По дороге они наткнулись и на Антона. Иосиф узнал его первым — Тая не сразу поняла, что за тёмный силуэт стоял в белоснежных сумерках, уставший и прямой, неестественно пахнущий кровью. Антон тоже их заметил, и Тая с Иосифом поклонились. Они сделали всё, что должны были. А он… тоже. Антон кивнул, и ребята помчались на поиски Артура.

Они столкнулись на перепутье, где бои отступили. Слева ещё стояла стена, справа уже обвалилась, явив внутренним коридорам кусочек леса и тяжелейшее белое небо. Артур стоял в дальнем конце коридора, в куртке, джинсах, сапогах, шапке — новая одежда, но сам такой же, с каким Тая прощалась несколько месяцев назад. Заметив её, Арт развернулся, дрогнул, желая сделать шаг навстречу, но резко затормозил и помотал головой. Тая и Иосиф мчались к нему, и брат обронил:

— Это наши.

Рядом с Артуром стояли… ну, «дети» — сомнительное понятие. Они в принципе были ровесниками ребят из Стаи. Оба в белой лабораторной одежде, один — с серыми волосами, другой — со светло-золотистыми. Первый повернулся к Тае, демонстрируя бусы из мелких разноцветных камушков.

«Настя!»

— Старшая сестра сказала искать вас, — невозмутимо сообщил паренёк. На его красивом лице не было ни одной эмоции. — Мы шли на голос Иосифа. А… сестра назвала себя Настей.

Она не придёт. Тело сковала горькая слабость. Ио крепче сжал её ладонь.

— 2.2 «Хаиро», — представился паренёк, всё так же разглядывая девушку. — Сестра дала мне имя Феликс. А это 2.3 «Кииро», Слава. Мы будем с вами.

Стая никогда не откажет в приюте тем, кто в нём действительно нуждается… тем более другим лифам. Тая кивнула, сглатывая боль. Настя имела право сделать собственный выбор. Это то, что она решила. Они всегда будут связаны… как бы далеко ни разошлись.

Артур сжал её в объятиях. Стало немножко легче.

— Поторопимся, — сказал он. От него пахло железом и гарью. — А то вот-вот…

— Да. О’кей.

Не отпуская Иосифа, Тая взяла другой рукой руку Феликса, Артур — Славу. И они побежали дальше вместе — уже впятером. За ними рушилась лаборатория — последняя.

Прощай, проект LIFA.

Больше такого не повторится.

Они двигались всё медленнее — они оба. Ноги едва слушались. В головах звенела тяжесть. Они падали, поднимали друг друга, проходили немного и вновь падали. В конечном итоге так и остались сидеть — под ослепительно белым небом с серыми молниями, открытые всем ветрам, которых не было в этом губительном воздухе. Дышать становилось всё тяжелее. От глаз ложились тени, жилки чёрные, напоминавшие трещины. Кровь пузырилась в уголках губ.

— Это и есть перегрузка, значит, — вздохнула Вера. Звуки таяли в дымке, словно их и не было, поглощаемые подступавшим холодом. Приближалась зима, и это ощущалось каждой клеточкой тела. Вдоль спины — глубокая рана. Тимур харкал кровью на камни; по последнему подземному этажу, на полу которого они сидели, с сухим шипением растекались багровые лужицы. Вязкость сменялась плавностью. Вера приоткрыла рот, сплёвывая новый сгусток, но уже не стала утирать. Вслепую нашарила руку напарника, и он подтянул её к себе, зарывая слабевшими пальцами в длинные лунные волосы.

— Ничё, Вер, прорвёмся, — просипел партнёр. Его губы почти касались уха. Слабо моргая, девочка разглядывала обломки потолка за его плечом: посреди боя были пробиты все полы до самого последнего, разделив строение на две части. Они находились в центре остывшей воронки, поэтому над ними белело небо, а вокруг посвёркивало проводами, датчиками и трубами оставшееся от здания. Тимур дышал рвано и со свистом. Ему пробило лёгкие выстрелом в упор, когда враги попытались убить Веру.

— Мы едины, — прошептала девочка, давясь кашлем, пачкая кровью и без того грязную изорванную мантию Тимура. Она дрожала с головы до ног. Он был спокоен, но грудная клетка ходила ходуном. Это был их последний бой, они оба знали, на что шли. До самого конца — лишь пешки проекта, да? Они абсолютно и безразмерно пусты. Они не жили людьми. Они не жили животными. Они жили лифами.

