Целых два месяца я не чувствовала этого сладкого вкуса. Сейчас его губы были чуть солеными от слез, но такими нежными и родными…
Дин отстранился от меня и заглянул мне в глаза.
— Даже не вздумай еще раз оставить меня, поняла?
Я кивнула и прижалась к нему всем телом. Мне хотелось каждой клеточкой тела почувствовать, что он рядом, что он со мной. И сейчас, слушая его сердцебиение, я понимала, что вернула Дина к жизни.
====== Глава 22 ======
— Так. Ребя. Я, конеш, всо понимаю. Но я два месяца лежала трупаком в могиле. Потом ишо из нее вылазила. Потом три часа пилила до бункера. Мне необходим душ.
Все рассмеялись.
Я, пританцовывая, пошла в нашу с Дином комнату, на ходу стягивая с себя рубашку. Лизка поднялась с пола и вытерла слезы.
— Винчестееееер…
— Лизавета, я сам еще не понял.
Я усмехнулась и зашла в комнату. Надо же, все как при мне. Ничего не изменилось. Только рамка какая-то на тумбочке… Я взяла ее в руки. Боже…
Наше сэлфи. Я не выдержла и чмокнула Дина на фотографии.
Так. Где-то тут было мое полотенце… Я достала из шкафа свое черное полотенце с Эминемом и уткнулась в него лицом. Боже… Вся моя одежда пахнет одеколоном Дина…
Я зашла в ванную. Все также. Даже две моих бутылки с шампунем и гелем стоят на месте. Рядом пристроились две бутылки с шампунем и гелем Дина.
Я стянула грязные джинсы и бросила их в ящик для белья. Туда же полетели лифчик и труселя. Я встала под горячие струи воды. Ооо, как же хорошо… Вдруг я услышала, что под дверью кто-то стоит.
— Блять, ребят, я живая, не надо меня проверять ходить. И да, вам не привиделось. Я реально вернулась и еще реальнее хочу жрать. Поэтому скумекайте мне там че-нить.
Из комнаты вышел один человек. Но второй оперся на дверь ванной спиной и скатился по ней вниз. Винчестер.
Я намылила голову.
— Малая.
— До.
— А ты была…
— Там было прохладненько, и еще меня постоянно расчленяли. В Аду.
— И как там Ад? Давно не навещал.
Я усмехнулась.
— Нормально. Я там разнесла правда кой-че, но в общем в целом нормально.
— Я не сомневался, что ты оставишь о себе память.
— Канешна. Я ж не могу че-нить не расхуярить.
Я смыла пену с головы.
— Малая, сматерись, а. Я так соскучился по твоим матам.
— Нормальные то люди по человеку скучают, а ты по матам.
— Иди в сраку. Если захочешь, я тебе расскажу потом, как я скучал по тебе. А сейчас скажи свое коронное. Громко. Прям прокричи, как ты это обычно делаешь.
Я улыбнулась и набрала воздуха в легкие.
— НАХУЙ БЛЯТЬ!
— Ооо, даа.
— Винчестер, ты не изменился. Ты такой же ебанутый.
— Как и ты.
— Спасиба.
— Пажалста.
Я хотела было намылить мочалку своим гелем, но передумала. Я так тащусь, когда Дин приходит из душа, а от него пахнет его гелем… Я, не задумываясь, налила на мочалку мужского геля и принялась смывать с себя грязь.
— Эй. Ты там че, моим гелем моешься?
Я усмехнулась.
— Не твоим, а нашим.
Дин расхохотался. Возможно, впервые за два месяца.
— Я думал, мое становится твоим только после свадьбы.
— Ничо не знаю. Мне нравится твой гель, и я буду мыться им.
— Вот как с тобой спорить аще.
— Никак. Просто привыкни же, что твои рубашки теперь не только твои, и футболки больше тебе не принадлежат.
Дин улыбнулся.
— А ты мне что будешь давать?
— Нежность, любовь и безрассудство. А так же сумасшествие, баловство и немыслимую хуйню. Вот.
— Хахах, честный обмен.
— А я о чем.
Я выключила воду и вылезла из ванны. Вытерлась и замоталась в полотенце. Выжала волосы и постучала в дверь.
— Ты меня выпустишь?
— Ну не знаю.
Дин встал и открыл дверь. Он стоял передо мной, такой родной и улыбающийся.
— Так, дай мне футболку. И боксеры свои.
Дин закрыл лицо руками.
— Только не боксееееры.
— Хехех, только они. Давай давай.
