– С учителем Жан-Жака. Мы встретили его в Куронне. Он подарил малышу эту книгу.

– И ты была у него дома?

– Да, с ребятами.

Треск позывных наполняет квартиру. Рев голосов сливается с криками толпы, размахивающей на экране плакатами: «Давай, Дакс…»

– Алло, вы меня слышите, говорит Сент-Аман.

Жан-Жак сел рядом с матерью и сестрой.

– Что все это значит? – спрашивает Луи.

– Это финал футбольного междугородного матча, – отвечает Жан-Жак. – Дакс против Сент-Амана.

– Да, нет, Мари, что за учитель, объясни-ка.

– Алло, Леон Зитрон, вы меня слышите, алло, Леон Зитрон в Даксе… Дакс… вы меня слышите… Дакс меня не слышит.

– Я спрашиваю, что за учитель, Мари!

– Алло, Ги Люкс, я вас плохо слышу… Теперь, кажется, лучше.

– Я же тебе сказала, тот учитель, который преподавал у Жан-Жака в шестом.

– Леон Зитрон, как у вас там, в Даксе? Вас слушаем, Леон Зитрон.

– Как его зовут?

– Ксавье…

– Здесь, в Даксе, царит необыкновенное оживление. Весь город на стадионе – шум, пестрота, все возбуждены. Собралось по меньшей мере шесть тысяч человек…

– Как?

– Ксавье Марфон. Я несколько раз видела его в лицее в прошлом году, когда ходила справляться об отметках Жан-Жака.

– А вот и мэр Дакса… Господин мэр, вы, разумеется, верите в победу Дакса…

Луи не слышит и половины того, что говорит Мари. Толпа, точно жгут, обвивает арену, все машут руками. Слово предоставляют какому-то самодовольному типу.

«Ксавье». Мари ощущает прилив нежности, произнеся наконец это имя. Она бессознательно медлила с ответом. Мари сказала мужу не всю правду и втайне рада, что он занят в воскресенье.

Треск и миганье на экране, выкрики, взрывы хлопушек, комментарии, которых она не слушает, – все это только усиливает неразбериху в ее мыслях.

«Ксавье… matrona…» Смешно. Рассуждения Жан-Жака ее рассердили… «Ты воображаешь себя еще молодой… матрона… о чем ты думаешь?» Но ведь между ней и Ксавье ничего нет. И ничего не может быть.

Луи зацепился за слово «учитель». Это утешительно. Он представляет себе старого господина с бородкой клинышком.

– Спасибо, господин мэр… Вам предоставляется слово, Ги Люкс.

– Алло, Леон, последний вопрос, прежде чем вы передадите слово Сент-Аману: Рири, будет ли присутствовать знаменитый Рири?

– Да, вот и он сам.

На переднем плане появляется невысокий, седой мужчина со счастливой хитроватой улыбкой.

– Спасибо, Леон Зитрон.

Вопли стихают, на экране – мельканье: трансляцию с Дакса переключают на Сент-Аман; оттуда тоже несутся крики.

– Сент-Аман ничуть не уступает Даксу в энтузиазме, и, конечно же, на стадионе присутствует Йойо, популярный мэр Сент-Амана… Рядом с ним Симона Гарнье. Предоставляем вам слово, Симона Гарнье.

– Что ты говоришь, Луи? Такой оглушительный шум, что я тебя не слышу. Шел бы ты лучше смотреть передачу и погасил свет на кухне.

Луи запивает еду большим стаканом вина. Он садится между Симоной и Мари. На языке у него вертится масса вопросов.

Приходят соседи и, тихонько извинившись за опоздание, усаживаются перед телевизором – мужчина, женщина, пятнадцатилетний мальчик.

Начинается футбол, все сосредоточиваются на игре…

«Дакс выиграл у Сент-Амана…»

Завывания, аплодисменты, свистки, улюлюканье толпы превращают шуточные игрища в местную Илиаду, чьи герои оспаривают славу, бегая в мешках, перетягивая канат и разыгрывая пародию на корриду. И все это в полумраке гостиной отражает экран. Здесь болеют кто за кого. Поругивают толстяка Зитрона или уродца Ги Люкса. Восхищаются милашкой Симоной Гарнье… Луи чуть не разругался с соседом из-за спорного гола. Мари еле их усмирила.

Последняя вспышка фейерверка «Toros de fuegas»,[23] и на экране проходят заключительные титры с именами.

– Чем мне вас угостить? – спрашивает Мари.

