- О, моя госпожа, ты так несправедлива, так не справедлива, - едва не плакала Дирсена, - настоятельница Туаппа не надменная, а погруженная в молитвы, не придирчива, а сурова. Если не поддерживать порядок твердой рукой, он превратится в хаос.

- Ты говоришь чужими словами, - сердилась я.

- Но это правда! Она трудится во славу Создателя и денно, и нощно, а мы должны брать с нее пример. Мы должны слушаться ее во всем, ибо в этом воля Создателя.

- А если она прикажет тебе броситься со стен вниз, на камни?

- Значит, я должна послужить Храму именно так. Что в этом странного?

Каждый вечер, засыпая под восторженные рассказы о благочестии, трудолюбии, упорстве и целеустремленности настоятельницы Дернойского храма, я думала о том, что искренняя и поразительная преданность такого невинного существа, как Дирсена, многого стоит, и что, возможно, я ошибаюсь в Туаппе и мне следует относиться к ней по-другому... Но наступал день, я видела Туаппу и все возвращалось: неприязнь, тщательно сдерживаемые на кончике языка колкости в ответ на бесконечные придирки, холодность. С настоятельницей я не находила общий язык с самой первой встречи. И объяснение было одно: Туаппа была королевой в этом своем крохотном королевстве в две сотни насельников храма и скромном участке гористой земли и других королев рядом с собой не терпела. Пусть даже низложенных и внешне покорных.

Неделя, нет, целых восемь дней пролетели... Было бы ложью сказать о том, что время для меня пролетело незаметно. Да как я смогу выдержать здесь хотя бы месяц? И как я могла терпеть неволю, будучи у дяди Эмиса? Каждый день в Дернойе был для меня пыткой терпением. Каждый день я начинала с того, что мысленно возвращалась к тому злосчастному часу, когда ренейды напали на Шел; произнося молитвы или до блеска выдраивая медные светильники, чаши и священные сосуды, я думала о том, кому было выгодно предать Риардона Каскора и кто имел доступ к его бумагам; к вечеру мои мысли заполняло одно лишь сожаление о том, что еще один день, который я могла бы провести с пользой для поисков, для меня потерян. Я не тяготилась своим нынешним положением, грязная работа послушницы не пугала меня. Мне было бесконечно жаль одного - потерянного времени. Но слово есть слово, обмануть Бавара - не Верховного архонта, а именно человека, бесконечно преданного мне и бесконечно уважаемого мною, - я не могла.

Мне оставалось только набраться терпения и уповать на выдержку, счастливой обладательницей которой я отродясь не бывала.

- Госпожа, госпожа, идемте скорее, - возбужденный горячий шепоток Дирсены, обжигающий даже сквозь грубую ткань капюшона, заставил меня резко разогнуться. Жесткая щетка выпала из моих рук, спина, немилосердно скрюченная в течение нескольких часов, устало заныла. Туаппа предпочитала проверять меня на выдержку и терпение действием, отчего я большую часть дневного времени проводила над чисткой храмовой посуды и выдраиванием полов, а утреннего и вечернего - стоя с подобными же чашами, наполненными подношениями или маслом, во время богослужения, когда ни с места сойти, ни даже пошевелиться нельзя. Это ненадолго, мрачно утешала я саму себя, а опыт в жизни всякий пригодится. Вот только утешения эти мало помогали...

- Что случилось? - мои пальцы намертво стиснули край огромной медной чаши и разжиматься не желали.

- Идемте же, - Дирсена испуганно хлопала ресницами и воровато оглядывалась по сторонам. Две старшие послушницы, перекладывавшие тонкие полотна с золотым шитьем травами от порчи и гниения, заинтересованно обернулись. Я резко отложила чашу, небрежно вытерла грязные, покрытые пятнами от чистящего порошка руки и молча пошла вперед.

- Госпожа Оливия..., - я смотрела на склоненную передо мной в низком почтительном поклоне темноволосую с проседью голову со смесью недоумения и ужаса.

- Что Вы здесь делаете, Магистр-распорядитель? - пролепетала я и, сама не замечая того, принялась тщательно вытирать руки о полы серого балахона и поправлять выбившиеся из капюшона пряди волос.

Элевдар Нор-Аднон выпрямился и неторопливо окинул присутствующих взглядом. Нетопырь даже в пропыленной и грязной дорожной одежде умудрялся выглядеть элегантно, что особенно контрастировало с бесформенностью и унылостью серых жреческих балахонов.

- Могу ли я поговорить с госпожой наедине? - мужчина улыбнулся Туаппе одними глазами.

