Своим сознанием я тянусь к Анне, — все мы — и, когда взываем к ней, она появляется на лестнице. У меня появляется странное желание зажмурить глаза, пока я не окажусь в состоянии открыть их снова. На ней белое платье. Платье, в котором она умерла, но оно не выглядит таким, каким его видел я.

Девушка, находящаяся у подножия лестницы, держащая в руках матерчатый мешок и наблюдающая за удивленным возрастающим яростным выражением на лицах Мальвины и Элиаса, выглядит невероятно живой. Ее плечи выглядят ровными и сильными, а темные волосы спускаются волнами по спине. Она поднимает подбородок. Я бы хотел видеть ее глаза, потому что знаю, что они кажутся грустными и одновременно ликующими.

— Ты думаешь, что делаешь? — требовательно спрашивает Мальвина. Она с отвращением смотрит на свою дочь, будто не узнавая ее. Воздух вокруг нее дрожит, и я чувствую дуновение силы, о которой недавно упоминал Томас.

— Я собираюсь пойти на танцы, — спокойно отвечает Анна. — И не вернусь домой.

— Никаких танцев, — ледяным тоном говорит Мальвина, поднимаясь с кресла, будто собираясь преследовать добычу. — Ты никуда не пойдешь в этом отвратительном платье.

Она подходит к своей дочери, щурясь и тяжело глотая, словно больна.

— Ты одета в белое, как невеста. Скажи мне, какой мужчина женится на тебе после того, как ты позволяешь школьникам заглядывать под твою юбку, — она отклоняет голову назад, как змея, и плюет в лицо Анны. — Твой отец умер бы со стыда.

Анна не двигается. Единственное, что выдает ее эмоции, как грудь ее быстро поднимается и опускается.

— Папа любил меня, — мягко отвечает она. — А ты нет, и я не знаю почему.

— Испорченные девчонки такие же бесполезные, как и глупые, — говорит Мальвина при взмахе руки.

Я не понимаю, что она имеет в виду. У нее слабый английский. Или, может быть, она просто глухая. Предполагаю, что скорей всего так. В горле я ощущаю желчь, пока смотрю и наблюдаю за развернувшейся здесь сценой. Я никогда раньше не слышал, чтобы так разговаривали с ребенком. Я хочу протянуть и пожать ее руку, пока до нее не дойдет смысл сказанного. Или, по крайней мере, я не слышу, как что-то трещит.

— Отправляйся наверх и сними его, — приказывает Мальвина. — И принеси сюда, я сожгу его.

Я вижу, как рука Анны туго обхватывает сумку. Все, что у нее есть, спрятано в небольшом коричневом мешке и перевязано веревкой.

— Нет, — спокойно отвечает она. — Я ухожу отсюда.

Мальвина смеется. По дому разносится раздраженный, охрипший звук. Чернота наполняет ее глаза.

— Элиас, — говорит она. — Отведи мою дочь в комнату. И сними с нее это платье.

«О, Боже», — думает Томас. Уголком глаза я замечаю, как Кармел накрывает ладонью свой рот. Не хочу наблюдать за этим и не хочу знать. Если этот мужик дотронется до нее, я разорву круг. Не имеет значения, если это просто ее память; если мне нужно знать. Я просто сломаю ему шею.

— Нет, мама, — в ужасе проговаривает Анна, но когда Элиас приближается к ней, она старается держаться от него на расстоянии.

— Я не позволю ему приближаться ко мне.

— Я скоро стану твоим отцом, Анна, — сообщает Элиас.

Его слова вызывают в моем животе боль.

— Ты должна повиноваться мне, — его язык нетерпеливо облизывает губы.

Позади себя я слышу рык Анны, одетой в кровь.

Когда Элиас подходит ближе, Анна поворачивается и бежит к двери, но он ловит ее за руку и прижимает к себе так близко, что ее волосы касаются его, и чувствуется его учащенное дыхание. Его руки гладят и цепляются за ее платье, а я перевожу взгляд на Мальвину, на ее лицо, полное жутким, удовлетворенно-ненавидящим выражением. Анна вырывается и кричит сквозь зубы; она отшатывается головой назад и задевает нос Элиаса, недостаточно сильно, чтобы он кровоточил, но достаточно, чтобы уязвить мать. Ей удается освободиться, поэтому она бежит на кухню через черный ход.

