В это время в полку никто и ни с кем не говорил о политике, за исключением, естественно, политики на Кавказе. Прошли те времена. Подполковник не знал моих политических убеждений, но был уверен, что я против Ельцина, естественно. Тогда все считали его просто дураком, и я в том числе. А раз против Ельцина, значит за Зюганова. Как бы не так! Он жестоко просчитался. В любом случае я проголосую против коммунистов, даже если их соперником будет Ельцин. А если выбор: или Ельцин, или Зюганов, то мой выбор однозначный – Ельцин. Но подполковник сказал мне по секрету, что все устроено против Ельцина, за коммуниста Зюганова.

У меня план созрел мгновенно. Урны были совершенно одинаковые, и только на одной из них была наклеена ленточка красной изоленты, которая должна была быть сдана в избирательную комиссию, в этой урне все бюллетени за коммунистов. Эту урну поставили в комнату отдыха дежурного по полку. Дежурным по полку стоял один из командиров рот из моего батальона. А психологу помогал один из дневальных по штабу полка, тоже из моего батальона.

После того как выездное голосование закончится, необходимо было урны подменить, и психологу проконтролировать сжигание честной урны на мусорке полка. После чего отвезти нужную, коммунистическую, урну в избирательную комиссию.

Я быстро предупредил своего командира роты и дневального по штабу, чего я хочу, и приказал строго-настрого молчать.

Уже к одиннадцати часам утра все было кончено. Подполковник уехал в свою избирательную комиссию.

Я был очень доволен, что не просто не дал забрать голоса у Ельцина, но еще не дал возможность коммунистам всех опять обмануть, чем они, эти проныры, обычно и промышляли. Еще больше меня успокаивало то, что я как раз был на стороне закона.

Тем не менее, все оказалось не так просто. Уже утром на построении командиров батальонов, дивизионов, отдельных рот командир полка приказал отправить к нему в кабинет командира роты и того самого дневального по штабу.

Я забеспокоился. Впрочем, оба моих подчиненных ушли «в полное отрицание» окончательно и бесповоротно. А подполковник с утра начал получать нагоняй за все что только можно. Мне было не то что не жаль этого незадачливого психолога, но я был даже рад, что он наказан за свою «хитропопость». К тому же я очень не любил этого подполковника, догадывался, что когда были политорганы и у него была большая власть, он был конченным мерзавцем и испортил жизнь многим достойным офицерам. Человек был очень непорядочный. Поэтому поделом.

Позднее я узнал, что мой командир полка уже принял решение увольняться, ждал приказа и должен был возглавить местное отделение КПРФ. Все, кто знал его давно, еще со времен СССР, никогда бы не подумал, что он опять «заделается» коммунистом. Все мы знали, что он является жесточайшим ненавистником замполитов и терпеть не мог коммунистов, хоть, естественно, и состоял в свое время в КПСС. Просто человеку предложили достойное место в этой партии и мандат городского депутата. Хорошее трудоустройство на «гражданке», ничего не скажешь. Ничего у коммунистов не меняется! Все у них как обычно.

Наконец наступила пора поступать в академию. Я прекрасно знал, что из себя представляет этот неприятный процесс, и был полностью к нему готов. Все прошло очень удачно. Я поступил. Видимо, замкомандующего армией меня не обманул, действительно, чувствовалась какая-то посторонняя помощь. Я не надеялся на него совершенно, но не забыл его слова. Выходит, я кому-то нужен, есть до меня дело.

Хотя к этому времени я совершенно не верил словам генералов. Для генерала советской эпохи пообещать и не сделать было нормой. Как правило, это были совершенно бессовестные люди, которым надо было решить вопрос здесь и сейчас, а что потом – их не интересовало. Поэтому генералы разбрасывали обещания направо и налево и даже не думали их выполнять.

Вернулся в полк. Пока меня не было, пришел новый комбат.

Наконец, пришел вызов из академии. Я его ждал каждый день, с большим нетерпением. Был полностью готов немедленно убыть. Собрался очень быстро. Все оружие я перевез заранее на дачу к родителям Аллы, предварительно обговорив все это с ее отцом.

Отец Аллы очень обрадовался, что у нас есть оружие, и предложил мне очень хорошие условия для его хранения.

Теперь мне предстояло три года быть в положении слушателя военной академии и отвечать только за себя. Вот это удача! Это неописуемый кайф.

