========== 1. ==========

I’d say they’re looking up

Take all my trouble cause I had enough

I’d say they’re looking up

And I’m feeling so fine

I’d say they’re looking up

Take on whatever cause I’m feeling tough

You say I’m going down

But I’m feeling so fine

SafetySuit — Looking Up.

Тени, поярче губы, взъерошить волосы и добавить ещё больше блёсток. Мишель отодвигается от зеркала и кивает своему отражению — вроде бы получилось так, как она хотела.

Одёргивает короткие джинсовые шорты цвета хаки, поправляет майку в тонах фуксии и обувает чёрные ботинки, когда в проёме появляется мама.

— Куда ты собралась в такое время?

— В шахматный клуб.

— Разве в притонах играют в шахматы?

— Ещё как играют!

— Мне, как и тебе, тоже тяжело, но…

— О, нет-нет, мама, — Мишель интонационно выделяет «мама», и Саре кажется, что ей в лицо плеснули серной кислотой, — тяжело здесь только мне. Ты же до недавнего времени вообще не интересовалась нашей жизнью. И вряд ли бы проявила к ней интерес, если бы папа не умер.

— Что ты такое говоришь?!

— А как ещё это назвать? Семнадцать лет ничего от тебя слышно не было, а сейчас ты пытаешься быть мамой. Смешно. Ты всего лишь играешься. И когда наиграешься, вновь оставишь.

— Мишель, я совершила ошибку, бросив твоего отца, тебя, но сейчас я здесь, — Сара протягивает к дочери руку, но та отшатывается.

— Зато я не здесь, — грубо заканчивает диалог Мишель, хватая куртку и хлопая дверью.

— И где мне тебя искать?! — кричит ей вслед женщина.

— Желательно в морге!

Феерично хлопнув калиткой, Мишель засовывает руки в карманы куртки и бодро направляется в дом к Натаниэлю Килленгстону — однокласснику, квартира которого, наверное, больше, чем вся их школа. Пройдя квартал, Джонс опускается на асфальт и закрывает лицо ладонями. Её смелость и дерзость исчезают, когда плечи начинают дрожать.

Она знает, что папа бы не одобрил её поведение и отношение к женщине, которая её родила. Но папы нет, погиб от пули, помогая людям эвакуироваться, когда Танос решил устроить Земле Ад. Папа бы сказал, положив ладонь на плечо: «Я всё понимаю, Мишель, тебе больно и обидно, но это — твоя мама. Мы причинили друг другу достаточно боли, хватит с нас».

— Но тебя нет, — вслух шепчет Мишель, отняв ладони от лица и наблюдая за тем, как мимо проезжают машины. — Тебя нет. Я осталась одна. Ты всегда обещал быть рядом и защищать меня. Но тебя нет. И я совершенно не знаю, что мне делать. Ладно, мне пора идти. Я люблю тебя, пап.

И, встав и отряхнувшись, продолжает свой путь одна.

***

Питер никогда не был сторонником вечеринок. Одно дело собраться небольшой компанией, где вас от силы трое-пятеро, а другое дело — пригласить на вечеринку тех, кого ты даже не видел. Это напоминает ему «Великого Гэтсби», и Паркер грустно улыбается — надо же, даже спустя столько лет всё ещё актуально.

Фиолетовый неон, извивающиеся тела, прижимающиеся к друг другу; громкий смех, голоса, старающиеся перекричать музыку и басы; мальчишки и девчонки, жадно целующиеся на диванчиках.

— Садись уже. Не стой, как истукан.

Питер дёргается и оборачивается. На диванчике сидит Гвен Стейси и с меланхоличным видом потягивает коктейль, который из-за неона горит кислотно-зелёным. Гвен немногословна, говорит так, словно рубит, но всегда по делу.

— Привет, Гвен.

— Привет.

— Что ты пьёшь?

— Коктейль, Натаниэль дал. Кажется, это «Калифорния». Или «Лос-Анджелес». В общем, какое-то вычурное название. Хочешь попробовать? — её голос звучит механически, и Питер задумывается: «Что же в твоей жизни произошло, раз ты здесь, Гвен?».

Но вслух, конечно, не спросит.

— Нет, спасибо. Ещё только начало вечера.

— С него не пьянеешь.

— Правда, не стоит.

— Лучший способ всё забыть — напиться, — монотонно произносит Гвен. Питер качает головой и, оттолкнувшись ладонями от обивки дивана, поднимается на ноги.

— Нет. Я пробовал, не получается.

