— Вот, видишь, — произнес Тобби в морге, — здесь и вышел разряд…

Его ощутимо качнуло, и усач предупредительно подхватил министра под локоть, не позволяя ему грохнуться на мраморный пол. Лицо Тобби вдруг страшно исказилось беззвучным рыданием, и Брюн услышала:

— Аурика, ну как же так…

Министр отвел руку с артефактом от головы, и картинка растворилась. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, затем Тобби убрал артефакт назад в ларец и негромко произнес:

— Мою жену убили чуть больше года назад, и я хочу отомстить за ее смерть.

В голосе не было прежнего равнодушия — только старое, неутолимое страдание. Повинуясь внезапному порыву, Брюн протянула руку и дотронулась до запястья министра жестом сочувствия.

— Мне жаль, — искренне сказала она. — Мне правда очень жаль. Я соболезную.

По бледным губам Тобби скользнула нервная улыбка.

— Для этого вы и нужны, — произнес он. — Эверхарт создаст артефакт, и я свершу правосудие. Не месть, нет, — Тобби горько усмехнулся, и Брюн с ужасом поняла, что сейчас он настоящий, раскрывший перед ней свое сердце. — Именно правосудие. Все подстроили как несчастный случай, якобы взорвался артефакт в самоходном экипаже. Вот только я знаю, что… в общем, это уже неважно.

— Мне очень жаль, — повторила Брюн. — Я представить боюсь, каково это…

— Не представляйте, — перебил Тобби. Поднявшись с кресла, он с какой-то механической аккуратностью подхватил Брюн под мышки и поставил на ноги. Брюн словно кипятком обдало, а сердце забилось с утроенной силой. Не собирается он ей помогать. Его интересует только месть, а Брюн — ее орудие.

— Помогите мне, — повторила она, глядя в глаза Тобби, тускло блестевшие в сумраке комнаты, не дающем разобрать их цвет. — Вы уже не спасете их. Но спасти меня — в ваших силах. Я сделаю для вас все, что…

Она не договорила. Пальцы Тобби вонзились в ее предплечье чуть ли не до кости, и министр поволок Брюн к выходу.

— Доброй ночи, госпожа Шульц, — проговорил он сквозь зубы, нажимая свободной рукой на ручку двери. — Постарайтесь работать как можно лучше…

Он не договорил. Брюн дернула плечом, освобождаясь из чужих пальцев, и, стараясь не смотреть в сторону Тобби, отчетливо произнесла:

— Тот, кто выполз из северных подземелий, смог забраться очень высоко. И заберется еще выше. Но потом он сорвется и разобьется о скалы.

Мир затопило тяжелой глухой тишиной. «Лучше бы мне упасть в обморок, — как-то отстраненно подумала Брюн, — тогда меня не станут убивать, — и сразу же решила по-другому: — Нет, лучше не падать. Я уже настоялась на коленях».

Тобби улыбнулся — сытой улыбкой удовлетворенного чудовища. Брюн услышала, как хлопнула, закрываясь, дверь. На память пришло, что знающими занимается именно инквизиция.

«Мне конец, — обреченно промолвила Брюн. — Как же я так умудрилась-то…»

— Знающая, да? — сказал Тобби. — Недавняя, со склонностями к пророчествам. Похоже, эксперименты на вас влияют, — он помедлил, подбирая правильное выражение, — особым образом.

— Да, — кивнула Брюн, решив, что надо говорить только правду — чтоб эту правду не вынимали из нее клещами. — Но господин Эверхарт подобрал для меня лечение.

Цепкие пальцы пробежались по ее шее, нашаривая цепочку, и Тобби осторожно вытянул аметистовый кулон и уважительно покачал головой.

— Да, серьезная вещица, — сказал он. — Что ж, надо звать вашего хозяина. И забирать вас в лечебницу.

— Бедлам. Недавно открытое столичное заведение для душевнобольных. Есть мнение, что феномен знающих не магичен по своей природе, а относится лишь к расстройству мозга. Пока мы работаем вместе.

Брюн сидела на диванчике в гостиной и молилась, чтоб все это оказалось сном. Долгим, страшным сном, который вот-вот закончится — и она проснется в своей спальне в родительском доме и скажет: ну и кошмар мне приснился!

