– Ну как же ты здесь совсем одна и без какой-либо связи с внешним миром? А вдруг что-то случится?

– Я люблю находиться одна, да и вся мобильная связь меня раздражает. Ты имеешь в виду, что-то случится со мной или с кем-то другим?

– Ну, да. Ааа… – подруга растерялась.

– С другим человеком если что-то произойдет, я уже ничем не смогу помочь. А со мной… Ну, случится и случится.

– А вот, например… – Маша, как будто не слушала и перебирала в уме, что может случиться экстренного. – Вдруг кто-то захочет увидеть тебя перед смертью. А тебя нигде не найти. Или вдруг тебе потребуется скорая медицинская помощь? Что ты будешь делать?

– Ха-ха-ха! – Адима рассмеялась. – Честно, я не задумывалась о том, что кто-нибудь вдруг захочет меня увидеть перед своей смертью. Да кажется, в моем окружении нет подобных фанатов. А со мной… Вроде пока здоровье в порядке. Вечно я здесь жить не планирую.

– Ну, слава Богу. Я уже испугалась, что ты до смерти здесь хочешь прожить. Ну, я тобой, как всегда, восхищаюсь. Ты для меня пример, герой. Я бы так не смогла. Взять уехать почти в лес, в глубокое одиночество. Я не могу без социума и людей. Не ощущаю себя живой, что ли. Мне необходимы другие люди, чтобы сравнивать себя с ними и относительно их оценивать свои результаты… То, что делаешь ты, не входит в привычные рамки общественного мировосприятия, да и то, что пишешь, тоже.

– Ладно, ладно, хватит… Сейчас я краснеть начну. А ты что, наконец-то прочла мои книги или книгу? – Адима улыбалась.

– Нет пока. Но я обязательно прочту. Я читала отрывки из книг. Мне некогда, у меня же семья. Вот сейчас я озабочена покупкой жилья для дочери. Взяла ипотеку и выплачиваю. Мечтаю, чтобы быстрее закончилась эта кабала.

– Ой, да. Ипотека это такая зависимость. Не дай Бог! Я и купила домик в деревне, потому что денег на квартиру в городе мне не хватило, а ипотеку брать не хотела. Ну, я и не жалею. Здесь хорошо, чистый воздух, тишина.

– А тебе не страшно? Какой-нибудь маньяк-рецидивист, сбежавший из тюрьмы или психбольницы, тоже может легко заприметить одинокий домик на окраине и захотеть в нем поселиться и пожить. А ты будешь тут мешаться. И все… – Машка склонила голову набок и пожала плечами.

– Какая у тебя фантазия интересная… Страх это просто чувство. Иногда я ощущаю его так же, как и все свои другие чувства. Ты лучше расскажи, что происходит в мире?

– Да особо ничего. А, нет, произошло страшное извержение вулкана Тейде на Тенерифе. Я почему запомнила, потому что ты всегда любила этот остров. Все, его больше нет.

– Да ты что? Кошмар… А что вдруг произошло? Это же был неопасный вулкан.

– Он, говорят, спал. Вулканы всегда дремлют и живут своей внутренней жизнью, а когда наступает час, миг, они взрываются. Они ждут.

– Ага, вулканы – земные абсцессы. Зреет, зреет, а потом взрывается и выпускает наружу все свое содержимое. Я как-то наблюдала за вскрытием абсцесса в гнойной хирургии. Когда его разрезали, выпустили гной, такая вонь заполнила операционную!.. Ужас. Я не помню саму вонь, но помню впечатление, которое создалось у меня в тот момент. Это было отвратительно настолько, что я запомнила, думаю, на всю жизнь. Вот, наша планета Земля, как человек, – живая!

– Да, это точно.

– Жителям Тенерифе удалось спастись?

– Около пятисот человек успели выбраться на своих вертолетах и яхтах на материк и соседние острова.

– Да, странно, что он вдруг проснулся, и именно сейчас. Что бы это значило?

– Не обязательно это может что-то значить, – Маша смотрела на Адиму, явно желая что-то сказать важное для себя и сдерживая себя.

– Что? – Адима уловила ее посыл. – Мне показалось, что ты что-то хочешь сказать еще.

– Да. Мы с мужем разводимся, – подруга опустила глаза, как будто стыдилась чего-то.

– Сколько вы прожили вместе?

– Двадцать лет, – Маша криво ухмыльнулась. – Да, говорят, глупо в моем возрасте и после стольких лет совместной жизни разводиться. Олеське пятнадцать, уже почти совершеннолетняя. Квартиру я ей сделала.

