— Боб, бери здесь влево, спустимся еще немного глубь, — прозвучал голос Тесс в наушнике.

— Понял тебя, — ответил Зелибоба и тут же вывернул руль Аякса влево.

Миша с Йонасом создали аналог Фелин[3] — электронной платформы Падальщиков с Желявы, которая объединяет все видеокамеры и датчики на наших костюмах в одну систему — и назвали наше детище не менее элегантно — Линкс[4]. Мы могли ввести в наш электронный мир любой девайс, как например снегоходы, которые тоже стали частью системы, и теперь на экраны снегоходов ребят выводился поток данных от Аякса или наручного планшета пехотинца.

Через полчаса езды по кочкам и холмам верх-вниз половину из нас укачало, но Тесса была неумолима и не позволяла делать остановки, пристально наблюдая за мониторами, словно через них могла унюхать зараженных. Радары не могут определить местоположение зараженных, потому что тепловизор их не различает, когда они в спячке, а датчик движения реагирует на перемещения любого объекта крупнее белки. И вскоре Тесса сдалась перед слабостями систем слежения, приближением сумерек и назревающей блевотой внутри машины.

Киска остановилась. Зелибоба припарковал Аякс посреди тропы, и мы, наконец, выбрались наружу, чтобы поохотиться, как дикари.

Ледяной горный воздух пробил легкие своей чистотой и насыщенностью кислородом, что аж в глазах заискрило, а мозг взорвался миллионами острых льдинок, как если бы я стал Каем, завербованным Снежной Королевой.

Пока мы наяривали круги вокруг машины, чтобы справиться с тошнотой, самые главные пехотинцы отряда — Хайдрун и Куки — блевали за деревом.

— Ты так хорошо держалась!

— А мне нравится, как блестит твое лицо от блевотного пота!

— Спаси…

Хайдрун скрутило в очередном спазме.

Более крепкие ребята посасывали сосульки, которые нам достал Зелибоба с ветвей, а Тесс изучала карту местности, как будто половина ее отряда не орошала кусты.

— Это данные Падальщиков, последнее обновление было в середине декабря, вот на этом пятачке спят несколько групп зараженных, — рассказывала Тесс, перемещая пальцем по планшету.

— Почему мы приехали именно сюда? — спросил Свен, хрустя льдом от сосулек.

— Они находятся возле села Лотар. Это одно из самых последних сел, где людям удалось прожить аж до сорокового года, — объяснила сестра.

— Спустя десять лет после Вспышки? Немало, — Кейн вынес свой вердикт.

— Там определенно что-то есть. Я это чувствую.

Дальше мы побрели сквозь сугробы пешком, и это было ой как нелегко! Здесь не было троп, а потому с каждым шагом мы глубоко проваливались в снег. Один раз Хайдрун даже провалилась до пояса и стала истошно вопить, что кто-то кусает ее за пятки, пока Зелибоба не вытащил свою подругу из снежного плена, в котором пятки ей щекотал спящий куст волчеягодника.

Было здорово выбраться из заточения гостиницы, мы там все углы изучили. Здесь же дикий нетронутый человеком лес, одно из немногих мест на земле, которое сохранило свою экосистему. Я помню документальные фильмы времен Хроник о том, как нещадно люди уничтожали тропические леса Бразилии и Индонезии со скоростью одного футбольного поля в минуту ради того, чтобы выращивать дешевое пальмовое масло. Мне было сложно понять логику предков, которые прибыль ставили целью жизни, не отдавая себе отчета в том, что эта цель умерщвляет не только сотни тысяч невинных животных-обитателей лесов, но и саму планету, ведь тропики всегда были главными легкими планеты. Недальновидность, эгоизм, жадность — я во многом винил предков, которым теперь-то было абсолютно наплевать на мою судьбу, сами-то они пожили, а как будут выживать их дети и внуки, их не заботило. Теперь когда людей в мире не стало, я понял одно: природа прекрасна, когда в ней нет человека.

Тесса вела нас вглубь леса уже около десяти минут, когда вдруг резко остановилась. Мы с Кейном шли за ней попятам и были к ней ближе остальных.

— Что-то чувствуешь? — спросил Кейн, пока остальные подтягивались к нам, бормоча под нос ругательства и клятвы отомстить снегу, засыпавшемуся им в штаны.

