До меня вдруг дошло.

— Маргинал! — воскликнула я.

Ребята посмотрели на меня, в их глазах вспыхивало озарение друг за другом.

— Черт, от этого психа у меня всегда мурашки были, — Легавый передернул плечами.

— Наш вечный призрак, — добавил Буддист, — он был всегда и везде.

С этими словами Буддист указал на десятки разносортных мониторов, собранных в комнате. Маргинал следил за каждым углом Желявы не хуже тысячи глаз Трухиной.

— Зашифруем послание в новом выпуске комикса. Помните загадки в конце? «Где Уолли?», «Достань Франкенштейна». Их могли разрешить только Падальщики, потому что ответы основывались на наших маршрутах и открытиях на поверхности.

Ребята вдруг заулыбались, а я почувствовала гордость за неутомимый боевой дух товарищей.

— Беззвучное радио, — сказала Жижа, кивая.

— Мы оставим в загадках послание о времени и месте. И подождем в туннелях, посмотри, сообразят ли.

— А если нет, чур я первым бью Калеба мылом в носке!

Мы переглянулись, каждый кивнул, соглашаясь с выработанным планом.

— Ну так что, Маргинал? Я знаю, что ты нас слышишь. Нарисуешь последний комикс для Желявы? — спросил Калеб в потолок.

Мы притихли, словно ожидали ответа призрака с того света.

Рация на столе перед нами зашуршала и оттуда полился знакомый французский говор:

— Приму за честь подарить вам шанс на победу, сержант.

26 января 2071 года. 18:00

Тесса

Я стою над раковиной. Кажется, это моя ванная, я не знаю наверняка, потому что не помню, как добралась до своей комнаты. Вот так вирус постепенно завладевает моим сознанием, даже если я не сплю. Он крадет мои мысли, воспоминания, нейроны, которые продолжают отчаянные попытки сохранить связи между друг другом, но с каждой минутой это становится все сложнее.

Я чувствую, как это подкрадывается ко мне. Нечто чужеродное, омерзительное, нагоняющее ужас. Ощущение скрежета где-то в затылке не покидает ни на секунду, я прямо слышу, как вирионы атакуют мои клетки мощной волной цунами, которую невозможно остановить ничем на свете. Мои нейроны взрываются, как парад шариков, превращая звук своей погибели в сплошной безостановочный треск «та-да-да-да-да» и скоро от меня не останется ничего.

Если бы вирус имел осязаемую форму размером с человека, то стоял бы сейчас позади меня и медленно проникал в мое тело, как в том идиотском фильме «Нечто», где группу исследователей в Антарктике атаковало инопланетное существо, способное впитываться в людей и мимикрировать под них. Там такие жутки монстры были с кучей рук-ног, когда нечто пожирало сразу нескольких членов экспедиции.

Фу. Зачем я об этом вспоминаю?

Моя тошнота усилилась, а жуткие кадры фильма ужасов помогли ей пересечь финишную черту.

Я склонилась над унитазом и блеванула. Гребаный вирус! Почему бы тебе не начать зачистку памяти с вот таких вот бесполезных мерзких кадров из ублюдских фильмов? Черная склизкая масса со стойким привкусом металла вырвалась из бездны моего нутра: окисленная кровь, что я получила от Кейна. Так мой организм отреагировал на недоделанную сыворотку, что тот же Кейн вколол мне пару минут назад. Он отчаянно пытается выиграть для меня время. Хренов дилер. То в монстра превращает, то в человека. Чертов доктор Франкенштейн! Я, конечно, осознаю, что это была моя идея, но он как будто так и рад поэкспериментировать надо мной. Еще один ублюдок!

Робокоп заботливо держал мои волосы моими же руками, иногда ласково похлопывал по спине, пока я сотрясалась над унитазом. Галлюцинации усилились до такой степени, что я чувствовала его прикосновения.

Ребята противились, но я заставила их взять того уродца с собой и запереть в одной из плексигласовых клеток. Уж слишком он был мне дорог — мы с ним все-таки спарринг устроили, да и вообще мне казалось, что такого гениального зараженного надо сберечь, вдруг он окажется каким-нибудь гением в человеческом обличии?

