В камеру Тина впихнули довольно грубо, и он, не удержав равновесия, полетел с невысокой ступеньки на каменный пол, рассадив щеку и заработав глубокую царапину на руке. Будь при нем магия, он бы успел смягчить падение или даже вывернуться в последний момент и удержаться на ногах.

Будь при нем магия… До этой минуты Тину казалось, что он вполне успешно без нее обходится. Он просто не представлял себе, как много значит эта способность. Магия — это не разжечь костер на привале, не облегчить груз с помощью воздушной стихии… не сотворить каплю воды, когда мучает жажда. Магия — это видеть мир и воспринимать его особым образом… Магия — это просто дышать. Жить. Лишиться ее — это влачить жалкое существование калеки.

Протестовать, звать стражников и потрясать своим 'защитным' перстнем Тин и не пытался. Глупо — среди тех, кто пришел его арестовывать, не было чиновников высокого ранга, способных распознать этот знак. Так что раньше утра не стоило и рыпаться.

Но до утра надо было еще как-то дожить, а тюремная обстановка спокойному ночному сну никак не способствовала. Во-первых, здесь было холодно. Не то чтобы совсем, но достаточно, чтобы не иметь возможности расслабиться. И опять все упиралось в магию, которая без специальных усилий, просто сама по себе регулировала теплообменные процессы в организме, не позволяя замерзнуть. Жесткий комковатый тюфяк, пахнущий мочой, тоже сладких снов не навевал. Но к запаху можно было притерпеться, а вот щека саднила, да и рана на руке отказывалась заживать — ускоренная магическая регенерация, увы, не работала.

Свое первое тюремное заключение в Управлении Правопорядка Стекарона Тин вспоминал едва ли не с ностальгией — там, по крайней мере, можно было выспаться в комфортных условиях.

Под утро Тин все-таки умудрился задремать, но снилась ему такая мерзость, что ранняя побудка даже принесла облегчение. Завтрака заключенному не выдали, представление о времени он имел самое смутное, его слегка лихорадило после бессонной ночи, и Тин страстно мечтал только об одном: чтобы скорее что-нибудь решилось — пребывание в неведении относительно собственной дальнейшей судьбы тяготило его куда больше, чем холод и голод.

Когда дверь в камеру со скрипом распахнулась, он вскочил на ноги с такой готовностью, что коренастый конвоир с простоватой физиономией отшатнулся в кратком испуге. Впрочем, он быстро взял себя в руки, жестом показал заключенному на выход, а сам пристроился за спиной.

В допросной его поджидал непримечательный дядька с малоподвижной физиономией, но цепким взглядом маленьких глазок. В знаках различия чиновников Фирны Тин не разбирался совершенно, но про этого дядьку сразу понял, что он не из простых. А значит, с ним можно было договариваться.

Чиновник молча смотрел на Тина, не спеша задавать вопросы. Тут бы самое время и кинуться со своими правами и протестами, но Тин имел некоторое представление о местных традициях и предпочел выждать: прояви он нетерпение, и чиновник будет мучить его придирками и вопросами не по существу. Тогда его пребывание в стенах Управы затянется куда дольше. Хотя, конечно, легко в любом случае не будет, это Тин тоже понимал.

Наконец чиновник заговорил:

— Вы маг… откуда?

— Из Велеинса.

— Вам известно, чем чревато пребывание чужеземного мага на территории Фирны без дозволения властей?

— У меня есть дозволение, — Тин выложил на стол левую руку с дедовым перстнем. Черный камень заискрился, словно только и ждал этого момента, чтобы заявить о себе.

— Вот как, — лицо чиновника по-прежнему оставалось бесстрастным. — Позвольте узнать ваше полное имя.

— Райн Тинэус тон Аирос, — назвался Тин.

— Громкое имя, — согласно кивнул собеседник. — Кем вам приходится советник Аирос?

— Дедом.

— И вы полагаете, что громкого имени и перстня на пальце хватит, чтобы творить беззакония на улицах нашей столицы?

— Я не творил беззаконий, — устало возразил Тин, — и ни разу не пользовался магией с того момента, когда ступил на земли Фирны.

