Пришлось брать ситуацию в свои руки и выпроваживать припозднившихся гостей. Большинству оказалось довольно вежливых намёков, некоторых пришлось грубо направлять в другое место, где им будут рады. Малика собралась очистить и спальню Кирилла, хотя в доступе туда было отказано не одной парочке, позарившейся на двуспальную кровать.

В нескольких шагах от двери она застыла, обнаружив хозяина квартиры, прижимающего к стене бывшую девушку. Его широкие ладони бесстыдно скользили по бёдрам Зины, сминая платье, заставляя её извиваться и прогибаться ему навстречу.

Никогда ещё Малика не видела, чтобы Кирилл так целовался. В этом было столько откровенной страсти, даже похоти, не прикрытой, не предназначенной для посторонних глаз. Во всех его движениях чувствовалось нетерпение и желание, граничащее с яростью. Его губы впивались в рот девушки, заставляя задыхаться и требовать большего. Зина и требовала, её ногти вонзались в плечи парня, как иглы, оставляя синяки даже сквозь ткань.

Малика застыла, поражённая желанием, буквально сбивающим с ног. Это выглядело откровеннее, чем самый смелый эротический фильм, который ей приходилось видеть. Она хотела тихо ретироваться, но неприятное предчувствие заставило обернуться: в метре от неё стояла Марина. Волна страсти зацепила и её, но не смогла стереть с её породистого лица чувство обиды и разочарования.

Марина громко, печально вздохнула, Кирилл на мгновенье оторвался от Зины, их глаза встретились. Малика стояла прямо на линии их взглядов, словно под двусторонним расстрелом. Глаза Кирилла бомбардировали её стыдом и всё ещё не потухшим желанием, а глаза Марины – огорчением и гадливостью.

Девушка развернулась так, что платье взметнулось вокруг ног, и быстро вышла из квартиры. Кирилл резко отстранился от Зины и кинулся догонять Марину. Малика какое-то время стояла, не двигаясь, успокаивая разбушевавшийся пульс.

Зина поправила задравшееся платье и направилась в спальню, надеясь дождаться хозяина квартиры, и может даже продолжить лобзания. Малика в два шага нагнала её и схватила за руку.

– Уходи. Кирилл, когда вернётся, всё равно тебя прогонит. Лучше не унижайся.

Зина дёрнулась, пытаясь освободить запястье, но хватка Малики оказалась железной.

– Отпусти, – в её голосе послышалась мольба.

– Уходи, – повторила Малика на тон выше.

Зина не знала о склонности Колючки убеждать кулаками, но почувствовала угрозу в её голосе, и этого оказалось достаточно, чтобы послушно выйти из квартиры, в отместку громко хлопнув дверью.

Пока Малика дожидалась возвращения друга, квартира опустела. Эля и Милена вернулись в общежитие, перед уходом клятвенно обещали прикрыть её перед комендантом. Стрелки на часах сдвинулись к двенадцати, когда дверь резко распахнулась, стукнув ручкой о стену.

Несмотря на шумное появление, Кирилл выглядел подавленным и на удивление тихим. Он молча пересек комнату и сел на подоконник. Не глядя, нащупал рукой открытую бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка.

Малика скривилась и отняла у него бутылку.

– Хана?

Он выбежал на улицу без куртки, и теперь от него веяло холодом, словно из открытой морозилки.

– Я не знаю, зачем вообще за ней побежал. – Кирилл пожал плечами. – Инстинктивно, наверное. Когда догнал, не знал, что говорить. Оправдываться странно – мы ведь не пара, объяснять – глупо, она сама всё видела.

Малика вскипятила воду и заварила чай. Одну кружку протянула другу.

– Что она сказала?

Кирилл нахмурился.

– Ничего. Позволила проводить до остановки, ни словом не касаясь того, что увидела. – Он передёрнулся, наконец, ощутив, что продрог на улице. – Её больше всего интересовало, почему я тебя Кирюхой называю.

Малика села рядом на подоконник и взъерошила влажные волосы друга.

– Что-нибудь придумаем, Эдька. Она будет твоей. Обещаю, я сделаю тебя счастливым.