Москва

Общевойсковая академия Вооруженных Сил Российской Федерации. Самая настоящая кузница наших армейских генералов. Мечта каждого общевойскового командира, прямая дорога к должности командира мотострелкового (танкового, парашютно-десантного) полка, а там один шаг до академии Генерального штаба Вооруженных Сил Российской Федерации. До октябрьского переворота 1917 года именовалась Николаевской академией Генерального штаба, и не было во всей Российской империи более достойного военного учебного заведения.

Приятное ощущение перед получением новых знаний, даже трепет. Я соскучился по учебе, мне казалось, что в войсках я вообще отупел и разучился учиться. Действительно, бывало, что читаешь какой-нибудь приказ министра обороны, утвердивший какое-нибудь объемное наставление и руководство, и с первого раза даже не понимаешь, что там написано. А учитывая то, что в войсках совсем не было литературы о новом в военном деле, возникло полное ощущение отсталости, ведь все мы хорошо понимали, что военная наука все эти годы, пока мы были в войсках, не стояла на месте и поднималась на все более высокий технический и технологический уровень. И то, что наши генералы ничего об этом не знают, не означает, что офицеры передовых армий мира всем этим новым не овладевают.

Мои сокурсники приехали из разных уголков страны, очень разные люди с разным опытом. Среди слушателей были Герои России и награжденных было много, у некоторых наград побольше моего.

Первое впечатление. Отношение к слушателям в академии просто скотское.

Денежное довольствие не выплачивается, жилье семейным офицерам не дали. Дошло до того, что некоторые из моих сокурсников не каждый день кушали. Поэтому офицеры быстро начали искать подработку. Так, уже в конце октября все мои сокурсники работали в охране, в основном в «Лужниках», некоторые занимались частным извозом. Исправно отчисляя часть заработанных денег в качестве мзды командованию. Этот платеж среди офицеров, приехавших с востока страны, получил название «хабар», намекая на азиатское, восточное происхождение этого очень позорного явления и тем самым показывая пренебрежение к этому явлению. Я этим словом не пользовался, оно меня раздражало во всех смыслах. Первое время я даже подумал, что эта академия способна только искалечить. Опять же, совсем не так я представлял учебу в академии. Получается, что я, молодой еще офицер, жил какими-то представлениями середины семидесятых годов, то есть впечатлениями сослуживцев отца, и не удосужился порасспросить как следует выпускников последних лет, хотя такая возможность у меня, конечно, была.

Многие слушатели были еще полны некоторых иллюзий о чести, долге, честной службе. Но столкнувшись здесь с тем, что все решается, но для этого нужны деньги, и только деньги, ничего кроме денег, быстро ожесточились, появилась злость. Позже этот цинизм перестали скрывать. Не говорили, но я чувствовал, что некоторые затаили обиду на всех и вся, решили для себя просто терпеть и ждать, когда придет их время и они возьмут свое сполна.

У меня не было нужды искать подработку. У нас с Аллой не было нужды ни в деньгах, ни в жилье и вообще ни в чем. Я с жадностью и даже с некоторым остервенением ушел в учебу.

В конце октября родилась дочь. Теща сразу принялась нам сильно помогать. Я как гражданский человек вовремя приезжал домой, ужинали, купали ребенка. Было легко. Все что надо можно без всяких проблем купить в магазинах. А ведь еще три года назад невозможно было что-то купить, дефицит, очереди, знакомства. Сейчас нужны только деньги. Никаких знакомых в торговле, ничего не нужно, кроме денег. А деньги, если есть большое желание, можно заработать. Именно эти изменения в стране мне очень нравились. Да, к этим изменениям трудно приспособиться, особенно армейским офицерам. Тем более в подавляющем большинстве никто из нас не имел никакой коммерческой жилки, просто даже мозг не был на это настроен. Да и сама армейская среда, она все-таки была оторвана от общества, от «рынка» и постепенно превращала нас в абсолютно не приспособленных к гражданской жизни людей. До меня впервые четко дошло, что именно поэтому мы, офицеры, нуждаемся в большой пенсии, ведь большинству из нас предстоит выйти на пенсию в возрасте 45—55 лет, то есть еще в трудоспособном возрасте, но будем мы уже совершенно не приспособленные к гражданской жизни, станем в какой-то степени даже асоциальными людьми.