Ещё как пробовал. И много ещё чего пробовал. Курил, давился никотиновым дымом, скуривал пачку за пачкой, даже у Флэша сигареты «стрелял», но ничего. Напивался, и что, что его супер-паук укусил, всё равно пьянел, но ничего не забывалось. Когда просыпался, вспоминал, что некоторый период в жизни Тони Старка был таким же.

Когда настанет его Афганистан?

Питер не знает.

— Привет, Паркер.

— Привет, Мишель.

Они кивают друг другу и начинают отходить назад, словно готовятся к дуэли, но расхождению мешает Натаниэль, который приобнимает их обоих за плечи и хрипло произносит:

— А для вас, ребята, у меня, кажется, кое-что есть.

Отпустив плечо Питера, Натаниэль заводит руку назад и берёт со стола бутылку. Прозрачная, с какой-то красной этикеткой, но с тёмной, даже чёрной жидкостью внутри.

— Это что? — осведомляется Мишель, чуть хмурясь. Неон причудливо играет с её лицом, заостряя черты и подчёркивая, какие красивые у неё глаза. Питер не сводя глаз, смотрит на одноклассника.

— Лучший алкоголь в вашей жизни, ребята. Я серьёзно. Так голову вскружит, что…

— Там что, экстази? — доходит до Питера. Он тоже начинает хмуриться. Нет уж, до наркотиков ему бы не хотелось доходить. Это окончательно сведёт Мэй в могилу, а она и так страдает из-за него в последнее время. Хватит с неё. И с него, наверное, тоже хватит.

— В этом доме экстази и прочая хрень не приветствуются, — подняв руку с бутылкой, важно изрекает Нат. — Забыли, что мои родители занимаются производством алкоголя? Всего лишь старый семейный рецепт, согласно этикетке. Какие-то травы, этот напиток ещё мой дед готовил.

— Это как-то сомни… — начинает тянуть Питер, но замолкает, когда Мишель закатывает глаза. Она вытягивает смуглую руку и выхватывает бутылку. Запрокинув голову, начинает пить.

— Пей, Мишель. Пей до дна. Это же «Эйфория», — Натаниэль ведёт пальцами по её плечу, чертя только ему одному известные узоры. — Почувствуй её, — шепчет, словно змей-искуситель. Отпив половину, она протягивает бутылку Питеру, сверкая глазами.

— Тебе что, особое приглашение нужно, Паркер?

Он колеблется лишь несколько секунд. В конце концов, он в поисках того, что заглушит его боль.

«Эйфория» кажется не таким уж и плохим вариантом.

***

А затем начинается.

Кажется, сначала они жадно целуются на одном из каких-то диванчиков. Кажется, его ладони на её ягодицах, а её пальцы — в его волосах. Кажется, они распластываются по всему дивану, потому что кто-то вскакивает и что-то орёт, кажется, куда-то посылает, но Питеру всё равно. Как, впрочем, и Мишель. Напиток ударяет в голову, все ощущения и чувства обостряются, поднеси спичку — всё вспыхнет.

Как они оказались в спальне за закрытыми дверьми, из-за которых музыка стала доноситься чуть приглушённо, они не знают. Целуясь, сбрасывают ботинки, цепляясь за друг друга, добираются до кровати падают на неё. Мишель оказывается снизу, извивается, подтягивается чуть выше, чтобы оказаться лицом к лицу с Питером, касается носом его носа и смеётся. Но прекращает, когда Питер, как изголодавшийся вампир, впивается в её шею, кусая нежную кожу и оставляя след.

Свой след.

Джонс распахивает глаза, улыбается, кладёт ладонь на заднюю часть шеи Питера, скользит вверх, проводит по тёмным волосам, пока он с шеи переходит на ключицы, скользит ладонями по её телу и останавливается на её бёдрах.

Питер не понимает, откуда он знает, что надо делать. Но, кажется, он на правильном пути, раз Мишель призывно изгибается, прижимается к нему сильнее и чуть оттягивает пряди волос на затылке. Куда делось всё смущение, когда Мэй заводила разговоры о девушках; куда делась вся неопытность, раз сейчас он чётко понимает, что нужно.

Мишель не понимает, почему она ещё не оттолкнула его и не заломила Паркеру руки, как её учил папа. Она понимает, что всё дело в напитке Натаниэля, без него и без всего, что в их жизнях произошло, она и Питер не дошли бы до этого, Мишель это прекрасно знает. Вместо этого она помогает ему избавляться от одежды, когда сама оказывается без неё, скользит ладонями по его плечам и удивляется количеству родинок на его теле.