Как только прозвенел последний звонок, Профессор поспешил отправить дочку в ежегодную ссылку. Малика ожидала отъезда не меньше отца, но делала вид, что летние каникулы у бабушки, это наказание похуже юбки на официальный праздник. Почему-то ей казалось, стоит отцу заподозрить, какое удовольствие она получает от поездок в деревню, и он тут же придумает другое место для выплеска её необузданной энергии. Малика давно заметила: если она чего-то очень ждала, это не случалось. Пришлось изображать безразличие и даже усталость от деревенских будней, лишь бы путешествие не сорвалось.

В Калинках Малика чувствовала себя свободной. У бабушки не было ни времени, ни желания следовать за неугомонной внучкой. Находились дела поважнее: закатать на зиму дары с грядок, пока саранча, в лице внучки, не объела всё, что колосится и хоть чуть порозовело. В гостях у бабушки в девочке просыпался зверский аппетит, который почему-то не распространялся на супы и каши, а требовал только то, чем можно поживиться на огороде, желательно чужом и без спроса. Антонина Сергеевна не уставала поражаться способности худенькой внучки вмещать в свой организм горы недозрелой смородины, зеленых яблок и немытого щавеля.

Антонина Сергеевна бранила девочку, заставляя принимать пищу в определенное время и за столом, угрожала лишить прогулок, но когда однажды привела в исполнение наказание, сама же первая и пожалела. Малика, ограниченная в свободе, напоминала ураган, запертый в тесной комнате. Девочка извелась от безделья и замучила бабушку. Дима и Валя скучали без подруги, заглядывали через забор и казались ещё более несчастными, чем сама узница. Чтобы спасти собственные нервы и хрупкие предметы в доме, Антонине Сергеевне пришлось пойти на уступки и выпустить Малику на свободу.

Это лето перед третьим классом стало особенным для Малики. Близнецы ещё до прибытия девочки в Калинки так разрекламировали её перед другими приезжими ребятами, что те ждали знакомства с ней как с героиней какого-нибудь супергеройского блокбастера. Они заранее настроились с ней дружить, поэтому приятельские отношения сложились сами по себе. Малике даже не пришлось ни с кем драться, чтоб отвоевать место в компании. Для девочки это был новый опыт дружбы, оказалось это интересней, чем быть злобной задирой и одиночкой.

Никто не провозглашал Малику главной, но ни один поход на речку или в лесок не состоялся без её одобрения и участия. Утро начиналось со свиста у калитки Антонины Сергеевны – за её внучкой приходили всей толпой и звали так же хором. Когда придумывали во что играть, то к мнению Малики прислушивались в первую очередь, а она, ободрённая восхищением ребят, фонтанировала идеями, неосознанно делая это лето незабываемым для всех.

Её главенствующее положение закрепилось окончательно после случая на речке. Жарким июльским днём ребята расположились на пологом берегу с удобным спуском к воде. Малика лежала на длинной ветке, нависшей над речкой и водила рогатой веткой по воде, выписывая недавно услышанные от бабушкиной соседки необычные ругательства. Мальчики пускали «блинчики», соревнуясь в количестве отскоков. Малика свой блинчик запустила первая, и уже полчаса никто не мог приблизиться к её рекорду.

Полуденное солнце разморило девочку, настроило на благодушный лад, и к приходу подростков из соседнего хутора она оказалась не готова. Задиристые ребята успели надавать подзатыльников малышне, прежде чем Малика спрыгнула с ветки и встала перед соперниками, рассерженная, взлохмаченная, похожая на бойцового петуха. Она безошибочно определила предводителя компании, самого крупного и агрессивного, видимо из-за того, что разбушевались гормоны.

– Это наша поляна. – Малика неосознанно приняла боевую стойку, готовясь к драке.

– Кто это тут такой оборзевший? – Он оглянулся, призывая друзей полюбоваться на невысокую, нескладную соперницу. – Малявка нарываетя!

Девочка сразу просчитала, что перевес сил не в пользу их компании. Хуторяне были и старше, крупнее в размерах и подавляли количеством. Это была бы не драка, а банальное избиение. Она бы здорово подпортила им внешность, но вряд ли бы вышла из этого побоища победительницей, а её интересовала именно победа.