— А что тебя удивляет? Мы прислушиваемся к мнению специалистов начального уровня и даем шанс любому проявить себя. Согласно Доктрине, между прочим. И пусть все увидят, к чему это приведет, — Константин снова заговорил в своей манере — вроде и ровно, и точно издеваясь.
— То есть вы хотите, чтобы я теперь публично облажался, чтобы все поняли, что нам, приматам, лучше не лезть в высокие материи? — терять мне было нечего, и я решил говорить прямо.
— Ты права — он находка, — бросил Константин Май, продемонстрировав таким фамильярным обращением, что они с советником давно и близко знакомы, и снова повернулся ко мне.
— Не совсем так. Я буду рад, если твоя затея принесет пользу складу — это ведь мой склад. С другой стороны, если ты действительно облажаешься, то и плакать я не буду. Так что можешь даже рассчитывать на мою поддержку. Это что касается моей сферы ответственности. Госпожа Май также полагает, что подобный шаг является верным с точки зрения пропаганды, но это за пределами моих скромных умственных возможностей, так что в эту сферу я не лезу. И тебе не советую, — чуть повысил голос Константин, видя, что я собираюсь возразить.
— Я не собираюсь участвовать ни в каких пропагандистских штуках, — все-таки сказал я.
Константин рассмеялся.
— Да, действительно находка!
— Тебе и не надо ни в чем участвовать, просто займись тем, чем хотел. Это автоматически снизит градус напряженности и недовольства среди твоих коллег. Вот и все, — произнесла Май.
Я уже видел такой фокус год назад. Май говорила простыми словами о сложных вещах, и ей почему-то хотелось верить.
Мне сегодня даже хватило ума на то, чтобы не признаться в своих истинных желаниях и мотивах. А может, как раз ум тут был ни при чем. В моем случае недостаток последнего я взял за правило компенсировать упрямством.
В общем, я впрягся в очередную собственную инициативу.
Мой прежний мир, который я так заботливо выстраивал и защищал предыдущие полтора года, рухнул под натиском реального мира. Хотя это не совсем верно. Скорее, мой панцирь не исчез совсем, а сжался до границ моей души.
Да, теперь я с утра до вечера общался с людьми, с тоской попрощался с мечтой вернуться к ночным сменам и с головой окунулся в работу, но это была только внешняя часть меня. Свои мысли и чувства я еще надежнее спрятал за своим теперь уже внутренним щитом. Никого не хотелось подпускать к себе ближе, чем это было необходимо по работе. И так все слишком близко.
Внешний мир не оставил мне даже моих книг. По дороге на работу и с работы я читал специальную литературу, которой меня щедро снабжал Константин.
Надолго сосредоточиться на этой нудоте было нереально, поэтому я стал замечать то, что происходит вокруг меня. Первое, что меня поразило, — это количество людей, которые взяли моду ездить в метро в рабочей одежде.
Каждый раз в вагоне можно было насчитать не менее пяти человек в робе или комбинезонах. Неужели так трудно переодеться? Хотя, похоже, они все-таки переодевались, их одежда была чистой, что с рабочей формой бывает только в начале смены. Может, это действительно такая мода?
«Вот бы порадовались Нелл и ее ненормальный парень», — подумал я, когда впервые заметил таких фриков. И только через несколько дней до меня дошло, насколько я был близок к истине.
Так как я теперь работал в дневные смены, ел в столовой, постоянно общался с коллегами и вообще, наконец, впервые за полтора года открыл глаза, происходящие перемены стало невозможно не заметить.
Я так понял, ношение рабочей одежды вне «Треугольника» — это типа протест. Количество таких протестующих пугало. Комбинезоны то и дело попадались мне на глаза в метро и даже в моем богом забытом районе.
Какой-то долговязый парень из этих «революционеров» как-то подошел ко мне на проходной и довольно громко произнес:
— Ты все правильно сказал, брат. Город — это мы. И мы должны крепко держать его в руках. Я теперь себе это каждый день повторяю.
«Мы должны держать Город в своих руках?» — когда это я такое говорил? Я был абсолютно уверен, что не мог такого ляпнуть.
