Распахнув дверцу машины и не выражая никакого удивления состоянием хозяйки, водитель поднял Милу на руки и понес к дому. От нее пахло дорогим коньяком, которому она в последнее время отдавала предпочтение перед всеми другими напитками. Уверенный в том, что Мила просто спьяну заснула, водитель оставил ее на попечении важной домоправительницы Маняши и отправился в машину дожидаться дальнейших распоряжений. Маняша, уже привыкшая ко всякому виду своей барышни, сердито поднесла к ее носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, и Мила пришла в себя.

Открыв глаза, она в ужасе схватилась за голову, проверяя, на месте ли злосчастный парик, и на чем свет стоит ругая себя за то, что не решилась самостоятельно перекраситься в блондинку. Слава богу, тот оказался на своем законном месте! Мила облегченно перевела дух. Она взглянула на стоящую рядом, крепкую на вид, аккуратно одетую женщину за пятьдесят. Да уж, ласковым ее выражение лица никак не назовешь. Прямо какая-то каменная баба.

«По всему видно, что Милу Миланскую она терпеть не может, – подумала Мила и сделала неудачную попытку улыбнуться неприветливой тетке. – Интересно, существует ли способ, чтобы умаслить ее хоть чем-нибудь? Фурия, да и только! А мне лишние враги ни к чему».

– Милости просим, барышня, – строго сказала Маняша. – А я-то думаю, кто это к нам на ночь глядя пожаловал? Что водителю прикажете передать? Загнать машину в гараж?

– Нет, пусть едет обратно. Я позвоню, как понадобится, – сказала Мила, присаживаясь на роскошном диване и глядя на огонь в камине, успокаивающий и убаюкивающий. Голова тут же закружилась. – Что-то мне не очень хорошо. Я полежу немного. – И она снова прилегла на мягкую диванную подушку, понимая, что ничего с собой не может поделать. – И посплю чуть-чуть. – «Лучше бы совсем не просыпаться». – А дядюшка дома? – заплетающимся языком спросила Мила.

– Где же ему быть-то? Конечно, дома. Весь день из кабинета не выходит. Через час ужинать будем.

– Его лучше предупредить, что я приехала. Вдруг он не захочет, чтобы ему мешали.

– Предупредим, – произнесла строго Маняша, подозрительно посверлив Милу взглядом, и удалилась.

Мила поняла: сделала что-то не то. Но ей теперь уже было все равно, так как она засыпала. Сквозь сон доносились чьи-то крадущиеся шаги, перешептывания, а потом и они исчезли…

Проснулась внезапно, словно от толчка. Сколько она здесь лежит – минуту, час, целую вечность? И зачем она отпустила машину?! Надо было уехать обратно, не повидав дядюшку. Но не возвращаться к этому упырю Троянову, а спрятаться где-нибудь. Это в незнакомом-то городе?

Однако долой панику! Неужели после стольких лет репетиций она не позволит сыграть себе свою звездную роль?.. Или с позором провалит ее, закончив младые годы за решеткой!

Мила уставилась на огонь, который завораживал и обнадеживал. Дрова потрескивали так уютно и знакомо, что она начала успокаиваться. Нет, Мила не подведет себя и сыграет эту коронную роль как надо! Надо кому – Троянову? Да нет же! Как ни странно, ей самой. Зачем – чтобы провести остаток своей никчемной жизни в тюрьме, так как на шутку, несмотря на уверения Троянова, ее безрассудная выходка совсем не тянет?

А может, она спит и видит сон? И стоит ей только проснуться, как она окажется в крепких объятиях Алеши?.. Нет-нет, лучше о нем не думать! Иначе немедленно от навалившейся слабости подкашиваются ноги, мутится рассудок.

Тогда зачем ей этот убийственно опасный маскарад? Чтобы полюбоваться на чужую красивую жизнь и подивиться, как роскошно, богато и беззаботно живут другие – те, на кого когда-то ей хотелось походить? Они действительно живут в роскоши. Но так ли уж беззаботно, если племянница собирается из-за денег убить своего единственного дядюшку? Да и сам дядюшка, похоже, тот еще душегуб, хоть это пока и не доказано. Но ведь дыма без огня не бывает. И стоит ли доверять этому злобному упырю Троянову? Не иначе как здесь у него какой-то свой личный интерес, и, скорее всего, не только денежный. Какое множество вопросов, и ни одного ответа.

