А потом Алина умрет. Это нетрудно. И пусть не смущают её глупыми разговорами о самоубийстве. Там, за той чертой, её близкие люди. Они там ей найдут. Дима простил её. Все, что Алина не доделала, сделает Еленочка и Коля. И конечно, Валя!
-- Простите меня, дочки, - повторяла она всю ночь. - Прости меня, Валя.
Одного не учла Алина, исповедуясь перед старшей дочерью, что Елена - старшая дочь. А женщины из рода Орел-Соколовских всегда были сильные, умные, особенно старшие, хранительницы колец. Еленочка тоже любила смотреть на луну и мечтала вернуть фамильные кольца Орел-Соколовских. Елена накануне отлета слушала исповедь матери. Она не прервала её ни разу. Ни разу Алина не угадала мыслей старшей дочери:
-- Нет, мама, не удастся тебе умереть, - решила в ту ночь старшая дочь. - Я найду незнакомого мне Валентина, это совсем нетрудно, ведь он, ты сказала, отец Николая. Он спасет тебя. Ты вернешься к нам, к Ирке. Еще дашь ей по мозгам за её бессовестную роль. И сама расскажешь все тайны. Ой, что будет... А каким мы будем все счастливыми! И Валентин в том числе! Мама. Я возвращаю счастье в наш дом. С ним вернутся и кольца. Я знаю это.
На каталке, с забинтованными ногами, с какими-то трубками, с закрытыми глазами, роскошные волосы спрятаны под шапочку, совершенно спокойная, равнодушная к жизни и беспомощная, слабая - такой увидел Алину Валентин. Он поспешил к ней. Владимир подал знак, чтобы медсестры остановились ненадолго и не мешали встрече.
Алине было все равно. К женщине вернулась и медленно окутывала её чернота. Но Алька её не боялась. Она управляла её. Туда близко не подпускались души Еленочки и Ирины. А внизу под чернотой были тетя Сонечка и Павел Ильич. Алина знала, как обмануть черноту. Вот она её подпустит, и пройдет насквозь, туда, в вечное мироздание. Это не самоубийство, это обычная смерть. Алина это знала.
С утра женщина дала знак, что чернота может начать свое мрачное дело - окутывать Алину. И чернота тихо ползла вслед за каталкой. Вдруг светлый луч разорвал её. Что там разорвал? Испепелил! Такое мог сделать только один человек на свете. Валька, её вечно любимый, единственный Валька, её радость, её боль, её счастье её жизнь. Но женщина боялась открыть глаза. А вдруг это только мираж?
-- Алька, Аля, - заговорил мужчина срывающимся голосом. - Аленький мой! Я успел, я прилетел за тобой, я жду тебя. Ты мне нужна, слышишь, - и уже с отчаянием, пытаясь пробиться к её чувствам, почти что выкрикнул. - Я не смогу жить, зная, что тебя нет! Не смей умирать! У меня никого, кроме тебя, нет! И не было никогда!
Ресницы женщины медленно дрогнули.
-- Валя, - прошептала она. - Валюша... мой Валька... Я ждала тебя. Ждала. Всегда ждала. Всю жизнь... Каждую минуту, каждое мгновение... Валька, единственный, родной, любимый...
По щекам из-под опущенных ресниц пробежали две мокрые полоски. Алина боялась открыть глаза.
-- Верь, все будет хорошо, - торопливо говорил Валентин. - Отныне мы вместе.
Он нагнулся, поцеловал её в бледную щеку, вытер рукой её слезы.
-- Валюша, жизнь моя, я дождалась тебя...
-- Любовь моя Алька. Я с тобой. Я всегда был с тобой. Возвращайся. Не умирай, прошу тебя. И открой глаза, посмотри на меня... Аленький мой....
Женщина открыла глаза. Лицо Валентина, уставшее, постаревшее, было перед ней. Больше седины стало в когда-то черных волосах. И все же ей этот человек был очень и очень дорог. Он одним своим присутствием прогнал мысли о смерти. Сгинула куда-то страшная пустота.
-- Валя. Ты здесь? Ты рядом? - слабым голосом задала она осмысленный вопрос. - Мне это не приснилось? Я так хотела тебя увидеть, хоть на минуту, на секунду...
-- Я всегда был бы рядом, если бы хоть одно твое слово...
-- Спасибо, родной мой. Спасибо. А теперь иди, Валя, иди, отдохни, - сказала женщина тихим голосом, - иди.
-- Ты прогоняешь меня?
