Сессию Лера так и не сдала, вскоре была отчислена, зато преуспела кое в чём другом – она забеременела. Профессор не отказался от ребёнка, сразу же предложил девушке сожительство, но не штамп в паспорте, на который она так рассчитывала. А вскоре сама Лера была рада, что узы брака не приковывают её к Андрею Ивановичу. За три с половиной года их совместной жизни мужчина сильно переменился.

Он и раньше был мрачным и немногословным, но уважаемая должность преподавателя, приличная зарплата и вменяемое поведение удерживали Леру какое-то время от побега. Когда родилась Малика, увлечение Профессора оккультизмом и мистикой перешло границу обычного хобби, всецело завладев его временем и мыслями. Из института его попросили уйти. Это не расстроило Андрея Ивановича, наоборот, стало толчком к тому, чтобы превратить своеобразное увлечение в работу. В узких кругах он получил прозвище Профессор. Кличка приклеилась намертво.

Внешние изменения происходили постепенно, сначала затронули привычку одеваться. Чёрный цвет методично вытеснял остальные цвета из гардероба мужчины, и как только одержал победу в замкнутом пространстве, стал переселяться в квартиру. Исключение делалось только для спальни Малики, здесь вообще не происходило никаких трансформаций. Даже когда она родилась, в комнате не появилось ничего явно детского. Ни кроватки, ни ходунков, ни ярких игрушек. Малику просто вписали в существующее пространство, решив, что детство слишком короткая пора, чтобы о нём беспокоиться. Покупалось только самое необходимое, никаких излишеств. Спала она на одной кровати с мамой, играла, чем придётся: прищепками, крышками, пуговицами.

Уже через год кухня приняла облик таинственного логова чернокнижника. Профессор обрёл определённую известность и, несмотря на увещевания сожительницы, к прежней жизни возвращаться не планировал.

Первое время Лера терпела и методически тратила накопления в основном на себя. Если внезапно просыпался материнский инстинкт – на маленькую дочку. Через год, очистив до блеска счета в банке и распотрошив заначки мужа, она отпраздновала трёхлетие Малики, а на следующий день сбежала в неизвестном направлении.

После побега Леры в жизни Андрея Ивановича почти ничего не изменилось. Малика ходила в детский сад, а вечером занимала себя сама. Ела хорошо, слушалась, не приставала с расспросами. Иногда он забывал о существовании дочери и вспоминал лишь тогда, когда приходила квитанция об оплате детского сада. Уже через год девочка самостоятельно выходила во двор, и клиенты стали приходить гораздо чаще. Старушки на скамейках кривились, встречая очередную опасливую незнакомку на подходе к подъезду, шушукались, укоризненно качали головами, и тайком сами наведывались к Профессору.

Андрей Иванович имел особенный взгляд на воспитание – свобода, приправленная строгостью в тех моментах, которые он считал необходимыми, и полная вседозволенность там, где общество ставит границы. В принципе, запрещалось то, что ему самому не нравилось или доставляло неудобство. Поэтому Малика очень скоро научилась быть невидимой и всё, что можно, утаивать.

Профессор не скрывал от дочки свой род занятий, рано научил раскладывать карты, считывать с них информацию. Малика не слишком хорошо запомнила классические названия мастей, да и считать тогда не умела. То, что для кого-то выглядело как крестовый туз, для неё представлялось казённым домом, а пиковая шестёрка – поздней дорогой. Андрей Иванович удовлетворённо заметил, что в его дочке есть неуловимая способность заглядывать в будущее и по заказу ворошить прошлое.

Интерес к оккультизму отец поощрял, но подглядывать за процессом гадания клиентам строго запрещалось. Профессор сулил конфиденциальность своим посетителям. На это делался упор в рекламе, размещённой в местной газете и на нескольких сайтах в интернете, и он держал своё обещание.

Малика слушалась отца, пока в ней не проснулось любопытство. Оно завладело её натурой, подавляя другие черты характера и даже трепет перед Профессором. Противиться этому зудящему чувству оказалось решительно невозможно.