– Ради бога не беспокойтесь… Хватит того, что мы вам надоедаем.

– О чем вы говорите… Чуточку виноградной настойки? Маминого приготовления.

– Как ваша мама, здорова?

– Да.

– Разве что с наперсток. Завтра рано вставать.

– Вкуснятина, – говорит сосед, прищелкивая языком.

– Да вы садитесь.

– Нет, нет, пора отчаливать.

Луи сидел, расставив ноги; на него опять навалилась усталость.

– Здорово все-таки, когда есть телевизор… Нам бы тоже не мешало завести.

– Ну что, Луи, работы как всегда хватает?

– Хватает, хватает.

– Без дела жить – только небо коптить.

– Говорят.

Короткие фразы перемежаются небольшими паузами и покачиваниями головой. Парнишка зевает.

– Вы недурно загорели, мадам Люнелли. Все еще ездите на пляж?

– Да, пока погода держится… Дети…

– Извините, – говорит Луи, – но я совсем раскис. Пойду-ка спать.

– Ребята тоже, – спохватывается Мари. – Симона, Жан-Жак, марш в постель!

– Мы пошли… Спасибо… До свиданья…

– Ты идешь, Мари?

– Погоди. Мне надо вымыть посуду.

От приторно-сладкой настойки у Луи слипаются губы. Как и каждый вечер, он засыпает с горьким вкусом во рту.

– Правда, хороша?

Луи оборачивается, оторванный от созерцания гипсовой статуи; его паломничества к ней стали теперь ежедневными.

«На тебе, – думает он, – учитель!»

Прямо на земле, за кустом, сидит человек с бородкой клинышком и в соломенной шляпе. Он встает и подходит к Луи.

– Ах, хороша! Я рад, что вы любуетесь ею. Смотрите, смотрите. Я разыскивал ее долгие годы. На днях был в Эксе, в кафе «Два мальчика», а там один человек со смехом рассказывал, какой переполох поднялся на стройке, когда в земле обнаружили женскую статую. И едва он сказал, где ее нашли, как я понял – это она.

– Она?

– Да, Мари.

– Мари? Что вы болтаете?

– Мари Беррская. У вас есть минутка времени?

– Есть.

– Так слушайте. Потом сможете подтвердить, что я совершил открытие… В 1520 году молодой человек прогуливался верхом по лесам, окружающим Беррский залив, – и вдруг эта удивительная встреча… Сосны спускались с холмов к спокойным и ленивым волнам. Небольшие бухточки размывали тенистый берег, и вода там была светлой и чистой, как в роднике. Наш герой ехал по извилистому краю залива дорогой, вившейся между деревьями и колючим древовидным кустарником, где сквозь просветы в зелени виднелось небо и море. Вы знаете историю про то, как Одиссей, попав в страну феаков, уснул голым на берегу моря, и его разбудила стайка девушек, среди которых была красавица Навсикая?

– Нет, не знаю.

– Неважно, тем более что наш молодой человек не уснул, да и голым он не был. Все это чрезвычайно смешно!

Человек разражается смехом. Он наклоняется и гладит статую рукой.

– Ах, дорогой мой, конечно же, это она… Какие дивные линии у этого мрамора.

– Это не мрамор, а гипс.

– Ну-ну. Так на чем же я остановился? Ах да… Наш всадник задерживается перед одним из этих просветов в зелени, над заливчиком с зеленоватой водой и мелким песком. И что же он видит? А ну, отгадайте! Что он видит?

– Не знаю.

– Он ничего не видит по той простой причине, что там нет ни одной живой души. Вы разочарованы. Вы ожидали, что он обнаружит стайку нагих девушек, купающихся в заливе или резвившихся на пляже, и среди них Мари Беррскую. Вы ошиблись. На самом деле…

Человечек подходит вплотную к Луи.

– Дерни за бородку раз, дерни за бородку два – и тебе откроется правда.

– Я пошел… До свиданья.

Луи пятится назад. Человечек за ним.

– Нет, погодите… вы будете свидетелем.

У него крепкая хватка, и Луи тщетно пытается вырвать руку из сжимающей ее нервной руки старичка.

– Отпустите. Мне пора на работу.

– Неужто вы не хотите узнать подлинную историю Мари Беррской, правдивую до последнего слова?

«Шизик», – думает Луи, но его удерживает то, что статую окрестили именем Мари.

– Вы только шутки шутите, а кто эта самая Мари – не рассказываете.