— Где мой брат, птичка? Жив?

— Жив, — откликнулась Брюн. Ее снова охватило знакомое оцепенение — липкое, словно паутина, не позволяющее сопротивляться. «Бежать, — мелькнуло в голове, — оттолкнуть его в сторону и бежать». Но Брюн не могла пошевелиться: сидела на кровати, подобрав под себя ноги, и молилась только об одном: пусть ничего не случится.

— И где он? — Альберт подошел к окну, выглянул на улицу и сокрушенно покачал головой. Похоже, обстановка его удручала.

— Уехал с Лютецией…

Альберт обернулся и удивленно посмотрел на Брюн.

— С Лютецией? С той шлюхой, которая ему один раз уже дала от ворот поворот?

Брюн кивнула. Альберт устало вздохнул и опустился на кровать с ней рядом. От него пахло чем-то сладковатым, на правой скуле был небольшой порез от торопливого бритья. Красные пуговицы на белой рубашке казались болотными ягодами.

Интересно, он убьет ее сразу, или сперва изнасилует, а потом убьет?

От страха Брюн начало тошнить. «Бежать, бежать, бежать!» — захлебывался внутренний голос, но она не в силах была пошевелиться. Протянув руку, Альберт погладил ее по щиколотке, провел ладонью вверх, к колену, медленно поднимая платье.

— Я твой лучший друг, птичка, — улыбнулся он. — Знаешь, почему?

Его прикосновения были мягкими, осторожными, и можно было поверить, что почти любящими. В памяти всплыла ночь в поместье, зал, озаренный светом камина, женщина, которую оплетали змеиные кольца… Брюн поежилась, и к ее удивлению, Альберт убрал руку.

— Почему? — прошептала она.

— Потому что все хотят тебя использовать, — улыбка Альберта была невероятно обаятельной и какой-то по-детски непосредственной. Невольно забывалось, что он убийца. — А я просто хочу, вот и все. Впрочем, не об этом речь. Что за история с принцем?

Он ослабил хватку — чужая воля почти перестала подавлять, и Брюн, обнаружив, что тело снова подчиняется ей, быстро встала с постели и подошла к открытому окну. Второй этаж вполне сошел бы и за третий, внизу была булыжная мостовая, и Брюн прекрасно понимала, что разобьется вдребезги, если решит прыгать.

— Откуда ты знаешь про принца? — спросила она, молясь, чтоб Альберт не вставал, чтоб по-прежнему сидел на кровати. Альберт рассмеялся.

— Да все знают! Первейшая сплетня: принц сошел с ума и выбросил из окна родственницу министра. Не смотри так испуганно, я не собираюсь повторять его подвиг.

— Если со мной что-то случится, то будет ясно, что это сделал ты, — проговорила Брюн. — Я все рассказала министру.

Альберт даже в лице не изменился.

— Поверь, я самая маленькая проблема, которая у тебя есть, — улыбнулся он и, поднявшись с кровати, подошел к окну и встал за спиной Брюн. Чужая рука опустилась на ее живот, и Брюн с трудом удержала вскрик.

Альберт усмехнулся. Легонько дунул в ее волосы.

— Очень скоро, птичка, за тобой начнут охоту весьма влиятельные люди. Они не дураки, понимают, что просто так никто с ума не сойдет — а значит, тут интрига, в которой ты замешана не просто так. Надо выяснить, что именно ты знаешь, как тобой руководит министр Тобби, и какую роль во всем этом играет мой несчастный брат. Служба безопасности короны уже землю роет, можешь мне поверить.

— Лютеция работает на министра, — прошептала Брюн. — Господи Боже, она недаром появилась и увезла Эрика…

— Умница, — довольно откликнулся Альберт. — Начинаешь что-то понимать. Я во всей этой каше тоже неспроста, но мне, по большому счету, надо совсем немного.

Брюн промолчала, хотя прекрасно понимала, что от нее ждут вопроса «Чего именно?». Несколько дней назад она радовалась, что едет в столицу, а теперь всеми силами души хотела никогда сюда не попадать. Не видеть этих дворцов и улиц, экипажей, людей, царедворцев и их верных слуг…

— Во-первых, вытащить брата из всей этой дряни, — произнес Альберт. — А во-вторых, взять тебя. И проверить, как скоро ты начнешь кричать мое имя. Думаю, минуты через полторы.