— А я себе хочу такую татушку сделать, — похвасталась девушка в комбинезоне справа от меня, — и твое имя тоже набью.
Она мне кокетливо улыбнулась. Да вы что, все тут с ума посходили? Я испуганно огляделся. Мы шли в сплошном потоке людей, и нас слышало не меньше сотни человек. Одобрительные кивки, улыбки.
— Наша судьба в наших руках! Я сказал, что мы должны держать свою судьбу в своих руках, — сообщил я тому парню, что первым заговорил со мной.
— Согласен, брат! На все сто!
Он даже не понял разницы.
— Мы с тобой, Эрик, — услышал я откуда-то сзади.
Вот уж спасибо! Только можно я никого не поведу ни к каким революционным вершинам? С чего они вообще взяли, что я разделяю их бредовые взгляды? Да ладно бы просто разделяю, как так вышло, что меня считают чуть ли не голосом революции?
Я заставил себя прикусить язык. И так уже доболтался. Что бы я ни сказал, мои слова все равно поймут превратно. Лучше молчать. Говорить только о работе. Вообще не лезть в этот повстанческий лепет.
Но это оказалось не так уж и просто. Такое впечатление, что пока я не замечал это подпольное движение, оно вроде как не замечало меня. Но стоило мне заметить его присутствие, как и оно мгновенно обнаружило меня.
И взяло в оборот. Теперь в метро и на улицах мне все время попадались на глаза дурацкие надписи в духе Нелл и компании. Да и, что там скрывать, в моем собственном духе: «Город — это мы» и «Мы должны держать Город в своих руках» встречалось ничуть не реже, чем «Наш Город А», «Голос сектору А», «А, б, в» и, шедевр, от которого у меня вообще зубы сводит — «Один Город — один сектор».
Ладно, можно сделать вид, что я по-прежнему не вижу этих фактов вандализма. Граффити вообще не самый мой любимый вид искусства. Гораздо сложнее прикидываться, что я принимаю агитационные листовки в своем шкафчике для одежды за рекламный спам. Этот трюк требовал определенной сноровки, ведь выбросить эту дрянь в ближайшую урну — не самая блестящая идея. Приходилось тащить очередную листовку домой и жечь над унитазом. Цирк.
Я, кстати, ознакомился с содержанием нескольких из них. Печатала всю эту красоту какая-то организация, называвшая себя «Голос». Теперь, когда я узнал название, мне стали понятны многие обрывки разговоров, которые я слышал то тут то там. Листовки у них были, что называется, креативные.
«Чего ты хочешь? А теперь поразмысли, почему ты никогда раньше не слышал этого вопроса?» Если честно, то зацепило.
Вторая листовка тоже была довольно лаконичной — «Власть представителям секторА». Это меня отрезвило. Что мы будем делать на руководящих должностях? Совершать ошибки? Придумывать нелепые и непродуманные законы? Каким же надо быть бараном, чтобы рваться к власти, не годясь для этого. Ответственность — это бремя. И чтобы эффективно его нести, нужно обладать соответствующими данными.
У меня вот, например, нужных мозгов для моей новой должности не было, и снова с точностью повторилось все то, что уже было в отделе айти. С первого же дня как-то сложилось так, что я в основном воплощал в реальность идеи Константина.
Бегал по всему складу, обучал людей работе с новой системой, выслушивал их жалобы и пожелания, проверял их отчеты, исправлял их ошибки и разгребался с непредвиденными ситуациями, которых, как оказалось, случалось по дюжине на дню.
В общем, просто мальчик на побегушках. Не скажу, что это было плохо, — до большей части того, что говорил мой шеф, я сам бы не додумался, просто непонятно, зачем я тут вообще был нужен, если Константин и так знал, что надо делать.
Я задал ему этот вопрос после первого месячного отчета, показавшего, что по заданным Константином показателям эффективность работы склада повысилась на восемь процентов. И это, кстати, после месяца моей беспрерывной беготни и просто каторжной работы. До опрометчиво обещанных мной тридцати процентов было как до Луны.