- Да, - коротко ответила та. От этого лаконичного и сухого слова повеяло холодом и я растерянно оглянулась. Трое вооруженных до зубов Блистательных и испуганная Дирсена, повинуясь короткому жесту жрицы, без спешки, но быстро вышли. Туаппа бросила на меня странный изучающий взгляд и плотно прикрыла за собой дверь.

- Что это значит, илар Элевдар?

- Я собираюсь увезти тебя отсюда, Оливия, - неожиданно мягко ответил он.

- Я никуда не уеду, - страх горячей волной поднялся во мне, грозя разразиться паникой. Мне пришлось сложить руки на груди, чтобы не показать, как они дрожат, - я больше не Надорра, или Вы забыли, светлейший? Я обычная послушница...

- Оливия, ты в опасности!

- Я была в опасности с тех пор, как родилась в роду Каскоров. Но что поделать - такой уж уродилась.

- Нет, ты не понимаешь, Оливия. Нор-Кобб предал тебя, - глаза Нетопыря неотрывно следили за мной и на мгновение полыхнули торжеством, когда я недоуменно нахмурилась и чуть отпрянула назад, - Его люди едут сюда, чтобы увезти тебя, но я их опередил. Ненадолго, к сожалению, поэтому нам нужно спешить.

- Почему я должна верить Вам, илар Элевдар? - я выпрямилась, демонстративно выставила вперед подбородок, ибо лучшего способа защиты, чем надменность и презрение, я в тот момент не нашла. Какими бы баснями ни пытался кормить меня Нетопырь, ему не удасться меня уговорить. А силой увезти меня он не посмеет. Надеюсь, что не посмеет, - У меня не было причин не доверять Нор-Коббу, в отличие от Вас. Он никогда не врал ни мне, ни отцу. Да, он вспыльчив, заносчив и любит приукрасить правду, но...

- Оливия, он убил Бавара.

- Бавар?

Я не нашлась, что сказать. Мне хотелось рассмеяться Нетопырю в лицо и дать ему пощечину, чтобы не смел шутить так нелепо и грубо.

- Это правда, Оливия, - тихо добавил он, ловя мой взгляд. И тотчас, будто вторя его словам, раздались низкие протяжные звуки колокола. Я вздрогнула.

Я ведь даже не подозревала, что он здесь есть, этот колокол. Унылые звуки плыли над полом, сотрясали стены и застревали в душе неизбывной печалью. Я хотела заткнуть уши, уснуть, забыться, но бежать от правды смысла нет, она все равно настигнет, рано или поздно: так уж принято, что храмовые колокола звонят только в двух случаях - оповещая о смерти Надорра и о кончине Верховного архонта.

- Как это случилось? - тихо спросила я, не обращая внимания на текущие по щекам слезы.

- Нор-Кобб давно спелся с Эльясом. Не знаю, что он наговорил тебе, чем убедил, но Риардон знал, что Нор-Кобб тайком принимает у себя посланцев Горностая. Надорр не захотел прилюдно уличать Нор-Кобба в измене, вызвал его в Шел и потребовал ответа. Крифор клялся и божился, что его оговорили, что он имел дело только с северными торговцами, а были ли среди них эмиссары Эльяса - об этом ему не известно. Надорр ему не поверил, но на первый раз отпустил, наказав не появляться в Лаките, если ему дорога честь и жизнь. А еще Риардон пообещал, что через год подумает, простить ли Нор-Кобба. Разумеется, если опальный илар обещает не иметь никаких дел с северными разбойниками. Тот пообещал и убыл в свой удел. Такова история разногласий Нор-Кобба с троном, Оливия, я знаю об этом, потому что был единственным человеком, присутствовавшим при том разговоре. Поверь, там не было даже Блистательных. Поэтому Нор-Кобб так меня ненавидит - он не может простить, что я был свидетелем его унижения.

Как бы я ни сомневалась в словах Нетопыря, но они могли оказаться правдой. Нор-Кобб, поначалу поразивший меня грубоватой искренностью, откровенностью и дерзостью, столь нехарактерных для королевского двора, со временем несколько разочаровал меня. Своей опальностью он кичился, его склонность к бахвальству и самопревозношению утомляла, он частенько привирал... Я снисходительно смотрела на его недостатки, ведь он был моим "союзником", но чувствовала в нем фальшь, притворство, а это меня раздражало. Даже обычно сдержанный Габор Нор-Нуавва умудрялся в последнее время ссориться с Крифором, а это что-нибудь да значило. Но дурной характер это еще не повод обвинить человека в предательстве. Которое, кстати, совсем иначе объясняет тот факт, что Крифор знал содержание послания Ренейдского Горностая еще до того, как его огласили на Совете!