– Я помню, ты рассказывала. А что вдруг случилось, что ты решилась на развод?

– Да ничего особенного. Мне просто надоело. Ну, ведь он ни рыба, ни мясо. Хоть бы изменил мне, что ли. И у меня не было ни одного мужчины кроме него. И в последние годы весь семейный бюджет на мне держался, как будто я мужик. Он только в магазины ходил и носил сумки. Вот все его функции мужа. В общем, ни секса, ни денег.

– Ну, это еще не главное, на чем держится семья, – Адима растягивала слова, свернув губы в трубочку. Она сама никогда не могла понять, почему женщины живут с подобными неудачниками. За что держаться? Ей всегда казалось, что ради внешней показухи, что мол, я замужем или женат, семейный статус типа регалии о высшем образовании. – Ты пробовала сперва развеяться сама? Ну, там, например, поехать куда-нибудь в путешествие?

– Ну, конечно! Я недавно вернулась из путешествия по Венесуэле. Там вдохновилась и набралась смелости, чтобы развестись. Он, конечно, отказывается, говорит, что любит меня. Но я не хочу кончить свою жизнь, как его родители, которые превратились в приложения к телевизору. Это зомби под одной крышей. Зомби на улице, это куда ни шло. Я с ними не общаюсь и не взаимодействую. А когда родственники и самый близкий, муж, превращается в зомби… Нет, не хочу. Я говорила ему. А он только разводит руками, мол, «стараюсь, делаю, что могу». Но он обленился вконец. Нет, не хочу. Я лучше попробую начать свою жизнь сначала, с чистого листа. Дочь взрослая почти… Знаешь, что я поняла и с ужасом отметила в себе? Она меня раздражает. Моя дочь. Ужас. Где-то глубоко внутри осознаю, что это моя проблема. Наверное, я самая гнусная мать, которая не любит свое дитя. Все ведь любят.

– Нет, не все. Это просто невозможно на том уровне, на котором человечество сейчас находится. Лишь пять процентов из всего количества, это ничтожно малая цифра. Только пять процентов людей способны осознавать свой внутренний мир, способны чувствовать и любить безусловно. Остальные не способны, им это не дано от рождения, и они не научились этому в процессе жизни. Они ждут, что кто-то придет и спасет их. Создают семьи, размножаются, ходят на работу, в церковь или мечети – они делают всё, чтобы уйти от себя и от своего страха, и лишаются способности любить. Так что большинство не способны любить. Они просто притворяются и лгут, натягивают маски добродетели и скрывают за ними свои истинные лица. Потом болеют. Вон, сколько больных людей, и в молодом возрасте.

– Ой, да! Это точно. Так я, значит, смогла открыто посмотреть в себя и признаться себе в самом страшном и постыдном вообще? Что я неспособна любить и не люблю никого, и я вообще не знаю, что значит любить? Хотя, может, знать-то знаю, но как это? И не будет ли это очередным самообманом?

– Любовь к окружающим начинается с любви к себе.

– Это же эгоизм, себялюбие. Это вообще плохо и даже ужасно.

– Нет, не эгоизм. Эгоизм – это высокая концентрация на себе и своем эго, если внутри не хватает ресурсов, или человек не знает о них, он привлекает внимание к своему эго из внешнего мира. Надо иметь внутри себя любовь, чтобы отдавать ее. Если ее нет внутри, тогда что можно отдать?

– Да, нечего отдавать. И самой надо. А вот о себе никогда не думаешь. В первую очередь о ребенке. Все для него и для него. Забывая о себе.

– Это больше похоже на проекцию потребности любви к своему внутреннему неосознанному ребенку. У каждого есть эта часть личности, но никто не осознает ее.

– Почему никто?

– Ну, один-два процента осознающих людей – это ничтожно мало, означает «никто».

– Надо же, почти ничего. А почему так мало осознающих себя людей?

– Вот так сформировался человек с древних времен. Основное, что было необходимо, – это выжить. А когда вопрос стоит глобально о жизни-смерти, нет времени и места для вдумчивого осознавания себя и своих внутренних процессов. И человек настолько привык к гонке на выживание, что не в силах остановиться. Остановка для него означает смерть, и он боится даже притормозить. Гонит, гонит. А куда? Зачем? У него нет ответа… – Адима резко мотнула головой в бок, в подтверждение своим словам, чтобы поставить точку и закончить.