«Шнур выкладывать – это не гладью вышивать, – воодушевленно думалось мне, – это гораздо проще. Всего-то и надо, что уложить шнур по линии рисунка и аккуратно прикрепить его к натянутой ткани тонкой шелковой нитью».

Как же я ошибалась! Как я была наказана за свою самонадеянность! Еще пять минут назад я недоумевала, почему Селина не смогла справиться с рисунком. Не так уж он и сложен, а она вовсе не неумеха, но, взяв в руки золотой шнур и сделав первый стежок, я застыла в растерянности: шнур извивался, как живая змея, и совершенно не желал быть пристегнутым к ткани!

Пока я вонзала иглу в ткань, шнур выскальзывал из-под пальцев, как смазанный жиром. Он вырывался из-под булавок, которыми я его прикрепляла к ткани. Приноровившись, я сильнее прижала его, пытаясь закрепить стежком, но он сам по себе дергался, не желая ложиться точно по нарисованной линии. Я рассерженно дергала иглу, но при этом рвала шелковую нить. Немного отдышавшись и успокоившись, я начинала снова. И все повторялось.

Поковырявшись и так, и этак, я с недоумением и расстройством отложила пяльцы. Шнур, в очередной раз изогнувшись, свернулся клубочком.

Вот ведь незадача. Что же мне делать?

А что я раньше делала, когда раз за разом рвалась непрочная тонкая нитка, принося в безупречный рисунок беспорядок?

«Дорогу осилит идущий, дело подчиняется упорному», – упрямо твердила я и начинала все сначала, пока не добивалась своего.

А разве сейчас у меня есть выбор?

Тяжело вздохнув, я положила шнур на ладонь. Была какая-то странность в его внутренней теплоте, будто не один час лежал он на ярком весеннем солнышке и теперь неохотно отдавал это тепло моим пальцам. Шнур как шнур, необычайно тяжелый, почти не перекрученный, нити плотно прилегают друг к другу, как приклеенные, однако никогда еще при мне ни один шнур не вел себя, как дикая кошка, которую нужно понемногу и осторожно приманивать куриным крылышком.

Прошло немало времени, прежде чем мы друг к другу привыкли и я смогла сделать несколько первых стежков, закрепив шнур там, где положено. Работа обещала быть долгой.

…А потом все само собой пошло-поехало, и я по привычке запела старую песенку, которую обычно пела, вышивая:

Работу я заканчивала при свете свечи. Я почти не заметила, как прошел день, как, отмеряя время, проехались солнечные квадраты по каменному полу светелки. Вставая только затем, чтобы наскоро перекусить и размять косточки, я корпела над самой невероятной, самой сложной работой в моей жизни. В конце концов я подчинила себе шнур (или он вдоволь наигрался со мной) и работа пошла на удивление скоро, но когда, отложив пяльцы в сторону, я смотрела на вышитую неизвестную мне букву, то чувствовала не гордость от хорошо сделанной работы, не радость победы, меня донимало любопытство – что это значит? Похожий на раскидистое дерево или на упрямую бычью голову знак выглядел не просто внушительно – от него исходила уверенность, сила, надежность и непоколебимость…

Ни один человек в мире не смог бы меня убедить, что шнур самый обычный, буква есть просто буква, а моя работа будет повешена в рамочке на стенке. Нет, здесь было много больше того, что можно увидеть глазами. Здесь попахивало колдовством, и это приводило меня в ужас. Подтверждались мои худшие опасения, вдоволь перестиранные за время моего путешествия к замку.

Но как бы меня ни донимали самые невероятные догадки, я уснула, едва добравшись до подушки, остро и почему-то тревожно пахнущей травами.

Очередное утро меня встретило невероятным гамом, который устроили воробьи прямо у меня под раскрытым окном, и новым заданием, лежащим на столе. Вчерашняя работа исчезла. Ни тебе «спасибо», ни тебе «понравилось». Вот вам и порядки. А ведь хотелось бы многое узнать, и не только то, удовлетворила ли моя работа таинственного хозяина.

Однако в ответ на мои горестные размышления поутру меня посетил Логан, с порога насмешливо заявив:

– Время от времени заходи на кухню, чтобы мы знали, что с тобой все в порядке. А то здесь заблудиться недолго, потеряешься – неделями искать будем.

Я открыла было рот, чтобы оправдаться, но он меня перебил:

– Хозяин вполне доволен твоей работой. Ты останешься в замке, как и договаривались раньше. Если тебе что-то нужно, говори.

Я перевела дух и решила воспользоваться случаем:

– Что за знак я вчера вышивала? Что он означает?

– Вот что, ягненочек, – терпеливо склонил красивую холеную голову Логан, – я домоправитель, на худой конец посланник, но я не маг и не хозяин этого замка. Я не знаю того, что поручают делать тебе. Но даже если бы и знал, то не сказал бы.

– Почему? – расстроилась я.

– Я служу хозяину десять лет и за это время твердо усвоил: меньше знаешь – лучше спишь. Вот и тебе того же желаю. Делай свое дело и не задавай ненужных вопросов. Да, и еще, ягненочек. Поскольку вряд ли ты успокоишься, хочу тебя предупредить. Ты не взаперти! Можешь ходить где угодно по этому и нижнему этажу замка и крепостных стен, в библиотеке, во дворе, на башнях и в караулке, ходить в поселок и знаться с его обитателями, можешь гулять по парку и лесу, если не боишься, но ты не должна подниматься в личные покои хозяина. Ты не должна искать с ним встреч и не должна мешать ему. Это тебе ясно?

– Я не ягненочек, – буркнула я, – меня зовут Кассандра.

– Договорились, ягненочек? – лучезарно улыбнулся Логан. – И не советую бродить по подвалам. Не от того, что там есть, что скрывать, а просто заблудиться можешь. Или испугаться. Крысы там, сырость, всякая мерзость, кандалы проржавевшие. Надеюсь, ты не любительница страшных сказок на ночь?

Я хмыкнула.

– Вот и славно. И не грусти. На самом деле здесь очень даже можно жить.

Он вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Я фыркнула в никуда и демонстративно пожала плечами. С остальными вопросами можно было бы обратиться к стенке – толку было бы столько же.

День потек за днем, однообразно и скучно. По утрам я получала неизменное задание, но теперь оказалось, что первое из них, оказывается, было еще самым легким.

Первая работа, как я поняла, была пробной, поскольку последующие были не в пример больше и заковыристее. Размером знаки иногда увеличивались в несколько раз и доходили до величины локтя, а то и больше, шнур иной раз приходилось укладывать тройной, при этом делать так, чтобы его линия нигде не прерывалась. На такую работу уходило два, а то и три дня. Добавляло работы и то, что рисунки, которые должны были стать основой вышивки, теперь не были тщательно вырисованы в том размере, который требовался, чаще всего на бумажке был просто небрежно набросан знак, а под ним шли краткие комментарии. Мне приходилось самой увеличивать рисунок до нужного размера, а это занимало немало времени.

Через несколько дней я совершенно перестала замечать ненормальность золотых шнуров, но хозяин время от времени подкидывал мне новые задачки. Иногда рисунок усложнялся: знаков-рун становилось больше, их вязь была то длинной – в одну строку, то замкнутой – в круг. На один рисунок теперь уходил далеко не один день, но стоило только закончить работу, как я сразу же получала новое задание с идеально отмеренным куском шнура.