Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Самое реальное - это стопка чистой белой бумаги. Хожу вокруг нее. Прикидываю. А не засесть ли навсегда за письменный стол?

И еще:

Надо, наверное, прекращать заниматься кинематографом. Для этого нужно осмелеть и утвердиться в мысли, что литература - твое изначальное и главное дело.

Кинематограф, который требовал здоровья, выносливости, отнимал много времени, нервотрепки при прохождении каждого фильма, все более отдалялся от Шукшина.

Известность он себе уже приобрел! Книги Шукшина с каждым годом набирали все больший тираж - самый крупный при жизни автора - 100 000 экземпляров получил сборник прозы "Там, вдали" в 1968 году, а потом тридцатитысячный тираж сборника "Характеры" в 1973 году, за год до смерти.

"Любавины"

Конечно, главной темой для Шукшина была деревня, ее жители, их судьбы, характеры от "рождения, женитьбы, смерти".

У меня в прозе есть имена, вкусам которых в оценке литературы я доверяю. Один из них - Владимир Мирнев, прекрасный стилист, профессионально владеющий пером и сюжетом больших полотен, сказал о В. М. Шукшине: "Это один из лучших рассказчиков нашего времени. Помнится, прочтя однажды шукшинский рассказ "Волки", я уже не мог отделаться от желания постоянно следить за творчеством этого автора".

В рассказе "Волки" Шукшин выразил свою ненависть к страшным человеческим порокам - эгоизму, шкурничеству, потребительскому отношению к жизни, к жульничеству.

В этом драматическом рассказе в роли "антагонистов" выступают два деревенских жителя: "Наум Кречетов, человек практичный, в острую минуту оказавшийся способным на подлость", и его зять Иван Дегтярев, который считает, что главное - "человеком быть", а не "шкурой".

Для Василия Макаровича и его героев в минуты душевных или нравственных взрывов, главное - НАСТОЯЩЕЕ; прошлое или будущее как бы отсутствуют или даются легким штрихом. Пройдя свой земной ад, автор пришел, видимо, к такому выводу.

Роман "Любавины", начатый еще в студенчестве, писался несколько лет, неоднократно переделывался, а печатается впервые в 1965 году в журнале "Сибирские огни", в четырех номерах, и в издательстве "Советский писатель".

В основе произведения - борьба крестьян с бандой, возглавляемой бывшим колчаковцем Закревским.

Появление в Бакланихе большевиков разделяет жителей деревни сразу на два враждебных лагеря, но противостояние двух сил отнюдь не увлекает автора: он предпочитает естественное развитие, а не навязанные извне идеологические конструкции, оформленные художественно.

Сергей Федорович Попов - живая плоть, со своими хорошими и слабыми сторонами, несомненно близкий Шукшину человек. Прототипом Попова и его дочери Марьи послужили дед и мать Василия Шукшина. Некоторые черты характера героини приписывают и Марии Шумской.

Ненависть Любавиных к людям по закону бумеранга возвращается тем же нелюбовью к ним людей.

Егор Любавин убивает Марью, и, в конце концов, само убийство, и все, что этой драме предшествовало, подводит героя к мысли, что подозрительность, вечная злоба на людей, преступления, с которыми жил род Любавиных, являются преградой во взаимоотношениях с окружающими их людьми.

Роман Шукшина подвергался критике, которая отмечала в нем "сентиментальность", "заданность" образов, созданных по образцу всем знакомого "сибирского романа", где герои кряжистые и звероватые, а все вокруг них "закуржавело". Так, во всяком случае, писалось тогда об этом произведении.

Шукшин задумывает написать продолжение, чтоб прояснить до конца судьбу Егора Любавина.

Как известно, вторая часть романа "Любавины" была вскоре написана Василием Макаровичем. В нем отразились пятидесятые годы и судьба третьего поколения рода Любавиных, в котором преломилась вся неприглядность и суровость этого времени. А Иван Любавин познал и детдом, и рабочее общежитие, и войну, и тюрьму.

Особенно выразителен и впечатляющ герой 50-х годов Кузьма Родионов, отсидевший полтора года, в котором болью нестерпимой вопиет судьба унижаемого и уничтожаемого народа: "Бывают, я говорю, штуки пострашнее тюрьмы".

После отсидки Кузьма Родионов побывал у друга в Москве, куда его зачем-то вдруг вызвали.

