А ранним утром Тин поднялся на борт 'Пышной красавицы'. Капитан не узнал его, и Тин не стал называть своего настоящего имени. Зачем? Он покинул Фирну, он плывет домой и ни во что не намерен вмешиваться без острой необходимости.

Глава 5. Зеркальные дары

Дин

Зазеркалье было не просто искаженным отражением реальности, оно оказалось каким-то маленьким и… жалким.

Сначала это впечатление определялось границами доступной для Дин части этого мира — дворца. Не города-дворца и даже не собственно королевской резиденции, а того крыла, в котором Дин поселили, тоскливо-безлюдного, оставлявшего впечатление заброшенности, несмотря на поддерживаемый слугами порядок. Впрочем, слуг Дин почти не видела, исключая тех двух горничных, которых к ней приставили.

Отношения с горничными складывались странные. Нет, Дин не ожидала от них любви и привязанности. В конце концов, кто она такая? Чужачка, неизвестно как попавшая в Предел и почему-то принятая во дворце как знатная дама. Но если Мика была последовательна в своей неприязни, то Яра порой размякала, позволяла себе совершенно искренне улыбаться и шутить, а потом спохватывалась и умолкала, время от времени бросая на Дин напряженные взгляды, в которых, впрочем, недоумения было куда больше чем злости.

Не менее странными казались Дин и отношения с наставником. Нет, он-то как раз вел себя безупречно: был сдержан, безукоризненно вежлив, не давил, не требовал слишком многого. Просто Дин не покидало ощущение, что он к ней присматривается и словно бы чего-то ожидает, то ли со опасением, то ли с надеждой, а потому и учит неспешно — пожалуй, даже слишком, — чтобы не научить лишнему, если она его ожиданий не оправдает. Или, наоборот, оправдает опасения.

В общем, они присматривались друг к другу, неспешно и обстоятельно разбираясь в истории, легендах, и теории, не спеша переходить к практике. Теории, правда, было совсем мало. Да и то, какая может быть теория, если управление даром, как объяснил наставник, основано на желании, памяти, воле и силе воображения — на том, что никакими средствами не измеришь?

Что до легенд, то в них, по мнению Дин, явно чего-то не хватало. Не объясняли они в полной мере ни образование Предела, ни его отделение от остального мира. За всем этим стояла какая-то тайна, наверняка известная власть имущим и тщательно скрываемая от остальных. И Сертин в эту тайну был посвящен.

Порой Дин казалось, что учитель нарочно, пересказывая легенды, подчеркивает прорехи, которыми они зияют, чтобы обратить на них внимание своей ученицы. Вот так, не напрямую, а косвенно, намекает, дает понять, призывает задуматься, задать вопросы и искать на них ответы. Но уверенности, что она себе все это не вообразила, у Дин не было. И вопросы подобные задавать она не решалась. Ну разве что самой себе.

Зато о другом- о способностях первосозданных — она спрашивать не стеснялась, благо у нее впервые в жизни появилась такая возможность. Да и Сертин беседовал на эти темы с явным удовольствием.

— А вот скажите, наставник, что за дар такой… Я встретила одну женщину на пути сюда, она говорила, что видит, если жизненные пути людей связаны, и что это дар, доставшийся ей по наследству с капелькой древней крови.

— Мне трудно себе представить, как она видит это без зеркал, но, вероятно, такое возможно, ведь власть над вратами и путями — наш общий дар.

'Полученный от Создателя, которого вы — не иначе, в порыве благодарности — щелкнули по носу, лишив доступа в часть созданного им мира', - подумала Дин.

Но вслух спросила о другом:

— А почему именно зеркала?

— Зеркала — это врата.

— Значит, вместо зеркала это может быть и обычный дверной проем?

— Да, — усмехнулся учитель, — если тебе всего лишь надо перейти из одной комнаты в другую. Зеркало же — любое! — связано со всеми остальными зеркалами в мире. И это дает возможность перехода.