-- Нет. Ты выглядишь таким усталым. Я выкарабкаюсь. Не бойся за меня. Я рада, что ты здесь. Я буду ждать тебя. После... Я люблю тебя.... Валька, мой Валька...
Она улыбнулась. Медсестра, не понимающая ни слова по-русски, вытирала слезы. Валентин шел возле своей Альки до самого лифта, держа за руку. Губы его дергались. Столько надо было успеть сказать, но не было нужных слов, не было времени.
-- Нагнись, - попросила Аля.
"Кто сказал, что надо умереть? Смерть отвратительна. Вале плохо одному. И мне плохо одной. А Лодзинский? Ну и что? К черту Лодзинского! К черту рак! Я сильнее их всех, у меня есть Валя.... Валентин поможет", - моментально решила женщина.
Она почувствовала, что в ней просыпаются какие-то неведомые силы, чей-то голос произнес фразу: "Ты не знаешь, какая ты сильная, когда вы вместе".
-- Я вернусь, Валя, ты слышишь, не переживай.
-- Я очень люблю тебя...
Она взяла руку мужчины и прижала на секунду к своей щеке. И поцеловала её:
-- Спасибо тебе, родной мой.
Медленно сдвигались двери лифта, Валентин остался один. Он никогда не молился никаким богам, даже когда после катастрофы искал Альку, не умел просто, их поколение воспитывалось атеистами, но сейчас хотелось прочитать какую-нибудь молитву. Да только не знал.
-- Дева Мария, помоги ей, - шептали его губы. - Помилуй её, сохрани ей жизнь. Я столько ждал Альку, это будет несправедливо, если её не станет.
Владимиру стало жалко этого сильного мужчину, он знал, операция будет долгой, поэтому хотел отвести его в комнату отдыха. Но какой отдых! Валентин лишь досадливо отмахнулся и остался перед дверями лифта. Все мысли были рядом с Алей. Он наотрез отказался уходить с того места, где от него забрали Алю. И Владимир опять пожалел его - показал, где реанимация, куда должны привезти женщину после операции. Но доступ Валентину туда был закрыт. Он, с разрешения Владимира, остался в широком холле на кожаном диване. Здесь он будет ждать Альку, свою Альку.
Молодой врач-стажер зашел в операционную. Он уже знал, что к его пациентке прилетел... Вот только кто это, никто так и не понял. Алина лежала уже под капельницей. Не было в глазах женщины вселенской пустоты.
-- Ну что, Алина Григорьевна, как настроение?
-- Будем жить, Александр Сергеевич, женщины из рода Орел-Соколовских сильнее любой смерти, - она улыбнулась, хотела подмигнуть врачу и отключилась.
Очнулась Алька от резкой боли в животе.
-- Вот, опять болит, - подумала она. - Весь живот теперь болит. Не только бок. Надо встать тихонько, выпить таблетку и не разбудить Еленочку. Девочка, кажется, догадываться начала о моей болезни.... Да мне же делают операцию, - пронзила мысль мозг. - Поэтому так больно. Дева Мария, как же больно! Надо сказать, пусть помогут. Я не вынесу такой боли.
-- Больно, - сказала она слабым голосом. - Больно, очень болит.
-- Очнулась, - произнес женский голос.
Алька медленно обвела взглядом палату. Не было яркого операционного света. Не было Александра Сергеевича. За стеклянной стеной смутно было видно чье-то лицо, знакомое, родное.
-- Валька, - вспомнила Аля и слабо, превознемогая боль, улыбнулась ему. - Валька, мой Валька прилетел ко мне. И я жива!
И от этой радостной мысли даже немного отступила в сторону боль. Но к женщине уже спешил врач со шприцем.
-- Сейчас введем лекарство, и боли уменьшатся, - успокаивал он.
Алька опять провалилась в забытьё. А Валентин так и стоял за стеклом. Его, конечно же, не пустили в реанимацию. Даже к каталке не подпустили, когда назад везли женщину. На его счастье стена была прозрачная, стеклянная. Вот он и прирос к ней. Алька все спала. Иногда женщина просыпалась, искала взглядом мужчину и слабо улыбалась ему, одними краешками губ, и снова проваливалась в забытье. И он с облегчением и надеждой видел: жива она, жива его Алька.
К вечеру голова женщины прояснилась. Алина сумела махнуть рукой. Валентин все также стоял на своем месте. Алька позвала медсестру, чтобы попросила уговорить уйти его отдыхать. Он отрицательно мотал головой.
