За спиной послышались легкие шаги жены. Алексей Иванович затаил дыхание, и тут же прелестная рыжеволосая головка наклонилась из-за плеча к его гладковыбритой щеке, едва коснувшись ее губами. Гибкие женские руки, пахнущие жасмином, на мгновение обвили его шею, обдали нежным запахом пудры и быстро исчезли.

– Не жди меня, Алексей Иванович, я сегодня не голодна, – шепнула Инга и тут же отстранилась. Она обращалась к мужу по имени и отчеству вовсе не из-за разницы в возрасте (эта разница ее нисколько не смущала), просто ей нравилась эта старомодная, ушедшая изысканность. В таком обращении Инга видела особую элегантность. Сотникову же поначалу это немного претило, но со временем он привык и почти смирился.

Далее Инга бросила на домработницу слепой взгляд и, не желая стеснять себя этикетом, проворно проскользнула по кухне и, как породистая борзая, исчезла в дверном проеме.

Убежала, ну и пусть. Сотников нисколько не удивился ее уходу. Спокойным взглядом он проводил жену и с аппетитом принялся за утку, обсыпанную свежей зеленью и чесноком. Алексея Ивановича вполне устраивала его мирная обустроенная повседневность, и он не желал ничего в ней менять. Чувствовал он себя превосходно, поскольку знал, что недурен собой, что крепок и решителен, умен и верен супружескому долгу. Он обеспечил своей жене приятную беззаботную жизнь, и не просто обеспечил, а счел это в некотором роде делом чести. Он рулил, направлял, создавал ощущение безопасности, а она, в свою очередь, принимала его опеку. Его жена, с самым невинным видом, просила у него деньги и никогда не сообщала, на что именно она их тратит, а он никогда этим не интересовался. Чего ж еще?

По прихоти Инги в доме был установлен лифт, который никому не был нужен и которым никто и никогда не пользовался. Но Инга утверждала, что лифт – это дань современной моде, подчеркивающая определенный статус, и если в трехэтажном доме нет лифта, то это не дом, а второсортная хибара. Сотникову лишь осталось пожать плечами и одобрить этот каприз. Самому Алексею Ивановичу и в голову бы ни пришло употребить столь адскую сумму денег на так называемую «статусную вещичку». На этот счет он имел точку зрения прямо противоположную, но в угоду жене высказывать ее не решился. Ну, разве он не примерный муж?

Правда, жена его часто впадала в уныние, и это было досадно. А поскольку Алексею Ивановичу не суждено было народиться на свет обыкновенным парнем, незатейливым любителем пива, то его мозг иногда все же задавался трудным вопросом: что именно кроется за частым унынием супруги? Но отвечать на этот каверзный вопрос Сотников не спешил, так как редко говорил с собой. Короче, он старался поменьше обращать внимания на уныние жены, на ее гневные вспышки, на раздражительность и плохое настроение, ибо не видел никаких серьезных причин, побуждающих Ингу сетовать на жизнь.

Несмотря на третий степенный брак и стремительный галоп внебрачных перипетий, Алексей Иванович, так и не понял, какие мысли роятся в хорошеньких женских головках, что за интриги в них разворачиваются, какие неисполненные желания томят женские души, какие пятна на солнце постоянно мешают им жить в спокойствии и согласии с собой. Более того, Алексей Иванович был убежден во вреде подобных познаний, так как считал, что знает и так все, что необходимо мужчине знать о женщине, а непонятливым и любопытным было бы полезно во взрослом возрасте перечесть «Сказку о рыбаке и рыбке». Там как раз в доходчивой форме разъясняется мужчинам, что удовлетворить все женские желания невозможно – сколько не бегай взад-вперед, женщина всегда найдет повод для недовольства и тоски и поставит их вам в вину. Да и потом тоска и уныние всегда были, есть и будут. Даже древние римляне – народ красивейший и образованнейший, народ, проживавший в самом благословенном месте на земле и любующийся прекраснейшими пейзажами на свете, – даже этот народ порой страдал от тоски и неудовлетворенности, томился от уныния и сдабривал себя разными, имеющимися под рукой антидепрессантами. Что уж тут говорить!

