, что я тебе передал. И тогда всё будет правильно.

Он вернулся к своим картам, а Файр так и остался сидеть, мрачный и вконец запутавшийся. Вокруг творилось что-то, в чём Миднайт разбирался, но Файр — нет. И это ему не нравилось.

Чёртовы игры Авельска…

========== // Интерлюдия 3 // ==========

Стены в медицинском кабинете не белые — этот цвет считается проклятым — они бледно-голубые, равнодушные и холодные, как сердца здешних обитателей. Айзек обкусывает ногти, до мяса прокусывая пальцы, у него ломит кости от перегрузки и мешает дышать хрип в лёгких, но он хотя бы жив и даже может работать.

Ко всем возможным приборам, опутанный ими, словно живой сетью, подключён длинноволосый юноша. Кали тычет его длинным светлым ногтём в щёку и говорит, что он похож на труп. Айзек не очень уверен в правдивости её слов: не похоже, чтобы девушке было всё равно.

Просто кроме Гамлета у них никого не осталось.

Веррана убирают на следующий день после падения Третьей лаборатории.

Сначала он есть, а затем его нет. Айзек один из всех умудряется подглядеть: он из тени смотрит, как за Верраном закрываются двери, и замечает человеческие силуэты в зале суда. Отряд Веррана туда не пустили. Если почуют присутствие Айзека — быть беде, тем более он всё ещё числится как «Говорящие картины».