— В мире — это значит, не только в Пределе? Почему же там не ходят зеркалами так же, как здесь, ведь полно потомков древних — таких, как я.

— Первосозданных, — механически исправил Сертин. — И — тому есть две причины. Первая состоит в том, что учить вас некому. Вторая — что пути завязаны узлом именно здесь, в Пределе, а потому из внешнего мира попасть на пути невозможно. Только на один — тот, который привел тебя сюда.

— А мой дар, умение заглядывать в прошлое? Как его объяснить?

— Тоже врата. Почему бы зеркалу не стать вратами в прошлое?

— Значит, можно шагнуть этими вратами во вчерашний день?

— Нет, попасть в прошлое невозможно. Можно лишь заглянуть в него — и только в тот короткий отрезок, который покажет зеркало. Это врата, но не путь.

— А в будущее?

Учитель замер на мгновение, словно задумавшись, стоит ли отвечать на этот вопрос, однако заговорил:

— Есть и такой дар. Опять же, заглянуть можно, увидеть пути, но не шагнуть на них.

— Значит, та женщина, о которой я говорила…

— Да, она видит пути. Но почему-то без зеркала.

— То есть, вы с таким даром никогда не сталкивались?

— Не приходилось, — признал Сертин.

— А книжный дар?

— Ты о чем?

О себе и своих возможностях Дин лишнего выдавать не хотела, а потому подошла издалека:

— В сказках, которые рассказывают люди, говорится, что древние… то есть первосозданные… имели дар общаться не только с зеркалами, но и с книгами. И даже будто бы переходить в книжные миры.

— Пожалуй, этому дару только в сказках и место.

— Значит, люди его придумали?

— Ну почему же, просто сейчас перестали рождаться те, кто способен путешествовать по книжным мирам. Книги — это ведь тоже врата, только в выдуманные миры.

— И в них можно попасть?

Учитель покачал головой:

— Только если дар такой… В Пределе им владеют лишь двое. Очень давно не рождались дети, который могут делать вратами книги…

Дин почему-то подумалось, что один из этих двоих — сам наставник. А второй… кто-то достаточно старый, чтобы родиться раньше этого 'очень давно'. Например королева, которая, несмотря на юный вид, была явно куда старше годами, чем казалась. И еще мелькнула мысль, что там, во внешнем мире, несмотря на невозможность выходить на пути, до сих пор рождаются потомки древних, обладающие даром, а здесь, где древняя кровь не разбавлена, далеко не все обладают способностями, если верить словам Яры. Но делиться этими мыслями Дин опять не стала. Что-то подсказывало ей, что лучше пока их держать при себе.

— Все равно не понимаю, — заявила она, — вот вы мне говорили, учитель, что для прохождения через зеркало и на входе, и на выходе нужны зеркала достаточного размера, чтобы можно было через них войти и выйти. Или хотя бы протиснуться. Но книги-то… Они слишком малы для такого.

— На книги это правило не распространяется. Видишь ли… не знаю, как объяснить это тому, кто сам этим даром не владеет… Вот я говорил, что для прохождения нужны память и воображение, чтобы воссоздать образ места, в которое хочешь попасть, или… Неважно. С книгами — ситуация другая — они сами подстегивают воображение, память же не нужна вовсе, потому что места эти находятся за пределами реальности. Тебе не нужно прилагать никаких усилий, книга сама затягивает тебя, если получилось… ну, скажем, наладить с ней связь. Прочувствовать ее. В древние времена этот дар называли даром мечтателей. Ведь для такой связи с книгой надо хоть на мгновение допустить, поверить, что сочиненный кем-то мир столь же реален, как и настоящий.

Да, это чувство Дин помнила — когда выдуманный мир на страницах сказки становится твоим собственным, таким родным, что… Правда, по-настоящему, телесно, на страницы книг ей попадать не доводилось. Но — дар у нее был, это несомненно.

— И раз уж мы заговорили о сказках, — вмешался учитель в ее размышления, — я могу предложить тебе почитать сказки, сложенные когда-то нашим народом. Полагаю, тебе будет интересно.