Эдельвейс встала с пола, подошла к буфету и достала оттуда бутылку вина. Адриан удивлённо за ней наблюдал.

– Мы же не пьём алкоголь, – недоуменно произнёс он.

– Это ты не пьёшь алкоголь, – наконец, заговорила Эдельвейс.

– Я думал, ты тоже, – недоумевал Адриан.

Эдельвейс замотала головой.

Она открыла бутылку, налила вино в бокал, сделала глоток. Она почувствовала, как постепенно напряжение покидает её тело, а губы медленно складываются в улыбку, руки теплеют и глаза наполняются блеском.

Несколько секунд она улыбалась. Затем ее глаза наполнились слезами. Она почувствовала, как её грудь сковывают тяжёлые, железные оковы. Она знала, что будет страдать, плакать сутки напролёт, обращаться к миру с извечным вопросом Почему? и не получит ответа. Ей придётся жить с осознанием того, что человек, которому она посвятила год своей жизни, пришедший к ней как спасение и излечивший её душу после серьёзного эмоционального потрясения, никогда не испытывал к ней чувств. Ей было безумно трудно вживаться в роль жены, но ради Адриана она была готова пойти на незначительные бытовые жертвы. Ради него она избавилась от привычки проводить пятничные вечера за просмотром романтических фильмов, изменила свой обычный уклад, начала носить платья с декольте.

Ради Адриана она начала делать то, о чем раньше и не думала. Она считала, у них есть будущее. Однако всё то время, что она строила с ним общие планы, он думал, как сообщить ей, что не любит её.

В трудных жизненных ситуациях Эдельвейс занимала позицию наблюдателя. Она успокаивалась, отключала мысли, эмоции и переживания и просто наблюдала за собственной жизнью. Вот и сейчас, когда любимый мужчина признался, что никогда не любил её, она мысленно трансформировала свою жизнь в спектакль и заняла место в первом ряду.

– Сейчас девять утра, – смущенно произнёс Адриан.

– Мне плевать, – спокойно ответила Эдельвейс.

Адриан смотрел на Эдельвейс с непередаваемой тоской в глазах.

– Я так понимаю, ты расстроена, – сказал Адриан.

Эдельвейс посмотрела ему в глаза. Она пыталась понять, что за мысли теплятся в его сознании и как долго он готовился к этому разговору. У неё возникло подозрение, что Адриан не любил никогда и никого. Впервые в жизни она обратила внимание, что его взгляд исполнен равнодушия.

– Не понимаю, почему ты злишься, – продолжал Адриан. – Я ведь никогда не признавался тебе в любви. Если бы я тебя любил, то давно бы сказал об этом.

Эдельвейс слегка усмехнулась,

– Наверно, ты прав, – сказала она. – Мне не стоило возлагать надежды на наш брак.

– Я рад, что ты меня поняла, – сказал Адриан и вольготно откинулся на спинку стула.

Эдельвейс ещё раз посмотрела на Адриана. Она хотела запомнить этот момент. Она знала, что со временем сможет вспоминать о нём с нежностью и любовью.

Она развернулась и пошла в сторону коридора.

– Куда ты? – не понял Адриан.

– Открывать кондитерскую, – спокойно ответила ему Эдельвейс. – Там, наверняка, уже очередь.

– Хорошо, – прокричал Адриан с кухни. – Я пока посплю.

Эдельвейс ничего не ответила Адриану. Она надела трикотажное платье, белые кроссовки, заплела волосы в косу и вышла из квартиры.

Она спустилась в кондитерскую. У входа стояла Одиль, одна из её любимых клиенток. Ей было сорок лет, она была замужем, занималась живописью. Вот уже полгода Эдельвейс пыталась вылечить её своими сладостями от регулярных депрессий.

– Доброе утро, – радостно поприветствовала Эдельвейс Одиль, впуская её в кондитерскую.

– Привет, милая, – ответила ей Одиль.

По утрам Одиль всегда была в хорошем настроении. Она гуляла по парку, готовила завтрак, занималась йогой, поливала цветы. А вот ближе к двенадцати ей становилось невыносимо тошно. Она переставала улыбаться, забывала о том, что умеет радоваться мелочам, закрывалась в своей комнате, лежала на кровати и бездумно смотрела в потолок.

Её муж привык к тому, что каждый день, с двенадцати до трёх, его дорогая Одиль погружается в тотальную депрессию, закрывает своё сердце и полностью отрешается от внешнего мира.