— Ты не покинешь этот дом! — визжит Мальвина и следует за ней, затем тянется к волосам Анны и волочит ее назад. — Ты никогда, слышишь, никогда не покинешь этот дом!

— Я уйду! — кричит Анна, вырываясь из рук матери. Мальвина спотыкается и падает на большой деревянный комод. Анна тем временем кружится вокруг нее и не видит Элиаса, который принял исходное положение у подножия лестницы.

Я хочу закричать, чтобы она повернулась. Чтобы она бежала. Но не имеет значения, чего я хочу. Все это уже давно произошло.

— Сучка, — громко говорит он. Анна прыгает. Элиас удерживает свой нос пальцами и проверяет на наличие крови, пристально следя за Анной. — Мы кормили тебя. Одевали. И это твоя благодарность? — он протягивает ладонь, хотя на ней ничего нет.

Затем он сильно бьет ее по лицу и хватает за плечи, тряся ее и что-то горланя по-фински, что я не могу понять. Ее волосы разлетаются, и она начинает плакать. Мальвина с блеском в глазах взволновано наблюдает.

Но Анна не сдается. Она отбивается и бросается вперед, оттесняя Элиоса к стене напротив лестницы. На комоде рядом с ними стоит керамический кувшин. Она разбивает его об голову мужчины, вынуждая его взреветь и отпустить ее. Мальвина кричит, пока бежит к двери, и теперь здесь столько шума, что я с трудом могу разобрать дельнейшие действия. Элиас перехватывает Анну и бьет по спине ногой. Она падает в фойе на пол.

Я знаю, что это сейчас случится, прежде чем Мальвина выходит из кухни, удерживая нож. Мы все знаем. Я чувствую Томаса, Кармел и Уилла, неспособных к дыханию, и которые желают закрыть глаза, ничего не слыша, и закричать. Они никогда не видели ничего подобного. Они, вероятно, даже никогда не думали о подобном.

Я в ужасе смотрю на Анну, лежащую на полу, и мне становится страшно. Я наблюдаю за девушкой, которая пытается спастись не только от захвата Элиаса, но и от всего: от этого душного дома, от этой жизни, тяжестью опускающуюся на плечи, которая тянет на самый низ, чтобы посадить ее в грязь еще глубже. Я наблюдаю, как ее мать склоняется над ней с кухонным ножом в руке, и в глазах кроме гнева я ничего не вижу. Глупый, необоснованный гнев, а затем лезвие скользит по ее горлу, вскрывая глубокие красные линии.

«Слишком глубоко», думаю я. «Слишком глубоко».

Я слышу крик Анны, пока она не замолкает.

Я слышу позади себя глухой звук и отворачиваюсь от этой сцены, радуясь любому отвлечению. Она упала на пол, опираясь на руки и колени. Черные завитки ее волос разметались во все стороны. Ее рот открыт, будто она стонет или кричит, но на деле она не издает ни звука. Периодические серые слезы, словно покрашенная в угольный цвет вода, катились по ее бледным щекам. Она наблюдала, как перерезают ее собственное горло. Она смотрит, как истекает кровью до смерти, а красная жидкость просачивается в пол, окрашивая ее белое танцевальное платье. Все то, что она не могла вспомнить, просто бросили ей в лицо. Анна еле поднимается от навалившейся слабости.

Я оглядываюсь, чтобы вновь увидеть ее смерть, хоть и не хочу. Мальвина бросает тело и выкрикивает приказы Элиасу, который залетает на кухню и возвращается с чем-то похожим на грубое одеяло. Она приказывает ему накрыть тело, и он слушается. Могу поклясться, что он не верит в происходящее. Мальвина говорит Элиасу подняться наверх и найти Анне другое платье.

— Другое платье? Зачем? — спрашивает он, но она прерывает его.

— Просто иди!

И он побежал вверх по лестнице так быстро, что чуть не споткнулся. Мальвина расстилает платье Анны на полу, оно настолько впитало кровь, что уже трудно вспомнить, что изначально оно белое. Затем она идет к шкафчику в противоположной части комнаты и возвращается с черными свечками и маленькой черной сумочкой.

«Она ведьма», мысленно прошептал мне Томас. Проклятье. Теперь все идеально сходится. Мы должны были догадаться, что убийца имел дело с магией. Но мы бы никогда не подумали, что это была ее мать.

«Смотри в оба», отвечаю я Томасу. «Мне может понадобиться твоя помощь, чтобы понять, что здесь происходит.»