Дин пошел к своему отделу в шкафу. Я достала из своего отдела нижнее белье и, пока он не видит, скинула полотенце и надела плавки. А вот с лифчиком не успела.
— Так, вот тебе красные боксеры и серая футбо… Оооу.
Я вовремя успела отвернуться. Дин теперь видел меня только со спины. Я нацепила лифчик, подтянула лямки и повернулась к нему.
— Че ты смотришь, а?
Я подошла к нему и тыкнула пальцем в пресс. Дин улыбнулся.
— Я не видел тебя два месяца. А в последний раз видел только две отдельные части тела. Я могу хоть немного на тебя посмотреть?
Я офигела. Он че, видел мой труп? Бедный…
— Сколько хочешь.
Я подошла к окну и раскрыла шторы. Повернулась лицом к Винчестеру.
Дин медленно оглядывал мою фигуру. Ноги, бедра, талия, грудь, ключицы. Замер, смотря мне в глаза.
— Какая же ты…
— Только скажи, я тебя нахуй блять убью.
Дин улыбнулся.
— Люблю, когда ты материшься. Особенно, когда ты при этом стоишь в моей комнате в одном нижнем белье.
— Иди в сраку, Дин Винчестер.
— Ты так давно не посылала меня в сраку…
— Да я уже сама соскучилась по этому.
— А по мне?
— А это ты узнаешь ночью.
Уши Дина покраснели.
— Слышь ты! Убери свои пошленькие мыслишки, а!
— Я не могу.
Я подошла к нему и, выхватив из его рук одежду, натянула ее на себя.
— А так?
— Все равно не могу. Теперь буду думать, что же ты ночью сделаешь со мной.
Я погрозила ему пальцем.
— Еще. Хоть. Одно. Слово. И я тебя закопаю сегодня ночью.
Дин расхохотался.
Мы, подкалывая друг друга, пошли на кухню.
— Лиизкаа, твоя жратва божественнаааа!
Я отодвинула тарелку от себя и откинулась на спинку стула. Трэны и Дин выжидающе смотрели на меня.
— Чо уставились?
Лизка подперла голову руками.
— Рассказывай.
— Че рассказывать?
— Все.
— Ооох. Так.
Я удобно устроилась на стуле.
— Знаете, смерть — такое странное ощущение. Вот ты вроде еще здесь, а потом резко хоп! И все. Ну, меня когда переехало тяжеловозом-то, я вырубилась. Потом очухалась вроде. Смотрю, я целая. О, думаю, заебца. И тут крч начался пиздец. Меня подвесили на крюки и кромсали. Жестко. Первые месяцы было и больно, и страшно…
Кевин перебил меня.
— Подожди. Первые месяцы?
— Ну да.
Дин объяснил.
— Один наш нормальный месяц, который 30 дней, это год в Аду.
Лизка уставилась на меня.
— Это ты два года в Аду проторчала?
Я пожала плечами.
— Тип того. Ну дык я продолжу. Первые месяцы было и больно, и страшно. А потом я уже перестала замечать, что меня разрубают на куски. Просто лежала, думала. О вас, о своей жизни. Вспомнила каждый день, что провела с вами. Как-то легче было не замечать жуткого ора душ и злобного хохота демонов, режущих меня на куски. И вот однажды, лежу я такая, вспоминаю опять че то. Мне уже руку и половину ноги отрезали. И тут, как гром среди ясного неба. Слова Дианки. О том, что вы плачете без меня. Что Дин вообще плох. Что вы все меня любите, а он — сильнее всех любит. Что он кричит по ночам, а Дианка плачет из-за этого. И что она хочет, чтобы я спела я ей песню про демонов.
Я усмехнулась.
— А потом я очухалась уже в гробу. Знаете, детская молитва — самая чистая. В ней нет жадности, нет корысти. Она идет от маленького детского сердечка. Поэтому Бог слышит ее четче, чем другие. Дианка спасла меня.
Моя пельмяшка забежала на кухню.
— Тетя Тата, тетя Тата!
Я улыбнулась и взяла ее на руки.
— Да, принцесса?
— Матли, это ты, а это дядя Дин.
Дианка держала в руках рисунок. Там были я, Дин, и…
Я указала пальцем на маленького человечка рядом с нами.
— А это кто?
— А это вас лебенок.
Я посмотрела на Дина. Тот улыбнулся.
Лизка пнула меня ногой под столом.
— А я о чем?
Я пнула ее в ответ.
— Иди в сраку.
Погладила Дианку по голове.
— Молодец, солнышко. Красивый рисунок.