Эдельвейс лечила Одиль абрикосовыми кексами. Она долго подбирала рецепт. И в итоге нашла оптимальный. В него входили ингредиенты, влияющие на настроение Одиль, но не затрагивающие её психику. С каждым днём ей становилось немного легче. Порой во время депрессивного приступа она даже умудрялась почитать книгу или заварить чай. Эдельвейс была безумно счастлива, что помогает одной из лучших жительниц Амурвиля справляться с депрессией.

Одиль подошла к прилавку. Она внимательно рассматривала пирожные, украшенные розовыми лепестками, конфеты, посыпанные кокосовой стружкой, капкейки, спрятавшиеся под сгустками воздушного крема.

Эдельвейс внимательно наблюдала за Одиль. Она знала, что с ней происходят изменения, о которых она и не подозревает. Она достала заготовленную коробку с абрикосовыми кексами и протянула её Одиль.

– Твой допинг на сегодня, – иронично произнесла Эдельвейс и ощутила острую боль в области груди.

Одиль сразу поняла, что Эдельвейс нехорошо.

– Что с тобой, милая? – любезно поинтересовалась она, забирая у Эдельвейс коробку с кексами.

– Всё в порядке, – ответила Эдельвейс, присаживаясь на стул. – Просто у меня было бурное утро.

Одиль понимающе кивнула головой.

Она зашла за прилавок, присела рядом с Эдельвейс и взяла её за руку.

Эдельвейс хотелось прижаться к груди Одиль и рассказать ей о страшном эмоциональном потрясении, которое случилось с ней утром. Но она с детства была приучена сдерживать свои эмоции.

Она крепко сжала руку Одиль.

– Может, мы с тобой выпьем чаю? – предложила Одиль.

Эдельвейс кивнула головой. С каждой секундой ей было всё труднее сдерживать слёзы. Она чувствовала, как тоска сковывает её грудь. Она хотела кричать на весь Амурвиль, чтобы каждый житель её города узнал о том, что она потратила лучший год своей жизни на человека, не готового разделить с ней судьбу, и о том, что вечером она даст себе торжественное обещание больше никогда не влюбляться.

Эдельвейс не могла сдерживаться. Она дала волю эмоциям, переполняющим её окаменевшее тело. По её щеке потекла слеза. Она плакала. Впервые за много лет. Она плакала и чувствовала, как цепи, сковавшие её грудь, разрываются, и ей становится немного легче.

– Всё пройдёт, милая, – нежно произнесла Одиль, гладя Эдельвейс по голове.

– Он не любит меня, – сквозь слезы сказала Эдельвейс. – Я живу с человеком, для которого ничего не значу.

– Так бывает, – спокойно констатировала Одиль. – Порой судьба сводит нас не с теми людьми.

Одиль крепко прижимала Эдельвейс к груди.

Неожиданно Эдельвейс осознала, что находится в полной безопасности. Она бы с радостью провела в объятиях Одиль недельку другую – до тех пор, пока снова не почувствует радость жизни. Ей было немного не по себе оттого, что её утешала Одиль – женщина, за чью жизнь она несла ответственность. Но в её объятиях было так хорошо и спокойно, что она не хотела возвращаться во внешний мир.

Эдельвейс пришла в себя. Она подняла голову, внимательно осмотрелась по сторонам и сделала глубокий вдох.

– Может, тебе взять входной? – предложила Одиль.

Эдельвейс отрицательно замотала головой. Она осознала, что привычный для неё мир построен на иллюзиях и самообмане. Её могла спасти только работа.

– Я должна быть тут, – сказала Эдельвейс.

Она знала, что на ближайшие несколько месяцев кондитерская станет её домом. Здесь она будет готовить, работать над кулинарной книгой, смотреть фильмы и медитировать. Она будет делать все то, что постепенно вернёт её в состояние покоя.

В кондитерскую зашла Элоиз, женщина тридцати пяти лет, главная домохозяйка Амурвиля. Её жизнь была расписана на десять лет вперёд. Она обожала свою семью, была искусной хозяйкой, каждое утро выходила из дома с сияющей улыбкой на лице.

Эдельвейс понимала, что Элоиз не нуждается в её помощи. И тем не менее каждое утро она снабжала её клубничными тартами. По мнению Эдельвейс, именно они помогали счастливым людям оставаться счастливыми и не поддаваться влиянию внешнего мира.