Алексей Иванович понимал, что между мужчиной и женщиной проходит некая невидимая, но вполне осязаемая грань, преступить которую мужскому разуму не под силу. Да и к чему ее переступать?! И еще Алексей Иванович усвоил, что женское настроение портится под стать погоде, что все женщины обладают удивительной способностью небольшое отчаяние превратить в стихийное бедствие, а несущественные желания – в крайнюю необходимость. Такими их сотворил Создатель, и такими их приходится любить.

Все эти мужские теории позволили Алексей Ивановичу здраво рассудить, что в отношениях с женщинами нервы свои полагается содержать в строжайшей аккуратности, и ни в коем случае не кидаться в крайности, не метаться, не пытаться исполнить все женские прихоти. В отношениях с женщинами вести себя надо крайне сдержанно, чтобы потом не пришлось рвать от ужаса волосы и в растерянности грызть ногти.

Оставив мужа наедине с его фаршированной уткой, Инга вбежала в свою спальню. Бесцеремонно-шумно она захлопнула дверь с изящным золотым орнаментом, и довольно резко повернула ключ. Спальня ее больше походила не на комнату, а на небольшую шкатулку, выстланную кремовым шелком, прелестную девичью шкатулку, благоухающую жасмином и мятой, женской изысканностью и женскими же капризами. Здесь повсюду стояли статуэтки старинного саксонского фарфора, на стенах висели ценные гравюры, архитектурные каприччо в стиле Гварди и Каналетто, мебель карельской березы, на туалетном столике лежали конфеты в серебряной бонбоньерке, с высоких арочных окон элегантно ниспадали тяжелые атласные портьеры, пол устилал бледно-пудровый ковер из шерсти и шелка. Входя сюда, Инга каждый раз невольно улыбалась от удовольствия, как кошка после миски сметаны, но сейчас ее взгляд был исполнен странной, несвойственной ей печали.

Последний лучик дневного света догорал на бежевой портьере в дальнем углу комнаты, и Инга одернула портьеру, потом она упала на диван, обхватила колени руками и предалась, собственно, метавшимся мыслям…

Спустя всего лишь неделю Инга уже не пряталась в своей комнате, а, прерывисто дыша, бегала по огромному дому в поисках подходящего уединенного места, где она смогла бы зазубрить очередной немыслимый скучный текст. Все комнаты и холлы сверкали нежилой чистотой и оттого вызывали неприязнь, и даже дневной свет, блистающий на начищенном паркете, выводил ее из равновесия.

Второй сезон съемок начался не особенно удачно. Липкий сироп превосходнейшего сериала «Фиалки в шампанском» стал порядком раздражать Ингу. И все бы ничего, но ей нельзя раздражаться, у нее договор со студией на производство шестидесяти двух серий. Благодаря мощным усилиям рекламы сериал пользуется приличным спросом и имеет довольно высокий рейтинг, а ей уже сейчас осточертели диалоги «крутых» парней в сочетании с «любовной» лирикой примитивнейших текстов, тех самых текстов, к которым она, Инга, имеет непосредственное отношение. Придется исполнять всю эту сентиментальную киноглупость, вызывающую зевоту, притаиться и терпеть в ожидании чего-нибудь более серьезного. Она еще раз взглянула на текст:

– «По моему дому бегает призрак, и он запрещает мне общаться с мужчинами. Так что нам суждено быть только друзьями. – Послушай, бэби, одно твое слово, и я сражусь с самим чертом! Я всю жизнь проведу у твоих ног! Я откажусь от всех своих желаний и буду выполнять только твои! Твои желания станут моими! – Оставьте меня, я не желаю вас слушать, вы больны. – Да, бэби, я буду болеть до тех пор, пока ты не согласишься стать моей. Это единственный выход для нас обоих!»

– Ну что ж за дурацкие реплики! Не слова, а какая-то кислая отрыжка, – недовольная сценаристом, ворчала себе под нос раздраженная Инга. Она шумно спустилась по лестнице, влетела в огромную светлую столовую, рухнула на стул с высокой спинкой, швырнула листы с текстом на белый овальный стол и по-мальчишески вытянула ноги.