В дверь тихо, но настойчиво постучали, оторвав генерала от тревожных мыслей.

– Разрешите, Евгений Евграфович, – смущенно промолвил ротмистр Телегин. – К вам, несмотря на все мои увещевания, рвется с докладом поручик Фрейман.

Баташов сразу же вспомнил худощавого, стройного гусара, сослуживца Аристарха, которого он встретил, направляясь за назначением в Ставку, и почувствовал, как мгновенная боль пронзила его настороженное сердце.

– Пригласите поручика, – глухо промолвил Баташов, заранее предчувствуя, что его ожидает что-то неотвратимо страшное.

– Ваше превосходительство, поручик Фрейман, – представился офицер, – нахожусь в Варшаве по случаю откомандирования в штаб ремонтной комиссии для отбора лошадей…

– Что, большие потери? – спросил Баташов, с тревогой всматриваясь в худое и бледное лицо поручика.

– Да, ваше превосходительство, – глухо ответил тот, пряча глаза.

– Что с Аристархом? Ранен, убит?

– Нет, ваше превосходительство, – уверенно сказал офицер.

– Ну, слава богу! – истово перекрестился Баташов.

– Поручик Баташов пропал без вести, – словно обухом по голове оглушил генерала Фрейман.

– Как? Где? Когда?

– Неделю назад. Во время неравного боя в Карпатах. Как утверждают оставшиеся в живых охотники, во время последней контратаки, которую возглавил ваш сын, Аристарха оглушили и уволокли с собой отступающие австрийцы. Больше о нем мне ничего не известно.

В кабинете воцарилась долгая звонкая тишина, прерываемая лишь тиканьем высоких напольных часов.

– Присаживайтесь, голубчик, – после небольшой паузы, запоздало предложил Баташов, указывая на стул, стоящий на противоположной стороне стола. – Расскажите поподробней, как все это случилось.

Фрейман глухим голосом поведал Баташову о лихой гусарской атаке охотниками Баташова-младшего противника, окопавшегося в Крапивниках, о совместной с пластунами операции по освобождению охотников, попавших в засаду, и о последнем, трагическом бое с австрийцами.

По ходу рассказа Баташов, развернув перед собой карту Галиции, водил пальцем по местам боев сына и, по привычке оценивая произошедшее, удовлетворенно качал головой, словно соглашаясь с его решениями и действиями.

– Почему же подмога не подошла вовремя? – недоуменно спросил он. – Ведь до Исаи от основных сил и десяти верст не было.

– Пока посланные за подмогой охотники в пешем порядке добирались, пока полк вытягивался по узкой дороге, часа три прошло. К этому времени охотники оборонялись уже из последних сил. Австрийцы, видя, что прибыло подкрепление, сразу же ретировались. Командир дивизии генерал Каледин, прибывший к месту боя вместе с нашим полком, запретил преследовать противника, опасаясь засады. На следующий день подошла свежая австрийская колонна, и на окраине Исаи произошел неравный бой. Полк потерял до трети личного состава и половину лошадей. Лишь через два дня наша кавалерийская дивизия с боями вышла из-под массированного удара целого армейского корпуса противника. Вот уже какой день мы находимся в тылу на переформировании. А меня как специалиста по конскому составу снова отправили в командировку…

– Да-да, – рассеянно, думая о своем, сокровенном, промолвил Баташов, – я помню, вы и в прошлый раз после затяжных боев ехали в штаб ремонтной комиссии за конским пополнением.

– Вот и на этот раз мне «повезло», – с чувством нескрываемого сожаления произнес поручик, словно считая себя виновным в том, что в страшном и кровопролитном бою он остался жив.

– Вы где устроились? – оторвался от горестных мыслей Баташов.

– Да я только-только с вокзала и сразу к вам…

– Остановитесь у меня, – тоном, не терпящем возражения, сказал Баташов, – мои «апартаменты» в полном вашем распоряжении.

– Я боюсь стеснить вас, ваше превосходительство, – смущенно промолвил Фрейман.

– Никаких возражений не принимаю, – строго взглянул на поручика Баташов. – Каковы ваши сегодняшние планы? – после небольшой паузы спросил он Фреймана.

– Я хотел наведаться в штаб ремонтной комиссии, чтобы отметить командировочное предписание.