Кейн сразу же бросился в лабораторию анализировать его кровь, а я же осталась посреди холла гостиницы и вдруг вспомнила свой первый день здесь. Было необычайно солнечно. Это сейчас я привыкла к дневному свету, а тогда он мне казался непривычным и даже мистическим, как привидение, в существование которого веришь, но не никогда не видишь. Теперь же были густые сумерки и гостиница погружалась в тени, как и мое сознание. Я почувствовала руку на плече. Нет, не Робокопа. Я еще была в силе отличить реальность от бреда. Это был брат. Я устало улыбнулась и произнесла одну лишь фразу:

— Приготовь мою клетку. Я приму душ и спущусь в нее.

Может мне повезло, и Фабио с Мишей приготовили мне клетку рядом с моим новым другом.

И вот я уже на полпути к заточению в плексигласовом боксе — стою на коленях и блюю в унитаз. Новый спазм в желудке заставил скрутиться так, словно мой собственный желудок восстал против атаки вируса и попытался исторгнуть пищу, которой он питался. Последняя попытка моей человечности закрепиться в теле. Жалкая попытка. Бесполезная.

Я вдруг заплакала.

Давно я этим не занималась. Вот прям вот так, как сейчас, сижу и реву по-девчачьи: с трясущимися плечами и завываниями, точно драматическая актриса, выигравшая Оскар за свои сопли. Но я не могу сдержаться. Нет, мне не больно. По крайней мере, не физически. Да, я чувствую себя избитой и вытраханной каждым сантиметром тела, но рыдаю я из-за того, что я медленно проигрываю борьбу за собственное Я. Было бы легче, если бы вирус убил меня, потому что так, мое тело и мое сознание не досталось бы никому. Смерть бы унесла все в черные бездонные складки своих одежд, где прячется хаос небытия.

Но в том то и дело, что я не умираю. Я проигрываю свое тело и разум постороннему ублюдку, который будет пользоваться мной, как ему вздумается, а я даже сделать с этим ничего не смогу. Меня украдут. Меня будут использовать против моей же воли, чтобы сеять смерть и страдания на Земле — то, против чего я всю свою жизнь боролась.

Я отдаю свое тело и разум врагу. Он будет мною пользоваться вечно.

Рыдания усилились, и я поймала себя на том, что ненавижу себя в настоящую секунду.

«Мамочка, меня обидели! Ми-ми-ми!»

Фу! Соберись, тряпка!

Я заставила себя подняться с пола, вытерла блевоту с губ рукавом водолазки, да и черт с ней. Мне ее все равно больше не надеть. Мне понадобилось пять минут, чтобы снять с себя экипировку — раньше я управлялась за полторы минуты: отцепить все эти накладки и аккуратно разъединить провода. Но сейчас все тело тряслось в судорогах, которые с каждой минутой становились все интенсивнее. Пальцы не слушались: то деревенели, то затевали трясучку наперегонки. Я думаю, у меня осталось что-то около получаса, прежде чем я отключусь. Прежде чем впаду в свой последний сон. Надеюсь, вирус создаст для меня прекрасное сновидение, например где я замужем за королем тридевятого царства и у меня есть лиловый единорог, срущий радугой, по которой мы с Робокопом катаемся в стаканчике днями напролет.

Я включила воду и встала под горячий душ — опять же последний в моей жизни. Черт, как же я буду по нему скучать! А может, и не буду. Я ж буду безмозглым вонючим монстром, им все равно, как они пахнут. Горячие струи объяли меня жгучим паром, и через пару минут дрожь в теле немного унялась, также как и рыдания. Не знаю, почему, но горячий душ всегда выбивал из меня тревоги и страх, как будто жар выжигал все вредные миазмы из организма, оставляя чувство защищенности и воодушевления.

Я, как смогла, намылилась с головы до ног сорокалетним «Ягодным взрывом», им же прополоскала рот, потому что вкус крови из глотки может вывести только едреная химия. И вдруг почувствовала его.

Я обернулась.

Наверное прошла минута, прежде чем я поняла, что это не галлюцинация. Он стоял не шелохнувшись, точно спрашивал разрешения войти, отчего поначалу мне подумалось, что он ненастоящий. Но становясь чудовищем, я стала яснее различать запахи. Раньше воздух пах воздухом, не было в нем оттенков. Сейчас же их миллион! Я столько всяких тонов и привкусов стала ощущать, словно я какой-нибудь художник, пишущий картины красками воздуха.