Судя по лицам, кое-кто думает: а что он запоёт, когда вот это, – лейтенант приподнял котелок, – повторится ещё и ещё раз? Чтобы не было недопонимания… Кто из вас знает, как пахнет хлеб из отрубей, поджаренный на касторовом масле? Какой вкус у каши, сваренной из оборванных со стены обоев? Я знаю! Отец, мать, две мои сестрёнки, братик и я, мы жили в Ленинграде. И зимой 41-го оставались там же. Кроме отца, он погиб под Лугой. Их рота оказалась на пути фашистской танковой дивизии. Те несколько человек, кто остался в живых, рассказывали, что наспех вырытые неглубокие окопы стали для большинства братской могилой.

Строй молчал. Сержант нарушил затянувшееся молчание:

– А где сейчас ваша семья, товарищ младший лейтенант?

– Мать, младшие сестра и брат на Пискарёвке, в братской могиле. А старшая, Олечка… Когда меня выносили из квартиры, она оставалась лежать там, в постели.

– Живая?

– Она умерла за день до того. У меня не было сил встать или хотя бы отодвинуться. Я даже не мог закрыть ей глаза, и весь этот день смотрел в них.

– Товарищ младший лейтенант, вам сколько лет?

– Се…

Лейтенант вскинул голову. Глаза у него блестели, но слёз в них не было. Слёз не было уже давно, с того самого дня, о котором он сейчас вспоминал.

– Восемнадцать!

Строй вздохнул. Они жалели этого мальчишку, который видел столько горя и боли. Они жалели себя, потому что попали под команду этого подранка. Они жалели своих живых и погибших детей, родителей, родных и друзей. Они жалели свою жизнь. И были готовы отдать её, чтобы этого больше никто и никогда не испытал.

– Вольно, разойдись.

Все разошлись по позициям, думая о своём и почти машинально, подсознательно вспоминая слова командира, проверяя оружие и наводя порядок в имуществе.

Так прошло ещё часа два, а потом немецкая сторона взорвалась артподготовкой. Лейтенант выскочил из землянки. Земля ходила ходуном, всё вокруг заволакивало пылью и дымом. Кто-то дёрнул его вниз, и сержант прокричал в ухо:

– Не высовывайтесь, товарищ младший лейтенант. Пока так грохочет – фриц в атаку не пойдёт. Точно вам говорю. Да и Костя посматривает, даст знать.

Лейтенант кивнул и, чтобы скрыть волнение, начал поправлять второпях надетую каску. Справа грохнуло, на головы ему и сержанту посыпалась земля: снаряд угодил прямо в окоп. Будь взвод полного состава, сейчас появились бы убитые. Из землянки выскочил ординарец-телефонист.

– Товарищ командир, комбат передаёт: на нас пойдёт главный удар, приказывает держаться.

– Передай комбату, приказ понял.

Телефонист нырнул обратно в землянку, а в следующую минуту она взлетела на воздух. Лейтенант упал ничком, на него сверху навалился сержант. Вокруг падали обломки брёвен, какие-то обрывки, комья земли. В ушах словно набилась вата. Он попытался выбраться из-под своего живого щита, сглотнул, пробивая пробку, и повернул голову. В нескольких сантиметрах от его лица лежала оторванная чуть выше локтя рука, всё ещё сжимавшая совершенно целую телефонную трубку с обрывком провода. Картинка врезалась в сознание, лейтенант замер, и из оцепенения его вывел крик Кости:

– Танки!

Сержант мигом оказался где-то левее, он уже отдавал команды. Лейтенант бросился к своей огневой позиции. Впереди пылили танки. Немного, он видел семь. Тяжёлые серые коробки с крестами. Вот один из них остановился и плюнул огнём. За спиной встала дыбом земля. Пушкари чего-то замешкались, и первыми в борьбу с танками вступили расчёты противотанковых ружей. Слева хлопнул выстрел, ещё один – и головной танк закрутился на месте. Следующий выстрел, и замер ещё один танк. Наконец вступила в дело артиллерия. Один за другим вспыхнули оба уже подбитых танка, следом взорвался ещё один. Но уже накатывалась пехота противника. Фрицы шли редкой цепью, щедро поливая всё впереди себя свинцом.

– Пулемётчикам отсечь пехоту, остальным приготовить гранаты.

Ещё один танк замер в нескольких десятках метров от окопов, от него, становясь всё гуще и чернее, пошёл дым. Откинулся верхний люк, но никто так и не вылез. Остальные три бронированные туши подползали всё ближе. Справа боец приподнялся над окопом и швырнул связку гранат под гусеницу. Раздался взрыв, танк остановился. Солдат повернулся к друзьям, потрясая кулаками, и тут коротко тренькнул пулемёт. Парень удивлённо, даже как-то обиженно, оглянулся и медленно завалился назад. А оставшиеся два танка ворвались на позицию.