...Обещал на другой день разузнать все и помочь, если что, вылезти из грязи - я чуял, что меня неспроста опять вызвали. Ну, поговорили с ним с глазу на глаз, он порассказал многое. На другой день встречаемся, он мне: "Беги, куда хочешь, иначе худо будет - опять посадить хотят". Я и дернул.

- А дружка моего...- Родионов помолчал, достал из пачки папироску, но прикуривать не стал.- Дружка моего, Сергея Малышева, самого забрали. Как я узнал потом, на другой же день после моего отъезда. И расстреляли. И вот с тех пор - двадцать уж лет! - как вспомню Сергея, так сердце скулить начинает: мог ведь он перед смертью подумать, что это я донес на него. Рассказал он мне по дружбе много кое-что, никто больше не слышал, только, значит, я и донес.

Доносительство во спасение собственной шкуры было знаковым по тем временам, но героя мучит совесть именно потому, что он-то не доносил.

Произведение опять же не поверхностно-заданное, а глубинное,- о настоящем братстве людей, о верности и дружбе, и, конечно, о таких, как отец Шукшина.

Сундук Пожарского

Вспоминается мне один забавный и многозначительный эпизод. За давностью времени я подзабыла, когда конкретно это произошло. Но что факт имел место, тому есть много народных свидетелей.

За нашим домом, построенным кооперативом "Экран", по проезду Русанова, протекала небольшая речка, а слева, если встать лицом к зданию, был овраг и заболоченная местность, где по весне резвилось множество лягушек, веселым кваканьем оповещая округу, что не перевелась живность и в таком машинизированном мегаполисе, как Москва.

Поскольку на первом этаже дома располагался продуктовый магазин с отделом, торгующим алкоголем, а дом как бы замыкал проезд в тупике, по окончании рабочего дня сюда сходились и съезжались любители "зеленого змия", уютно устраиваясь в траве на берегу речки или оврага, к которому стаскивали и выбрасывали старье новые обитатели современного "киношного" дома. И много чего можно было обнаружить на этой свалке. Однажды появился здесь даже большой, обитый металлическими обводами сундук, доставшийся кому-то от бабушек или еще каких-то пращуров.

Вернувшийся из очередной киноэкспедиции Шукшин спустился с приятелем из дома в магазин, где продавалось болгарское вино "Варна" и "Биссер", любимое им, и было всегда людно, и где он высматривал своих будущих героев.

В шортах, в пляжных шлепках и в безрукавке Василий Макарович сходил за обывателя местного значения. Прихватив "Варну", отправились к оврагу, где, выложив снедь на вышеупомянутый сундук, занялись чревоугодием. Вскоре к ним подошла новая группа с "огнетушителем" (громадная бутыль портвейна, или "бормотухи" - так называли тогда этот напиток), с любопытством рассматривая старинный сундук и тех, кто группировался вокруг, не зная, что один из них - знаменитость, которая с невозмутимостью актера заявила вдруг:

- Вот, продаем старинный сундук. Принадлежал, говорят, самому князю Пожарскому. Но неблагодарные потомки выбросили его на помойку.

Дело в том, что неподалеку от дома, где жил Василий Макарович, находилась древнерусская церковь. Бытовало предание, что в ней якобы скрывался некогда раненый Пожарский во время Смутного времени. Имя всенародно признанного героя подействовало магически:

- Почем?

- Тут есть одна закавыка. Со древних времен действует признанный закон - "веселие на Руси есть питие".

- Короче! Почем?

"Покупатели" были настроены решительно, "продавцы" не менее... юмористически.

В конце концов "покупатели" выставили батарею бутылок "Варны".

При этом постарались и те из завсегдатаев свибловского закоулка, кто уже узнал Шукшина и подыгрывал ему из любви, поклонения, а возможно, из любопытства.

Закончилось все тем, что Шукшин, предупрежденный кем-то из жильцов дома, что приближается "гроза" - Лидия Николаевна, быстро ретировался. "Свита" еще долго гужевалась вместе с "покупателями", трижды пропив и продав сундук, хором орали "сибирские песни", чтоб слышал в доме Василий Макарович, что он народом не забыт, и расползались, пугая округу, по домам глубокой ночью. А один, нагрузившись изрядно, ночевал, говорят, у этого самого оврага, свалившись в сундук. Другой же лишился под шумок не то ордена, не то медали. В такого рода случаях без потерь не бывает.

33
{"b":"67138","o":1}