Возможно, это была не его собственная мысль — мелькало такое подозрение, но Лесной больше не давал о себе знать, никак не показывал своего присутствия в жизни Тина, так что уверенности он не испытывал.

Но все-таки он дождался своего часа…

Это была тяжелая операция. Проводил ее старший целитель, а его молодой помощник должен был только поддерживать в больном жизнь, вливая в него силы. Вот только этих усилий не хватило, и Тин увидел, как расплетаются нити жизни и смерти, отделяются друг от друга. Целитель в изголовье привычно схватился за жизненную нить, продолжая вливать в нее энергию и пытаясь вернуть в прежнее состояние, но толку от этого получилось немного: нечто незримое, но ощутимое покидало тело, словно освобождаясь из плетения двух нитей. И тогда Тин — позже он удивлялся, как решился на такое, — шагнул к операционному столу, протянул руку и ухватился за вторую нить — серебристо-черную, такую завораживающе красивую. Она сначала прильнула к его ладони, обжигая внезапным холодом, так что он чуть не отдернул руку, а потом снова попыталась распрямиться. Только Тин не позволил ей.

Оказалось, работать со смертью ничуть не сложнее, чем с любой другой стихией, только силы для этого приходилось брать изнутри, из собственного тела, потому что смерть не была столь щедро разлита в окружающем пространстве, как прочие силы.

Аккуратно потянул Тин за нить, привлекая обратно к телу то невидимое, что стремилось его покинуть, обвил смерть вокруг жизни, которую продолжал удерживать целитель… и остался стоять у стола, не испытывая больше никакого отвращения, словно преодолел некий барьер.

Старший целитель, будто не замечая происходящего, доделал свою работу и только потом, когда пациент был уже вне опасности, позволил себе поднять голову и вопросить, пряча растерянность за строгостью:

— Что это было?

— Магия смерти, — признался Тин, — та самая, которую я исследую.

— Магия смерти, которая спасает жизнь, — в удивлении пробормотал помощник целителя. — Я даже представить себе не мог, что такое бывает.

— Я тоже, — задумчиво вздохнул старший. — Много лет назад я присматривался к этим нитям, но нас учили не принимать их в расчет, потому что целитель работает только с жизнью. И это правда — я к ним даже прикоснуться не мог, не то что манипулировать ими. Но… это открывает такие перспективы! Надо только найти тех, кто в состоянии работать со смертью. Вы?..

— Очень трудно, — смутился Тин, — я смог, но это явно не моя стихия. Но наверняка найдутся маги, которые одарены в этой области куда больше меня, пусть даже их будет немного. Да много, наверно, и не надо?

Старший целитель счастливо улыбался. Похоже, он уже был далеко — в мечтах о том времени, когда на помощь целителям, магам жизни, придут маги смерти, способные удержать человеческую душу на грани и вернуть ее в тело.

Глава 7. Откровенный разговор

Дин

Рвение, с каким Дин принялась осваивать новое умение, могло бы удивить… даже ее саму, ту, прежнюю, которая не знала, каково это — всем сердцем рваться куда-то и искать возможность проложить туда путь. Теперь она не удивлялась. Да ей, по правде сказать, и некогда было удивляться, да и сил не оставалось на всяческие удивления и недоумения.

Зато были десятки, а потом и сотни комнат, которые следовало удерживать в памяти, чтобы переходить в них, не тратя времени на создание образа. Сначала Сертин водил ее по дворцу, потом однажды привел в мастерскую портнихи. Та охнула, когда они появились внезапно из зеркала, а потом расцвела в улыбке, узнав Сертина. И тут же принялась тараторить, рассказывая о какой-то девушке — кажется, бывшей ученице наставника. Выслушав с благосклонной улыбкой болтовню портнихи, Сертин подтолкнул к ней Дин и велел снять мерки. Понятно, что прокладывать путь, чтобы забрать новые наряды, отказаться от которых Дин не удалось, пришлось самостоятельно.