Он умолк и какое-то время просто поглаживал Брюн по животу. Потом чужая рука ослабила хватку, и Брюн наконец-то почувствовала, что ее разум чист и свободен от стороннего воздействия.

— Идем, — улыбнулся Альберт. — У нас сегодня много дел.

Хаомийское лето прекрасно, а лето в садах Вестерлинга, под кружевной зеленью деревьев и с ароматами цветов, прекраснее вдвойне и втройне. Лютеция забронировала для их пикника небольшой столик в отдалении от остальных гуляющих — можно было наслаждаться природой, теплым солнечным днем и обществом друг друга, не опасаясь, что кто-то помешает.

«Лихо же она берет меня в оборот», — подумал Эрик, глядя, как Лютеция, внимательная и заботливая, вынимает из плетеной корзины тарелки, хлеб и серебряные контейнеры с едой. Когда-то он был готов на все, чтобы сидеть с ней за одним столом, говорить о пустяках и ловить ее заинтересованные взгляды. Но все хорошо вовремя. Любовь старые бредни, а нынче свет поумнел, и все это вздор — Эрик прочел эту фразу в каком-то романе и иногда напоминал себе ее простую правоту.

Альберт смотрел на вещи проще. Он наверняка бы сказал, что в память старых дней Лютецию следует отодрать, как следует, а потом с непринужденным видом сообщить, что предпочитаешь шлюх качеством повыше и с грудью, которая не обвисла до пупка. Видит Господь, брат так бы и сделал. Интересно, как он проводит время дома? Конечно, Эрик оставил сдерживающие артефакты, которых хватит до зимы — но тревожиться не переставал.

— О чем задумался? — Лютеция надула губки. Похоже, она задала Эрику вопрос, но так и не дождалась ответа.

— О брате, — просто ответил Эрик и принялся намазывать паштет из гусиной печени на подсушенный ломтик хлеба. Лютеция усмехнулась.

— Как он поживает? До сих пор такой же проказник, как в юности?

— Почти без перемен, — уклончиво ответил Эрик, не собираясь вдаваться в детали. — Занимается артефакторикой.

Нет, все-таки Лютеция была хороша, чертовски хороша. Иметь такую женщину в жизни и в постели — Эрик замялся, внутренне подбирая определение, и в итоге осталось только одно слово.

Хочется.

Впрочем, в последнее время он понял, что ему нужно нечто большее, чем просто красивый аксессуар.

— Ты надолго в столицу? — поинтересовалась Лютеция. Эрик неопределенно пожал плечами. По тропинке, которую от их столика отделяла высокая зеленая стена живой изгороди, прошли гуляющие, прозвенел женский смех. Хорошо было сидеть здесь, неторопливо поедать кусочки свинины в пряном соусе, заботливо поджаренные поваром Лютеции, и не думать о том, что министр Тобби втянул всех в какое-то очень пакостное дело.

— Пока не знаю, — ответил Эрик. — У меня есть определенная работа с министерством инквизиции. Говорят, ты близко приятельствуешь с господином Тобби?

Подняв голову от тарелки, Эрик посмотрел на Лютецию в упор — жестким, пронизывающим взглядом. Впрочем, бывалую кокетку этим не смутить: Лютеция улыбнулась и ответила:

— Так же, как и с остальными влиятельными господами в свете. Одинокой вдове лучше иметь как можно больше друзей, жизнь настолько непредсказуема… — она сделала крохотную паузу и поинтересовалась: — Так что же все-таки ты? Помолвлен, женат?

Эрик с трудом сдержал усмешку. Скользнул взглядом по цепочке с жемчужиной, тонувшей в сумрачной глубине декольте его спутницы, представил, как тяжелая грудь освобождается из оков корсета и мягко опускается в ладони.

— Почему это тебя интересует? — ответил он вопросом на вопрос. — В рамках светского кокетства, разумеется?

Лютеция рассмеялась. Из живой изгороди выпорхнула испуганная птичка, взлетела на ветку, разразилась звонкой бранью.

— Я могу позволить себе роскошь интересоваться тем, чем хочу, — отодвинув опустевшую тарелку, Лютеция отправила в рот клубнику, а потом промолвила: — Эта Брюн весьма мила. Вот только почему она выбирает такие некрасивые платья? Сельская привычка?

Да, Лютеция чувствовала конкурентку и всячески стремилась ее уничтожить. Ее комплименты были словно сладости, в которых спрятаны иглы.