Слугу, которого незамедлительно отправили на поиски хозяев, эти самые хозяева поколотили — он заявился в самый пикантный момент вечера. Брюн потом видела его: парень прижимал к стремительно наливающемуся синяку на щеке какой-то сверток и сокрушенно качал головой. Альберт не появлялся — должно быть, увел блондинку к себе и продолжил развлечение.

Оставалось надеяться, что она не умрет от разрывов.

Наскоро одевшийся Эрик стоял в другом конце комнаты, скрестив руки на груди, и выражение его лица было непроницаемым. Брюн не могла догадаться, о чем он думает. Возможно, радуется тому, что министр Тобби сейчас избавит его от всех проблем.

А вот у нее проблемы только начинались.

— Условия там, конечно, не сахар, — продолжал Тобби. — Сами понимаете, душевнобольные люди — это совершенно особый контингент, — он помедлил и осведомился: — Вы ведь знали о том, что госпожа Шульц обрела новые способности, не так ли?

Несколько мгновений Эрик молчал, потом обернулся, и Брюн вдруг поймала себя на мысли, что от него пахнет чем-то необычным. Запах был теплым и соленым, словно морская волна.

— Почему вы не рассказали об этом сразу? — поинтересовался Тобби. Искренний и страдающий всем сердцем человек исчез — сейчас по гостиной неспешно расхаживал хищник, которому доставляет удовольствие вгонять когти в трепещущее тело жертвы. Он, должно быть, становится счастливым только тогда, когда в рот бьет струя горячей крови.

Но он любил свою жену. И его душа умерла и остыла вместе с ней.

Брюн испуганно посмотрела на Эрика. Она прочла достаточно детективов в мягкой обложке, чтобы понять: сейчас идет самый настоящий допрос, и решается судьба артефактора. О себе Брюн почему-то не подумала. Разве может быть хуже, чем сейчас?

— Потому что я предполагал подобное развитие нашей беседы, — медленно произнес Эрик. Его темные волосы были взлохмачены, рубашка впопыхах застегнута не на ту пуговицу, а очки сидели на носу слегка криво.

«Немудрено, — подумала Брюн, — если учесть, чем он занимался совсем недавно».

— Это моя работа, друг мой, — проговорил Тобби и с нажимом произнес: — Вы должны понимать, что девушка больна. И должна быть изолирована. Это не какая-то моя личная прихоть. Таков закон.

Несколько минут Эрик неподвижно стоял возле камина, и Брюн, глядя на его отражение в зеркале, никак не могла понять, почему он медлит. Казалось бы, вот он — идеальный способ избавиться от всех проблем, которые принесла девчонка, выигранная в карты. Эрику следует уже вести Брюн в экипаж министра — и не просто вести, пинками гнать.

И почему медлит сам Тобби? Почему он просто не берет Брюн за руку и не уходит отсюда? Вряд ли ему нужно разрешение хозяина дома. Такие люди вообще не нуждаются ни в каких разрешениях.

— Я ее не отдам, — отчетливо проговорил Эрик. Обернувшись к министру, он сунул руки в карманы, и, мягко покачавшись с пяток на носки, произнес: — Я ее не отдам, и вы меня не заставите.

Движение левой руки Тобби было мягким и очень красивым: так дирижер вскидывает палочку перед началом концерта. Эрик вдруг схватился за шею, и вид у него стал растерянный и какой-то детский — словно на его глазах случилось что-то, во что он при всем желании не мог поверить.

— Никто и никогда, — промолвил Тобби с какой-то неприятной мягкостью, — не говорит со мной в таком тоне.

Эрик провел рукой по шее и вытянул из-под рубашки перерезанную ленточку с родовым амулетом. Всмотревшись, Брюн увидела, что в стене, прямо позади Эрика блестит что-то маленькое, металлическое.

— Дальневосходный метательный коготь, — объяснил Тобби, поймав направление ее взгляда. — В следующий раз, друг мой, я брошу его так, что он перережет не ленточку, а вашу шею. Я очень не люблю, когда люди, которым я плачу деньги, дерзят мне в лицо.

Эрик слепо сунул руку с амулетом в карман и ответил:

— Госпожа Шульц не поедет в этот ваш Бедлам. Я этого не допущу.

Брюн захотелось зажмуриться — и взять Эрика за руку. У нее внутри все звенело от напряжения, почти с такой же силой, как тогда, когда отец поставил ее на кон. И сейчас ее будущее решалось в очередной раз другими людьми, и Брюн ничего не могла с этим поделать.