В другой раз учитель в самый что ни на есть обеденный час втянул Дин в просторный зал трактира, благоухавший дивными ароматами, а потом тут же вернул обратно в гостиную, пообещав накормить, если она сможет вернуться в трактир без его помощи. Смогла. К тому моменту память ее была натренирована достаточно, чтобы сразу выделять в обстановке самые важные детали, за которые можно зацепиться взглядом, а там уж и вся картина целиком всплывала.

Время от времени учитель устраивал Дин проверки, веля перейти в такое место, где она не была много дней. Пару раз они вдвоем навещали разных знакомых наставника, и везде он представлял ее как свою ученицу, но ни разу не упомянул о том, что она пришла из внешнего мира. Спасибо болтливым горничным, о причине Дин уже догадывалась.

Ничего конкретного, впрочем, она так и не узнала — вопросы задавать было некому, опасалась Дин проявлять интерес к этой теме. Но предположила, что в основе этих страхов перед чужаками из внешнего мира могло быть какое-нибудь предсказание… или условие, изначально заложенное при создании Предела. Такое бывает, Дин приходилось читать, что при творении большой волшбы, особенно если она предназначена для долгосрочного действия, закладывается некое условие. Вроде бы в целях сохранения равновесия. Правда, читала она об этом не в серьезных научных трактатах, а все в тех же легендах и преданиях, но… Часть из них уже оказалась правдой. Так почему бы не оказаться правдой и всему остальному?

Но все же ей не хватало знаний, не хватало откровенного разговора, в котором ей расскажут все то, о чем она сама может только догадываться. Иной раз ей казалось, что учитель уже готов к такому разговору, но потом он словно бы спохватывался, разве что не оглядывался через плечо, и разговора не случалось.

А Дин чувствовала, как растет напряжение, как оно требует развязки — и изнутри, потому что невозможно было и дальше пребывать в неведении, и снаружи, в тех незримых нитях, которые уже связали ее с наставником. И сам он, Дин не сомневалась, не мог этого напряжения не чувствовать.

Как выяснилось, она не ошиблась.

В тот день после очередного урока Сертин, выпроваживая ученицу из своей гостиной, негромко уронил ей вслед:

— Найди меня сегодня после обеда.

Именно так — 'найди'. Причем сначала Дин не придала значения этому слову, но когда подошла к зеркалу, представила почему-то не гостиную в покоях наставника, а его самого, столь отчетливо, будто бы он и в самом деле стоял перед ней. И — шагнула.

В первый миг ей показалось, что она попала куда-то не туда. Собственно, так оно и было, вместо гостиной Сертина — небольшая ниша, в которой, кроме зеркала, ничего и не было. От остального помещения нишу отделяла тяжелая портьера.

Дин уже собиралась вернуться обратно к себе, но ее остановили голоса. Два очень знакомых голоса, один из которых принадлежал наставнику, другой — королеве. И она осталась. Стояла за портьерой, затаив дыхание, готовая в любую минуту нырнуть в зеркало, и — слушала. Потому что с первых слов поняла, что предметом этого разговора является она сама.

— Сертин, милый, меня пугает эта девчонка, — всхлип.

— Мирэя, любовь моя, у тебя нет ни малейшего повода для беспокойства.

— Ты считаешь? — с робкой надеждой в голосе. — Но ты сам говорил, что она очень способная.

— Да, но у нее нет дара, который… считается опасным.

— Точно-точно?

'Ну прямо как маленькая девочка,' — подумалось Дин.

— Точно-точно, — снисходительная усмешка в голосе, — у нее дар противоположный, ты же сама знаешь, что они вместе никогда не встречаются.

— И все-таки я боюсь! — голос королевы падает до жаркого шепота. — Я чувствую, что мне надо ее бояться. Она может сломать… все сломать!

— Ну что ты, милая…

— Нет, ты послушай меня. Не надо ждать, пока она проявит себя, не надо. Тебе же это просто будет — всего лишь встретиться с ней взглядами в зеркале. И — поймать.

— Нет, — голос Сертина зазвучал напряженно, — даже не уговаривай. Я согласен пойти на это, если она совершит преступление.