В отношениях с родными, то есть с матерью и сестрёнками, наблюдался самый тёплый период. Молоденький Гоголь окружил их своими заботами, собираясь всерьёз взяться за образование подрастающих проказниц, с тем чтоб устроить их судьбу и будущность наилучшим образом.
Когда вернулся обратно в Петербург, Гоголь не оставлял этих планов. Известно его письмо, которое он отправил матери, надумав забрать сестёр в столицу: «Если бы вы знали, моя бесценная маменька, какие здесь превосходные заведения для девиц, то вы бы, верно, радовались, что ваши дочери родились в нынешнее время. Я не могу налюбоваться здешним порядком. Здесь воспитанницы получают сведения обо всём, что нужно для них, начиная от домашнего хозяйства до знания языков и опытного обращения в свете, и вовсе не выходят теми ветреными, легкомысленными девчонками, какими дарят институты…» [105].
Однако сестрёнки гоголевские, как нетрудно догадаться, были разного возраста, и если младшие пока оставались ещё совсем детьми, то старшая – Мария – уже заглядывалась на кавалеров, и вышло так, что в институты поступать ей уже не было никакой охоты. В жизни гоголевской семьи появился красавчик Трушковский.
Здесь нужно отметить, что в нынешней гоголеведческой литературе отчего-то укоренился стереотип, который упрямо настаивает, будто Гоголь с самого начала недолюбливал избранника своей повзрослевшей сестры и относился к нему едва не враждебно. Странно читать такие вещи, ведь наиболее авторитетные и ранние источники свидетельствуют скорее об обратном, а те, кто нынче принимается судить об отношениях Гоголя с Трушковским, путают обстоятельства завязки этих отношений с эпизодами, когда Гоголь получил тяжкую «головную боль», возникшую по причине авантюризма и расточительства своего молодого родственника.
Так вот когда обаятельный Павел Трушковский появился в Васильевке и когда в него без ума влюбилась Мария-младшая, старшая Мария, то есть почтенная гоголевская маман, была не в восторге от его, так сказать, имущественного и социального положения. Бедноват оказался красавчик-то наш.
Однако Гоголь, узнавший, что сестра влюблена и до смерти хочет замуж за этого юношу, стал на сторону сестры, решил помочь устроить её свадьбу и убедил мать обойтись без предрассудков.
Владимир Шенрок так описывает данный момент: «Для Марьи Ивановны ещё с января 1832 г. наступило надолго суетливое и тревожное время, с тех пор как один её знакомый, красивый краковский поляк, заезжий землемер Трушковский, сделал предложение её старшей дочери. Очень естественно, что с тех пор до самой свадьбы все обычные занятия и интересы были отложены или отошли на второй план, а главное внимание было устремлено на осведомления о женихе, на разные необходимые приготовления и проч. Как бывает, между родственниками нашлись люди, не желавшие этого брака и старавшиеся разбить свадьбу. Сама Марья Ивановна Гоголь желала бы видеть дочь замужем за человеком богатым и обеспеченным, тогда как у жениха состояния не было; дядя невесты, А.А. Трощинский, был со своей стороны также недоволен и ясно показывал своё неодобрение, что, в свою очередь, не могло не действовать на Марью Ивановну [106].
Гоголь, – продолжает далее Шенрок, – старался убедить домашних не останавливаться разными не стоящими ни малейшего внимания мнимыми препятствиями. Он сочувственно отнесся к намерению матери устроить свадьбу без шума и объявлял себя врагом всяких свадебных обрядов и церемоний; советовал не смотреть на пересуды соседей и на мнения дяди-генерала, но действовать решительно ввиду взаимной привязанности жениха и невесты. О богатстве он судил так: жених «всегда может нажить его; нужны только труды. Но доброй души и прекрасных качеств человек никогда не наживет, если их не имеет» [107].
Гоголь любил своих сестёр и по-настоящему хотел счастья для каждой из них. Однако, как у любого живого человека, у Гоголя были свои пристрастия, и одну из сестрёнок, а именно – Лизоньку, он выделял особо и уж для неё хотел самого лучшего, мечтая, что Елизавета найдёт себя, свою семью и свою судьбу в Петербурге или в Москве. Но Николай Васильевич всячески старался скрывать тот факт, что любил Лизу больше других (хотя все догадывались об этом).
Так или иначе, но, когда Гоголь следующим летом прибыл в очередной каникулярный вояж в родную Васильевку, он стал готовить младших сестрёнок к поступлению в Патриотический институт, чтобы уже осенью устроить их в это учебное заведение.