Тин заметил, что чиновник при каждом его ответе поглядывает на браслет, украшающий запястье его левой руки. 'Амулет истины', - решил для себя парень и подумал, что стоит быть крайне осторожным в своих словах, не допуская откровенной лжи. Все-таки положение его все еще оставалось шатким, несмотря на защиту перстня и родового имени.

— Но вам ведь известно, что заявлять о своем прибытии в Фирну даже обладателю черного перстня надо заранее?

— К сожалению, мне пришлось отправиться в путь неожиданно. Но в мои планы не входило долгое пребывание в Фирне. Я здесь проездом в Талвой.

При упоминании Талвоя, с которым у Фирны всегда были натянутые отношения, чиновник едва заметно поморщился, однако никаких комментариев по этому поводу не не последовало, вместо этого прозвучал следующий вопрос:

— Какова цель вашего путешествия?

— Я отправился в путь по семейным делам.

— Точнее?

— Нужно решить кое-какие вопросы, касающиеся наследства моей супруги, — неожиданно для себя самого ляпнул Тин.

Поразительно, но чиновник, в очередной раз глянув на амулет, ответ принял. Если бы Тин тогда догадывался, насколько его слова соответствуют действительности, не стал бы так удивляться.

— Я отпущу вас, — после некоторого раздумья резюмировал чиновник, — но вы должны покинуть столицу не позднее завтрашнего дня и страну — в течение ближайшего десятидневья.

— С радостью сделаю это, — не удержался Тин.

Однако чиновнику явно было наплевать на его слова. Во всяком случае, он никак не показал, что уловил язвительность этого высказывания. Все так же спокойно и бесстрастно он достал из ящика стола свиток, начертал в нем несколько фраз, прихлопнул печатью и протянул Тину. Тот бегло прочел указ: в нем говорилось именно то, что было сказано устно. Плюс распоряжение на обратном пути в первом же приграничном городе дать о себе знать местному охранителю, предъявив этот свиток.

Тин кивнул, сунул свиток за пазуху и поднялся со стула.

— Я могу идти?

— Вас проводят.

Из Управы Тин вышел, щурясь от солнечного света, но тепла не ощутил — озноб все еще беспокоил его. 'Это ничего, — успокоил себя Тин, потирая запястья, освобожденные от оков, — вернется магия, восстановятся силы — и все будет хорошо'.

Оказалось, на улице его уже поджидали. Стоило сойти с крыльца, как рядом, выступив из тени, возник Тарней.

— Я вижу, ты уже свободен, — светло улыбнулся караванщик, — это хорошо, пойдем домой. Надо поесть, выспаться, да и младший твой тревожится — не помешает его успокоить.

— Дин у тебя?

— Да, так получилось, — Тарней коротко поведал Тину о событиях минувшего вечера, развернувшихся уже без его участия.

— Надо же, Салмер, — удивленно хмыкнул Тин, — кто бы мог подумать…

— Ничего, твой враг уже нашел свое наказание. Сам напросился. Да и хозяину гостевого дома мало не покажется, — Тарней оскалился. — Не люблю когда обижают маленьких и слабых.

— Спасибо, Тарней, — с чувством поблагодарил Тин.

— Плоховато ты выглядишь, — вздохнул караванщик. — Ну ничего-ничего, отдохнешь как следует, отоспишься-отъешься… А через три дня друг мой в сторону Талвоя караван ведет — с ним и пойдете. Он надежный.

— Не получится. От меня потребовали покинуть столицу не позднее завтрашнего дня.

— Плохо, — нахмурился Тарней, — очень плохо. Завтра Гурал со своим караваном выходит, но он скользкий тип, нет ему доверия. Но другого выхода, похоже нет.

Другого выхода действительно не было.

Глава 5. На грани

Дин

Гурал ей не понравился. Скользким показался каким-то, и Дин решила, что от него стоит ждать подвоха. Хотя внешность у караванщика была вполне даже располагающая — круглое лицо, брови со вздернутыми кончиками, отчего казалось, что Гурал все время чему-то удивлен, и радушная улыбка. Фальшивая, по глубокому убеждению Дин. Конечно, могло оказаться, что это мнение Тарнея так на нее повлияло, но Дин была уверена, что слышит голос интуиции. И бдела.