— Я обещаю, я убью тебя своей блинницей! Ты в ней так зашипишь, что аж завоешь и испаришься! — бубнил Свен, вырываясь из очередного холодного белого плена и выгребая снег из ботинок своими розовыми варежками с мордами кроликов.

Тесса закрыла глаза и стала прислушиваться. Наблюдать за тем, как Тесса пользовалась своим странным невидимым аппаратом слежения за зараженными, было жутко, как будто она ловила невидимые сигналы инопланетян.

— Что-нибудь слышно? — повторил озабоченный Кейн.

— Давайте делать ангелов! — закричала Хайдрун, плюхнулась в сугроб снега и энергично задвигала конечностями, рисуя крылья и робу.

— Дурун, твою мать!

— Да ты заколебала!

— Пристрелите ее уже кто-нибудь!

— Заткнулись все! — огрызнулся я, видя, как Тесса нахмурилась, пытаясь вычленить в этом гомоне искомые звуки зараженных.

Особенность Хайдрун — она никогда не обижается на яростные нападки в ее сторону. Что тут скажешь? Хиппи — дитя любви. Или психов.

Несколько минут мы не двигались и молчали посреди напряженной тишины, которую изредка разрывали карканья сорок и скрип голых замерзших деревьев на ветру.

— Я как будто слышу их, — прошептала Тесс с закрытыми глазами.

— Они что-то говорят? — спросил Кейн тоже шепотом.

— Это не слова… это больше похоже на … двойной стук.

Тесса вышла из контакта и посмотрела на Кейна:

— Похоже на волны. Вжух-вжух, вжух-вжух, — изобразила сестренка.

— Это их пульс. Ты слышишь их сердцебиение, — уверенно произнес Кейн.

И посмотрел на меня взглядом, полным удивления, мол, моя сестра на него ужаса наводит не меньше. Месяц назад мы и понятия не имели, что можем подслушивать зараженных. Да мы даже не знали, что они способны общаться! Мы — мутированные формы вирусного организма — промежуточное звено между людьми и монстрами, налаживаем контакт между добычей и охотником, получив способности от двух противостоящих сторон сразу.

— Там определенно есть тот, кто нам нужен.

Тесса указала направление пальцем, затянутым в толстую перчатку. Ребята подтянулись к нам и стали рассматривать белоснежный пейзаж леса.

— А где они? Я никого не вижу, — произнес Фабио, как всегда укутанный шарфами и шалями в несколько слоев.

Мы вглядывались по сторонам, но на фоне бело-серого пейзажа с искрящимся снегом, черными ветками, серыми стволами, сложно было вычленить тела.

Тогда перчатка Тессы уверенно указала нам на едва заметные белесые тела.

— Вон, вон, вон, вон, и вон там за тройным деревом дальше всех.

— Твою мать! Сколько их здесь?! — присвистнул Зелибоба.

Наконец и я стал различать их худющие силуэты посреди серых стволов деревьев: голые синюшно-белые деформированные человеческие тела стояли, вытянувшись лицами к небу, как если бы пытались учуять запахи пищи. Они спали с закрытыми глазами и лишь изредка покачивались в такт дуновениям ветра, который гулял между ними, как между деревьями — такими же мертвыми и статичными.

— Около двадцати только на этом пятачке. Где-то недалеко отсюда еще скопления. Вокруг нас. Везде.

Тесса показала нам карту на планшете, испещренную белыми точками. Я обеспокоенно взглянул на Тессу.

— Нам никогда не одолеть такое количество! — выдохнула Перчинка.

— Нам и не надо. У нас есть план. Он нас к этому и готовил, — холодно произнесла Тесс.

— Да, но обычно готовишься к худшему, а надеешься на лучшее. И обычно это всегда работает. А тут…

— Самое что ни на есть худшее, — закончила Перчинка фразу Ульриха.

Наш план как всегда не был шит белыми нитками. Он скорее волосами шит. По одному волосу на каждый разрез.

— Томас, изолируем вот эту территорию полностью, — Тесса водила пальцем по карте на планшете.

Мы собирались отделить центральную группу зараженных от остальных при помощи рабицы, что привезли с собой.

— Здесь шестнадцать особей, — констатировал Кейн.