Родительский дом Гоголя
Хлопоча об этом, Гоголь, надо сказать, хотел создать сестрёнкам максимум удобств, доставив минимум волнений, чтобы простившись с родным домом, они тем не менее не чувствовали себя обделёнными заботой. Мария Ивановна тоже переживала на сей счёт. Неплохо было бы, чтобы в дороге и в Петербурге, пока не окажутся в институтском пансионе, за девочками присматривала бы горничная – так рассуждала Мария Ивановна. Однако Матрёна, то есть та самая горничная, была девицей на выданье и отправлять её в Петербург одну было нехорошо, ведь малютки-барышни в конце концов поселятся в пансионе, а ей придётся либо возвращаться в Васильевку самой, в одиночку, либо оставаться жить в обществе Гоголя и его слуги Якима, имея весьма неопределённый статус.
И вот Мария Ивановна и Николай Васильевич позвали Якима, который всегда следовал за Гоголем, как верный оруженосец, и принялись сватать ему эту горничную. Гоголь больше помалкивал, а Мария Ивановна повторяла: «Яким, против воли я тебя женить не буду, только если ты сам захочешь. Хочу услышать твоё мнение». Яким, надо заметить, дал своё согласие без раздумий. И вот, в Васильевке сыграли ещё одну свадьбу, на сей раз не посвящая ей долгих приготовлений. С момента сватовства до момента венчания прошло три дня. Хотя тут как посмотреть – всего лишь три дня или целых три дня!
С тех пор Яким и Матрёна всегда были вместе, сначала в Петербурге, потом снова вернувшись на Полтавщину. Гоголевский «оруженосец», в отличие от своего господина, дожил до преклонных лет, произведя на свет потомство. В старости за ним присматривал заботливый сын.
Гоголевские биографы, однако, разбирая впоследствии данный эпизод, подтрунивали над якимовской женитьбой, точнее сказать – над процессом сватовства. Но из песни слов не выкинешь. Такое вот стремительное получилось устройство личной жизни двух одиноких сердец. В ту приснопамятную пору подобные случаи были не редкость, когда дело касалось крепостных.
Мария Ивановна и сам Гоголь радовались тому, что быт любимых девочек должен устроиться неплохо, «по-семейному», однако трудностей в процессе отправки их на учёбу оказалось гораздо больше, чем ожидалось. Во-первых, на Полтавщину напала эпидемия кори, и хотя сам Гоголь не заболел, но его сёстры подхватили эту заразу, из-за чего почти готовый уже отъезд пришлось отложить. Заминка, как потом оказалось, дорого стоила. Гоголь не имел возможности известить начальство Патриотического института, что к положенному сроку явиться не сможет, к тому же опоздание лишь увеличивалось, ведь, двинувшись наконец в путешествие, Гоголь и его подопечные с горечью досадовали на заминки в пути – беспрестанно ломался экипаж, который приходилось подолгу чинить. В городе Курске просидеть пришлось аж неделю!
На приёмном испытании в институте сёстры Гоголя разволновались и показали не очень хорошую подготовку, отчего поначалу были определены лишь в подготовительное отделение. К огорчениям Гоголя добавилось и то, что опоздание его было слишком велико, чтобы не броситься в глаза администрации, и, по настоянию начальницы Вистингаузен, ему было приостановлено жалованье на три месяца, что составляло 200 рублей – сумма, весьма чувствительная для Гоголя в его обстоятельствах. Однако надо знать характер Гоголя! Теперь он повзрослел и научился устраивать не только чужие женитьбы, но и свои дела. Он составил обстоятельное ходатайство в адрес государыни, и жалованье ему было возвращено, хотя инспектор Плетнёв, несмотря на дружеские отношения с Гоголем, был ужасно недоволен просрочкой и с досады назвал его «оригиналом». Сёстры Гоголя были наконец приняты в институт на казённый счёт, но под непременным условием, чтобы Гоголь вместо платы за них отказался вперёд от жалованья и был неотлучно при институте. Впрочем, спустя недолгий срок и это стеснение было устранено, и барышни были зачислены сверхкомплектными воспитанницами с разрешения самой императрицы. Всё это, конечно, стоило Гоголю немалых волнений, сообщает нам Шенрок, со слов которого мы приводим этот эпизод. А в то же время, по поручению матери, Гоголю приходилось иметь дело с опекунским советом и возникала даже мысль о продаже имения [108].