– А где находится штаб?

– Рядом с гостиницей «Европейская», в Краковском предместье.

– Я сейчас направляюсь в центр и как раз буду проезжать Краковское предместье.

Новенький «паккард», выделенный командующим фронта для разведочного отдела, ждал Баташова у подъезда. Чихая и обдавая прохожих газолиновой гарью, автомобиль, набирая скорость, помчался по грязноватым улицам через решетчатый Александровский мост на гору, где у Королевского замка начиналась прекрасная варшавская улица, Краковское предместье.

Остановив машину у гостиницы, Баташов, по-отечески заботливо взглянув на Фреймана, сказал:

– Я не прощаюсь с вами, поручик. Жду к ужину. Советую вам не задерживаться до темноты. Бывает, стреляют. Теперь здесь всякой сволочи хватает…

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Постараюсь закончить все до вечера, – козырнул поручик и, захлопнув дверцу авто, направился по своим делам.

Баташов любил Варшаву – веселый, бесшабашный город, с его открытой всем взглядам уличной жизнью, обилием цветов, маленьких кафе со столиками, вынесенными на улицу под полосатые маркизы, элегантными женщинами и вежливыми мужчинами. Ему нравился непоказной блеск этого прекрасного города. Здесь он чувствовал себя как дома оттого, что со всех сторон слышалась либо славянская шипящая речь поляков, либо родная русская с приятным польским акцентом.

Конечно, с приближением фронта в городе многое изменилось. Уже не было былого шика и блеска на его проспектах и улицах. Да и прохожие, шарахаясь от автомобиля, нередко кричали вслед не приветствия, а угрозы. Пользуясь благорасположением поляков, город наводнили австрийские и немецкие агенты. И потому сегодня, несмотря ни на что, Баташову необходимо было встретиться с начальником Губернского жандармского управления полковником Стравинским, чтобы обсудить планы сотрудничества в контршпионской работе.

Встречались они обычно на конспиративной квартире полковника, в скромном особняке с выходами на две параллельные улицы. Оставив «паккард» за два квартала до места встречи, Баташов не торопясь направился к особняку знакомыми ему улочками и переулками.

Когда он вошел в квартиру, стол в просторной, светлой столовой был уже накрыт. Хоть и скромно, но по военному времени довольно сытно. Шмат сала, огурцы, капуста, ароматный каравай, и посреди всего этого изобилия – бутылка шустовского коньяку.

– Не побрезгуйте ваше превосходительство, моим бедным угощением. В былые времена я бы вам такой стол накрыл…

– Ну что вы, Апполинарий Эрастович, – прервал ненужные оправдания Баташов. – Мы живем в военное время, и все должно этому времени соответствовать. За богатыми столами в лихую годину пируют только тыловые шкуры да предатели.

– Ваша правда, Евгений Евграфович, – согласился жандармский полковник, – для кого война – мачеха, а для кого – мать родная… Я предлагаю первый тост за наше боевое братство. Ведь и от нашей с вами совместной работы зависят успехи нашей армии, – предложил Стравинский, разливая коньяк в серебряные рюмки.

– Давайте выпьем молча за тех, кто воюет и погибает на полях сражений, – неожиданно предложил Баташов и, не ожидая ответа полковника, опрокинул рюмку. Не дожидаясь хозяина, налил себе еще и тут же одним глотком осушил вторую рюмку.

Удивленный жандарм кинул проницательный взгляд на генерала и, заметив, что тот, как ни старается, не может скрыть излучающего глубокую внутреннюю боль взгляда, все понял. Зная, что генеральский сын воюет на передовой, он молчаливо пожал плечами.

– Все в руках Господа… – то ли в утешение, то ли в назидание философски промолвил он.

– Простите, Апполинарий Эрастович, что отвлекаюсь от оговоренного нами заранее дела, но я сегодня получил горькое известие о том, что сын мой пропал без вести, – с еле скрываемом отчаянием в голосе произнес Баташов.

– Это, конечно, веский повод для огорчения, но отнюдь не для отчаяния, – обнадеживающе промолвил Стравинский. – Мало ли русских воинов томится сегодня во вражеском плену? Придет время, и обменяем всех на всех…