Мила поднялась и, превозмогая головокружение, отправилась на поиски кабинета. Дядюшка, высокий седой старик, сидел в большом уютном кресле возле камина и, чуть прищурившись, смотрел на огонь. Его голубые глаза словно застыли на какой-то одной точке, выдавая состояние задумчивости и отрешенности. На его коленях лежала раскрытая книга.

Приветствие Милы он оставил без внимания. От поцелуя, с которым она было к нему наклонилась, и вовсе увернулся, недовольно отмахнувшись, как от надоедливой мухи, и только указал пальцем на кресло возле себя.

– А я мириться приехала. – Мила вздохнула. – Прости, я была неправа! Во всем. Ну правда, я очень-очень раскаиваюсь! Что мне сделать, чтобы ты простил меня?

– Ничего мне от тебя не нужно! Все, что могла, ты сделала.

– Я всегда считала, что пока человек жив, он в состоянии исправить свои ошибки. Поздно бывает, когда человек умер. Или я тоже для тебя умерла? Тогда, конечно, я явилась слишком поздно. А может, лучше все-таки поздно, чем никогда? – настаивала Мила.

Дядюшка сидел, насупившись и сердито уставившись в камин невидящим взором. Он решительно не хотел ни разговаривать с Милой, ни мириться. Видимо, так сильно она обидела его в последнюю встречу, что он теперь и знать-то ее не хочет.

– Дядюшка, ты, кажется, собирался мальчика усыновить из детского дома? – снова сделала попытку Мила. – Я думаю, что это совсем не плохая идея.

– Странно, что ты об этом заговорила. После того как устроила грандиозную истерику и «цыганочку с выходом» на моих старых костях сплясала. До сих пор сердце колотится, никак не успокоится.

– Прости, я была неправа! И вообще я раньше такой дурой была, что вспоминать тошно.

– Я что – сплю?! – с саркастической ухмылкой обратился дядюшка к Миле. – Что это за игру ты со мной, Людмилочка, затеяла? Или еще не протрезвела? Маняша мне рассказала, какой вдрызг пьяной тебя привезли. А может, опять каверзу какую для меня придумала? Или решила соответствующие инстанции заморочить-подкупить, чтобы мне ребенка не отдали? Ты что – честностью и справедливостью вдруг заболела? Или у тебя приступы истерии начинаются и ты решила перед этим как следует поиздеваться надо мной?.. Да ты ли это вообще?! Может, ты вместо себя какую другую Людмилочку прислала, чтобы вывернуть меня наизнанку, наплевать в душу, а затем посмеяться над стариком?

У Милы от такого провидческого заявления даже колени ослабли. И хорошо, что она уже успела сесть в кресло, иначе бы точно свалилась прямо на роскошный ковер.

– Я, наверное, не вовремя приехала, извини! Не буду тебя больше беспокоить. Пожалуй, поеду обратно. Вот уж никогда бы не подумала, что мне будет отказано в покаянии.

– В церковь иди, там кайся! Потому что ты не только перед людьми, ты перед Богом виновата! За то, что творишь с молодыми душами, развращаешь их своей гнилой потребительской философией, словно нехристь какая. За то, что меня, старого и больного дядюшку, своими истериками да скандалами изводишь. Что – никак не дождешься, пока помру? Не переживай, уж немного осталось: еще один сердечный приступ – и ты наследница.

– Скажи, а если у меня никогда не будет детей, ты от меня отречешься?

– Это еще что за разговоры! Может, хватит уже чушь-то молоть?

– Извини! Я думала, ты терпишь меня только как мать твоего будущего внука.

– Час от часу не легче! Да ты в своем уме или как?! Ну не будет у тебя дитя – и что? Значит, так Богу угодно. Возьмем мальчонку из детского дома… Хотя я уже и не знаю, как лучше поступить. Вот съездил опять, поглядел на деток и понял, что совершу большую ошибку, если сделаю это. Все они считают меня своим дедушкой. А если я только одного заберу, другие возненавидят меня, сочтут предателем. За то что не их выбрал. Они все мне дороги. И каждому я помогу устроиться в этой нелегкой жизни, никого не обижу. Так пусть я останусь дедушкой для них для всех, а не для кого-то одного. Их у меня целых три детских дома. И не могу я обидеть всех, выбрав только одного. А так – все довольны… Они ведь мне письма пишут, секретничают со мной, дедушкой называют. И я им отвечаю. Будет теперь кому наследство оставить после моей смерти… Чего притихла? Намерения мои тебе не нравятся?