— Мы одно целое, — парень мазнул губами по её виску.

— Мы не расстанемся.

— Я с тобой.

— Я рядом.

Эти фразы растворялись в вакууме. Говорить так было непривычно, потому что раньше они не пробовали друг с другом сильно болтать. Вера больше думала, Тимур больше ругался. Они и так понимали друг друга с полувзгляда, а со временем перестали даже смотреть друг на друга в пылу сражения: каждый знал, как поступит второй. Они были связаны. Они и умирали теперь вместе.

Страшно не было. Только больно — физически. Душевно как раз пришло успокоение: долг их выполнен, они сделали всё, что должны были. «Тени» не знали чувств, если рассматривать так, но одно они знали точно и всегда — их не разорвать. Где бы они ни оказались, они всегда искали друг друга, с того самого дня, как Тимур разбил стекло в лаборатории, окрасив его кровью. Они не разлучались. Они и впредь будут вместе. Даже забвение не волновало, и Вера, обнимая Тимура, готова была на всё, лишь бы не потерять его и связь с ним.

— …даже если вторая попытка будет запутаннее?

— Нам не нужно просто, — прошептала Вера в ответ.

— Да, — отозвался Тимур, — просто дай нам быть вместе.

— Хорошо. Мне понятно ваше желание. — Она опустилась перед ними, спланировав мягко, как лебединое пёрышко. Улыбнулась неестественно. — Это на многое повлияет, но вы сможете найти друг друга. Постарайтесь. Это ради вас.

Они найдут. В этом не было сомнений.

Силуэт девочки с чёрно-белыми волосами исчез. «Тени» подняли головы: с краешка неба, что был им виден, вниз плавно опускались крупные снежные хлопья. Липли к одежде, путались в волосах, таяли на тёплой коже, растворялись в крови и очищали гарь. Мир вокруг разрушался, разлетаясь по опилкам. Вместе с гибелью проекта приходила зима, и расчерченная её жестокой холодностью реальность ёжилась и сгущалась красками. Дыхание оставляло всё меньше. Вера выдохнула облачко пара в губы Тимура, пытаясь его согреть, но парень только усмехнулся, касаясь её лба своим, так и застыв.

Посреди разрушенного здания, под бережным снегопадом несостоявшегося спокойствия сидели, обнявшись, два силуэта — чёрный, как тень, и белый, как свет, и им не важно было ничто другое. Им хватало того, что они имели. Они ждали того, что собирались обрести.

Беззвучно прокатился по помещениям взрыв, прикоснувшись кольцами живого пламени к каждому трупу, обломку или листу, что ещё оставались в лаборатории. Огонь был золотисто-белым и трещал молниями; он взвился спиралью, но не затронул равнодушно-грозное небо, не затронул даже землю поверхности, потому что должен был уничтожить лишь коридоры и кабинеты — ничего иного. Сотряслись обломки, но Вера не смотрела на гибель мира вокруг: она смотрела только на Тимура, как и он смотрел только на неё.

— Я найду тебя, — поклялся он.

— Мы встретимся вновь, — пообещала она.

Пламя добралось до них, наполнив энергией плещущейся до самого дна и тут же отпустив, дотла испепелив, и всё погрязло в сиянии, и всё погрязло в забытьи, и всё — до самой крохотной песчинки — звало на помощь, и всё выло, и всё благодарило людей поверхности за освобождение.

Третья лаборатория перестала существовать.

Роан наблюдал за тем, как пылали руины, с нагорья, где ветер носился облаками, где ветви шумели и царапались сухими черенками. Он стоял над всем и видел всё, и было совсем просто — так разглядывать останки грандиозного побоища, того, что ещё полчаса назад было важным. Небо разрезалось разрядами. Крупными хлопьями шёл снег, не тая на мёрзлой земле, но смешиваясь с песком и белыми пятнами чернея на шерсти лесной природы.

К нему подошли сзади, обняли со спины; прикосновение того, кого он различил моментально, не оглядываясь, даже не сразу обратив внимание на татуировки на обнявших его руках, сцепивших пальцы у него на животе. Он дышал. Он был жив. Роан рвано вздохнул, не закрывая глаз, и чуть подался назад, чтобы опереться на тяжело вздымавшуюся грудь. Теперь голос парня вибрировал прямо у уха.