Один переполз через траншею и двинулся дальше, а второй попытался крутнуться над ней. Он провернулся дважды, а на третий раз кусок бревна заклинил гусеницу. Танк взревел мотором, потом ещё, и наконец, внутри поняли, что попали. Но ещё не сдались. Снизу открылся люк, и на дно траншеи упала граната. Под танк метнулся сержант, схватил гранату и выкинул за бруствер. Грохнул взрыв, люк снова приоткрылся, и сержант тут же сунул внутрь «лимонку» и бросился в сторону. Внутри танка глухо ухнуло. Больше никто признаков жизни не подавал.

Справедливо рассудив, что оставшимся танком займутся артиллеристы, лейтенант переключил внимание на пехоту. Немцы были уже в сотне метров.

– Взвод, огонь! – крикнул лейтенант, и сам прильнул к автомату. Он вёл огонь чётко и спокойно, как на стрельбище. В прицеле ломались и падали чёрные фигуры. Он отводил душу. За отца, за мать, за сестрёнок и братишку. За мёртвые глаза Оленьки и за синее обнажённое тело матери, которое он заворачивал в простыню, чтобы везти на Пискарёвку. Время от времени он оглядывался вокруг. Взвод держался. Атака немцев выдыхалась. Их цепь залегла и начинала понемногу отползать назад.

– Ну чё, мужик, будем жить, а?

Лейтенант оглянулся. Кричали не ему. Кричал Костя, обращаясь к бойцу с ручным пулемётом. Тот, не отрываясь, поднял левую руку, показывая большой палец, – и тут грохнул взрыв и пулемётчика будто расплескало по траншее. Осколочный снаряд ударил прямо в него. Сзади, буквально в десяти метрах, стоял немецкий танк. Тот самый, прорвавшийся.

Дико закричал Костя. А потом, с «бутылками Молотова» в руках, выпрыгнул из окопа. Размахнулся. Видимо, в бутылку попала пуля, потому что Костя вдруг вспыхнул как факел и, крича, упал на землю. А потом он замолк. И встал. Горящий человек, сжимая в руке вторую бутылку, шёл на танк. Он больше не кричал, из сжатых сгоревших губ рвалось рычание. И случилось то, чего больше никто и никогда не видел. Многотонная стальная машина отступила, поползла назад перед человеком.

Поползла очень неудачно, провалившись левой гусеницей в ход сообщения. Танк завалился набок и замер. А горящий Костя продолжал слепо идти вперёд. Распахнулись люки, и немецкие танкисты, одетые в чёрную форму, начали спрыгивать на землю. Только одному, который вылез через люк в правой стороне башни, не повезло. Он упал прямо в объятия Кости. Вряд ли Костя толком понимал, что происходит, однако он крепко ухватил фрица и продолжил путь.

Следующим шагом он упёрся в броню и ударил по ней бутылкой с «коктейлем Молотова». Бо́льшая часть вспыхнувшего содержимого плеснулась через боковой люк внутрь танка, а Костя, в последнем усилии цепляясь за немца, замер. Фашист выл. Больно гореть самому, поджигать других намного проще. Судя по чёрной форме, танковая дивизия принадлежала СС, большим спецам в этой области. Остальные танкисты на четвереньках отползли от пылающего танка и сейчас скорчились на земле, в ступоре от ужаса.

Лейтенант вместе с ещё каким-то бойцом стащили их в траншею, разоружили и связали чем придётся. А немецкая пехота, воспользовавшись неразберихой, снова пошла вперёд и уже набегала на траншею. Началась рукопашная. Все вокруг стреляли, били, рвали друг друга. Кто-то навалился на лейтенанта сзади. Он, не удержавшись, упал на колени, и фриц перелетел через него. Не успел немец перевернуться, как лейтенант всадил в него очередь из автомата.

Тут его самого отшвырнули в сторону, и он увидел сержанта, вгоняющего четырёхгранный штык в горло фашисту, который секунду назад был готов рубануть лейтенанта тесаком. Над головой сержанта вырос немец с автоматом в руках, и лейтенант срезал его очередью. Сержант оглянулся, кивнул и бросился дальше. Сколько это продолжалось, младший лейтенант не знал. Когда со стороны нашего тыла донеслось «Ура!» и немцы, кто ещё мог двигаться, бросились наутёк, он просто сел на дно окопа. Сидел, привалившись к стенке, и смотрел, как солдаты в чистой пока форме перескакивают через траншею и бегут вперёд, в атаку.