Случайно подслушав телефонный разговор отца с очередной клиенткой, Малика решилась тайно посетить сеанс гадания. Она заранее вытащила из буфета банки и коробки, освободив место для себя. Скорчившись в неудобной позе, легла так, чтоб щель между дверцами оказалась как раз напротив глаз. Ждать долго не пришлось. Клиенткой оказалась молодая девушка в роскошной светло-рыжей шубе. Малика сразу решила, что гостья самая красивая на свете, хотя бы потому, что ни одна деталь её гардероба не была чёрной. Шубу девушка расстегнула, но не сняла, обозначая кратковременность своего визита.

Первым сел отец, после недолгого колебания на край стула присела и девушка. Без экивоков и предисловий она приступила к делу.

– Мне нужно, чтобы вы помогли избавиться от ребёнка.

Профессор нахмурился.

– Может, вам в женскую консультацию обратиться?

Девушка заёрзала на стуле.

– Ребёнок не мой. Беременна другая женщина.

Профессор приподнял бровь, его пальцы нервно теребили колоду карт.

– И какой же помощи от меня вы ждёте?

Девушка на мгновенье растерялась.

– Сделайте заговор на смерть ребёнка.

Андрей Иванович наклонил голову к плечу, став похожим на чёрного нахохлившегося ворона. Малика затаила дыхание, учуяв напряжение, искрящее в воздухе. А вот гостья не почувствовала, как изменилось настроение Профессора.

Внешне он оставался спокойным, но голос уже дрожал.

– Как вы обо мне узнали?

– Какая разница? – Гостья встала и сделала шаг к двери.

Андрей Иванович проявил редкостное хладнокровие, не выгнав девушку сразу же, и нашёл в себе силы произнести:

– Я не занимаюсь такими вещами. Мог бы погадать, но, пожалуй, откажусь.

Девушка отрицательно махнула головой.

– Без вашего гадания знаю своё будущее. Сергей женится на Валерии из-за ребёнка, и навсегда будет для меня потерян. Я хорошо вам заплачу.

– Нет. Уходите.

Малика явно слышала гнев в голосе отца, который всё ещё оставался незаметным для гостьи. Какое-то время девушка смотрела на него, словно пыталась убедить взглядом, но, не получив ответа, ринулась к выходу.

Андрей Иванович около минуты не шевелился, смотрел в одну точку. Резко вздрогнув, будто его тело прошибло током, опустился на стул и разложил карты. Молча рассматривал стол, будто вообще ничего не видел. Разозлившись, смахнул получившийся расклад со стола и вышел из комнаты.

Выждав на всякий случай минут пять, Малика выбралась из буфета. Нога онемела от лежания в неудобной позе, кровообращение восстанавливалось медленно и с неприятным покалыванием. Её взгляд наткнулся на несколько карт, оставшихся на столе. Три из четырёх мастей – пики, в том числе перевёрнутый туз. Насколько девочка помнила, это означало для кого-то верную смерть. В тот день это слово не взволновало Малику, она вообще не задумывалась о смерти до семи лет.

Малика хорошо запомнила последний день лета, но не потому, что ей предстояло пойти в первый класс. В тот день она впервые увидела похороны.

Малика выбежала во двор и остановилась на крыльце, обдумывая, чем лучше заняться: половить ящериц на пустыре или забраться на ничейное персиковое дерево во дворе и достать последние в этом году плоды с самой верхушки. Её озабоченный взгляд прошёлся по детской площадке, губы скривились в презрительной усмешке: на краю песочницы сидел Кирилл. Он больше не играл в одиночестве, легко и быстро влился в дворовую компанию и даже временами верховодил, придумывая новые развлечения. Задиристые Сенька и Виталик, старше на целый год и уже второклассники, позволяли иногда поруководить. Будучи уже школьниками, обычно они пытались помыкать малышнёй, гоняли её по выдуманным поручениям и нередко задирали. По отдельности их не воспринимали, только вдвоём, хотя выглядели они словно противоположности друг друга. Сенька – весь удлинённый, тонкий как цапля, с белёсыми бровями и такими же невыразительными ресницами. Виталик был коренастый как бочонок, смуглолицый, с одной пушистой бровью над угольно-чёрными глазами.