Откуда берутся такие таланты? От щедрот народных. Живут на земле русские люди - и вот выбирают одного. Он за всех будет говорить - он памятлив народной памятью, мудр народной мудростью.

Мать. Отец

Мои страницы о Василии Макаровиче Шукшине - дань просьбам многих людей хоть как-то обобщить многочисленные и порой противоречивые представления о неординарном явлении нашей духовной жизни. Повторов в таком деле, конечно, не миновать, но и они под углом нового восприятия, в данном случае - моего.

Подспорьем в моих изысканиях и скромных попытках хоть как-то обобщить представления о выдающемся русском художнике стали слова, сказанные опять же самим Василием Макаровичем:

Сама потребность взяться за перо лежит, думается, в душе растревоженной. Трудно найти другую побудительную причину, чем ту, что заставляет человека, знающего что-то, поделиться своими знаниями с другими людьми.

Он пришел в мой мир издалека, из той глубины, которая определяется необозримостью России. Будучи по всем своим корням исконно русской, я почувствовала в Шукшине родного человека, мятущегося, гордого, необоримого и ранимого. Эти записки начала я в январе 1965 года в городе Томске, в гостинице "Томск", наверное, не случайно, ибо впервые услышала имя "Шукшин", схожее с выдохом пурги, именно в этом старинном сибирском городе, в пору юности, когда я только входила в новую среду, именуемую громко и притягательно "литературой"!

Имя "Шукшин" прокатилось по Сибири как раскат грома, задев нечто скрытое в душе, сокровенное и дорогое, разбудив и растревожив гражданские чувства в каждом, кто с ним соприкоснулся. Таков истинный художник на Земле. Он будит самое духовное, нравственное, ключевое, вознося его на высоту, коей определяется вдохновение и мастерство, ибо настоящее неотделимо от незамутненных родников Отечества, оно - зеркало, в котором отражается мироздание, мера и красота таланта.

Но рядом обязательно пристроится серое убожество, которое на всем протяжении будет бежать, как тень, за талантом, всячески порицая и унижая его, ибо ей, этой бездарности, никогда не будет дано подняться хотя бы на одну ступень той многогранности, яркости, слепящей и волнующей, той простоты, доступности и незащищенности.

Первая встреча с этим человеком запомнилась навсегда.

Будучи командирован из Москвы в Томск, один кинодраматург хвастал своим знакомством с Василием Макаровичем, рассказывал разного рода небылицы о Шукшине. И я сказала кинодраматургу в порядке шутки: если появится этот скандальный тип, то есть Шукшин, на моем пороге, я выйду встречать его в тельняшке, перевязав один глаз, как у пиратов, устрашающе черной повязкой и держа кинжал в зубах.

Так случилось, что судьба приготовила мне весьма серьезное испытание: я вскоре переехала жить в тот самый дом, где, как мне рассказывали, безнаказанно куролесил этот человек.

Однажды поздним вечером в квартире раздался звонок. Я бросилась к двери, ожидая увидеть кого-то из своих, но у порога стояли два незнакомых молчаливых человека. Один высокий, скромного вида, даже опустил стесненно глаза. Другой - плотный, крепкоплечий, чуть ниже ростом, без одной руки. И этот второй заговорил со мной, не помню о чем, а первый, прислонившись плечом к стене, так и промолчал, не поднимая глаз.

Мужчины ушли, оставив меня в растерянности: для чего и от кого приходили? Кто такие? И что означает этот поздний визит? Вскоре выяснилось, что это знакомый мне по Томску московский кинодраматург, вечеруя у безрукого, который оказался киноактером Николаем Смирновым, уговорил зашедшего к ним на огонек Василия Макаровича предстать пред очи сибирячки, конечно, не ожидавшей такого важного визита, и посмотреть, что с ней будет, особенно при виде "знаменитого" Шукшина, которого она собиралась встретить, устрашающе держа в зубах кинжал.

Меня спасло то, что в первое знакомство я не узнала Василия Макаровича, увидев его таким, каким он в жизни и был всегда - скромным, стеснительным и молчаливым.

Люди искусства противоречивы, ребячливы и любят сочинять разного рода небылицы друг о друге. И надо полагать, что многие легенды о Шукшине рождены фантазиями влюбленных в него людей.

Этот незначительный эпизод - лишь штрих к характеру Шукшина, умевшего и поозоровать с друзьями, и горячо поспорить, и всегда помнить добро.

Сростки

Позже началось узнавание подлинной его жизни. Как сказал сам Шукшин в своей статье "Возражение по существу":

Где есть правда, там она и нужна. Но есть она и в душах наших, и там она порой недоступна.

Сказал не случайно.

О жизни Василия Макаровича написано много, предостаточно и наврано. Поэтому, не мудрствуя лукаво, заглянем в биографию Василия Макаровича, которую он излагал кратко и предельно просто:

Родился 25 июля 1929 года в селе Сростки, Бийского р-на, Алтайского края. Родители - крестьяне. Со времени организации колхозов - колхозники. В 1933 году отец арестован органами ОГПУ. Дальнейшую его судьбу не знаю.

У родителей матери Василия Шукшина, Марии Сергеевны, было двенадцать детей. Она по счету - седьмая. Мария Сергеевна помнила, будучи девочкой, как в соседней деревне Верхняя Талица останавливался адмирал Колчак со своей армией. А у них в доме расположились красные. С полатей свисали головки детей, а внизу красный командир оружие разбирал по частям. Как можно было не знать Колчака, если он известен всей Сибири! И в моем древнем сибирском селе Крапивине оставлен людьми известного адмирала и северного исследователя особый след, связанный с сербом-художником В. Д. Вучичевичем-Сибирским, учеником И. И. Шишкина, которого погубили колчаковцы. Правда, сам адмирал к этой гибели никакого отношения не имел. Все произошло на бытовом уровне.

В семнадцать лет к Марии посватался Макар, рослый, статный парень, и родители невесты были не против этого брака. В восемнадцать Мария родила Василия, в двадцать - Наташу, или Талю (так звали младшую сестру Шукшина в детстве). Оставшись после ареста мужа одна, Мария Сергеевна начала работать в колхозе на самых тяжелых работах, пласталась, чтоб только дети были сыты и одеты. Родные сестры осуждали Марию за такое пренебрежительное отношение к себе, но у молодой женщины не было другой возможности обеспечить материальное положение семьи "врага народа".

Дед Василия, Сергей Федорович, бывало, говаривал дочери, приглядываясь к любознательному и сообразительному внуку:

- Береги детей, Марья, а особенно Васю. Он у тебя шибко умный, не по годам!

Именно крестьянский дом деда, материнская обитель дали мальчику те силы, ту нравственную опору, которые помогли Васе Шукшину выстоять в странствиях и не сломаться, получив поучительный жизненный опыт, делиться им с громадным количеством людей, признавших в нем настоящего художника

Своего деда Василий Шукшин помнил всегда и, конечно, увековечил в своих жизнеописаниях:

В доме деда была непринужденность, была свобода полная. Я вдумаюсь, проверю, конечно, свои мысли, сознаю их беззащитность перед лицом "фигуры иронической". Но и я хочу быть правдивым перед собой до конца, поэтому повторяю: нигде больше не видел такой ясной, простой, законченной целесообразности, как в жилище деда-крестьянина, таких естественных, правдивых, добрых, в сущности, отношений между людьми. Я помню, что там говорили правильным, свободным, правдивым языком, сильным, точным, там же жила шутка, песня по праздникам, там много, очень много работали... Собственно, вокруг работы и вращалась вся жизнь. Она начиналась рано утром и затихала поздно вечером, но она как-то не угнетала людей, не озлобляла с ней засыпали, с ней просыпались. Никто не хвастал сделанным, никого не оскорбляли за промах, но учили...

Читая вышеприведенные строки Василия Макаровича, понимаешь, где зародились корни его творческой состоятельности.

В молодости Мария Сергеевна опасалась своенравной реки Катуни, боялась, что отнимет она жизнь ее Васеньки, унесет его или простудит - как тогда мужу в глаза станет глядеть, если вернется из дали далекой однажды домой? Не пускала она сыночка в детстве к Катуни, панически страшась своего наваждения. Вероятно, не без причины.